Звездочеты

— Прикокошишь его, — угрюмо перебил парень с верхней полки. — Город за городом сдаем…

— А Наполеон? — вскинулся майор. — Я много про Наполеона читал, — доверительно сообщил он. — Что и говорить, личность небывалая. Пуля и то не брала. А как на Россию попер — фортуна-то к нему, извините, задницей и повернулась. И что характерно, — оживился он, готовясь сообщить нечто исключительно интересное, — слыхали, как он приказы подписывал? Я самолично в одной старинной книге видел. После Аустерлица — там он был на коне — буковки вверх как шальные скачут. А после Бородино? Клякса стоит, как у первоклашки, — разъярен был Бонапарт, аки тигр. Потом приказ: отступать из Москвы. Тут уж буковки словно по стакану спирта хватили. А после Ватерлоо — там уж и не подпись вовсе, а так, крючочек сиротливый обозначен. Я уж про остров Святой Елены не информирую — там подпись в пропасть летит! А к чему я это толкую? Да к тому, что и у Адольфа такая же история с подписью произойдет, помяните мое слово!

Петр с интересом слушал майора. Ему хотелось, чтобы он говорил и говорил — так легче было на душе, отвлекало от тягостных дум.

— Он кто же, твой муж? — не сумев подавить любопытства, вдруг повернулся к девушке Петр. — Если не секрет, конечно.

— Какой же это секрет, — охотно отозвалась она. — Начальник заставы.

— Эх хватила! — едва не захлебнулся смехом парень. — Да что вы ее слушаете, она же все брешет!

— Ничего я не брешу, — беззлобно сказала девушка. — И никогда в жизни еще не брехала.

— И что же он, муж-то твой, живой? — серьезно и участливо спросил майор.

— Не знаю, — едва слышно ответила она. — Потому и еду, чтобы узнать. Он мне вызов послал, телеграммой, штамп стоит «20 июня», ну, значит, чтоб я к нему ехала…

— А ты что же? — взволнованно спросил майор. — Сейчас ведь июль.

— Июль, — смущенно подтвердила она. — Так мне телеграмму неделю назад вручили, затерялась она. А как вручили, я тут же и поехала. Не может быть, чтобы я его не нашла, чует мое сердце — живой он…

— Откуда ты? — решил уточнить Петр.

— Из Приволжска я.

— И свадьбу сыграли?

Девушка сникла и ответила не сразу.

— Не было еще свадьбы, — виновато произнесла она.

— Видали?! — восторженно заорал парень. — Говорил я, что брешет!

— Меня война у самой границы застала, — сказал майор, не обращая внимания на парня. — Как его, мужа-то, фамилия? Может, и слыхал где.

— Легостаев, — ответила девушка. — А зовут Семеном.

— Нет, не слыхал, — с досадой произнес майор.

Петр, волнуясь, заерзал на полке.

— Погодите, что-то уж очень знакомая фамилия. В Москве художник такой есть — Легостаев.

— Правильно, — спокойно подтвердила девушка. — Художник. А у него сын — Семен.

— Артистка она, — снова проворчал парень. — Неужто не видите? Развесили уши…

— Ну, хорошо, — как бы подводя итог, сказал майор. — Все это, можно сказать, история. А нам вперед надобно смотреть. Вот, дочка, доедем до конечного пункта, где он, пока никто не ведает. А там фронт, там уже в куклы играть недосуг. И куда же ты? Что делать-то будешь?

— Искать буду, — коротко, упрямо сказала она. — Семена искать буду. Медсестрой пойду, я на ГСО сдавала…

— Да-а-а, — протянул майор, — была бы моя Надежда такой, как ты…

Он надолго умолк, видимо ушел в воспоминания.

Быстро темнело. Девушка оперлась локтями о вагонный столик, да так, кажется, и уснула. Майор привалился к стенке широкой мощной спиной. С нахальным посвистом захрапел парень на верхней полке. Молоденький лейтенант, жадно вслушивавшийся в каждое слово, но так и промолчавший на протяжении всего разговора, сладко посапывал, окрестив тонкие, совсем еще детские руки.

И только Петр никак не мог задремать. Перед глазами тянулась и тянулась, не отставая от уходившего поезда, платформа, а на ней оцепенело стояла Катя…

У потолка в проходе тускло горела лампочка. Вагон трясло, будто кто-то насылал на рельсы камни, за окном простиралась загадочная, полная неясных тревог тьма. Петр незаметно для самого себя задремал.

Проснулся он от короткого, но полного испуга и ужаса вскрика. В первое мгновение ему почудилось, что это продолжает кричать вслед уходящему поезду Катя, но он тут же понял, что вскрикнула девушка. Петр хотел было успокоить ее, но, увидев широко раскрытые, выражающие удивление и страх глаза, обернулся к проходу. Там стоял высокий и плечистый боец с нагловатой усмешкой на красивом, античного типа лице. Петр снова перевел взгляд на девушку, все еще не веря, что она могла испугаться именно этого бойца, но сомнений не оставалось: она съежилась и забилась в угол, словно парень собирался ударить ее или похитить.

— Красивым девушкам снятся страшные сны, — сокрушенно и сочувственно покачал головой незнакомец. — Гримасы жизни. А что же будет, когда наш экспресс попадет под бомбежку?

У бойца был красивый, звучный и располагающий к себе тембр голоса, он не кривлялся и не позировал, а произносил это с чуть заметной, необидной и даже грустноватой иронией. Но чем мягче и ласковее он говорил, тем с большим испугом, похожим на отчаяние, смотрела на него девушка.

— Через пятнадцать минут прибываем в Вязьму, — весело сообщил боец. Он по-свойски уселся на полку рядом с дремавшим майором и старался заговорить с Петром. — И, вполне возможно, дальше не поедем.

— Это почему же? — спросил Петр.

— Азбучно, — ответил тот. — В Смоленске — немецкие танки.

— Что ты мелешь? — Майор отшатнулся от стенки, будто и не спал вовсе. — Да за такие слухи…

— Какие там слухи! — спокойно отреагировал на возмущение майора боец. — Я на полустанке выходил. Воздухом подышать. А там встречный эшелон. С ранеными. Раненые — они слухов не распускают.

— И все равно — помолчи, не сыпь соль на раны, — сердито оборвал его майор.

— Мне — что? Прикажете молчать — помолчу. Велите слово молвить — промолвлю. Мы люди военные, для нас устав — закон.

— Вот так-то оно лучше будет, — смягчился майор. — А то как мешком по голове.

— А мне всех больней, — с грустью произнес боец, и Петру понравилось, что он не таит чувства обиды. — Я из Смоленска родом. Вот и представьте, каково мне такие слухи подбирать.

Говоря с Петром, боец ни разу не посмотрел на девушку, хотя она все еще не спускала с него глаз. Худенькое плечо ее прикасалось к плечу Петра, и он явственно чувствовал, что девушку била дрожь.

— Что с вами? — не выдержал Петр. — Вас всю колотит.

— Ничего, — еле слышно ответила она. — Правда, ничего…

— От таких слухов заколотит, — косясь на бойца, сказал майор. — От таких слухов очумеешь.

— А я до войны в Смоленск собирался поехать. К бабушке, — впервые за все время сказал молоденький лейтенант. — Да так и не удалось.

И то, что он произнес эти слова с какой-то еще совсем детской обидой и что не постеснялся сказать при всех о цели своей несостоявшейся поездки в Смоленск, — во всем этом было что-то трогательное.

— А теперь — удастся, — пообещал ему боец, будто именно от него зависело, быть или не быть лейтенанту в Смоленске. — Вы, товарищ лейтенант, по петличкам вижу, пехота. Так ей, матушке, царице полей, здесь работенки хватит.

— Сам-то на фронте был? — строго, точно допрашивая, задал вопрос майор.

— Крещеный, — не без гордости ответил боец.

Поезд замедлил ход. В темноте за окном смутно проступали очертания каких-то построек. Не светилось ни одного огонька.

— Вот и Вязьма, — уверенно сообщил боец, прильнув к окну.

— А я страсть как вяземские пряники в детстве любил, — восторженно вспомнил лейтенант, и майор не смог сдержать доброй, всепрощающей улыбки.

— Присоединяюсь к прекрасному воспоминанию, — подхватил боец. — Пойду прошмыгну по перрону, может, на счастье, вяземского пряничка добуду.

— И я с вами, — решительно встал со своего места Петр и вдруг ощутил, как девушка крепко вцепилась в его рукав.

Он удивленно, не понимая, почему она не хочет его отпускать, обернулся и не столько по звуку, сколько по движениям ее губ, разобрал умоляющий шепот: