Звездочеты

— А знаешь притчу о Ходже Насреддине? К нему пришли три истца. И каждый доказывал свою правоту. И каждому он говорил: «И ты прав». Понимаешь?

— Понимаю.

— Я приеду сейчас. Хорошо?

— Приезжай.

Легостаев одним прыжком очутился в гостиной.

— Сын жив? — спросил Максим.

Легостаев оторопело посмотрел на него, будто не понимая вопроса. Ему стало нестерпимо совестно перед Максимом, совестно потому, что сейчас, когда ему, Легостаеву, так ярко улыбнулось счастье, несчастье Максима выглядело особенно страшным и непоправимым.

— Максим! — горячо, все более возбуждаясь, заговорил Легостаев. — Клянусь, я помогу тебе найти их! Мы найдем, да, да, найдем…

Максим стоял, весь напружинившись, крепко стиснув костыль, и Легостаев оборвал себя на полуслове, поняв, что, если сейчас, в эту минуту, не подхватит Максима под руки, тот рухнет на пол.

— Ничего, ничего, — смущенно проговорил Максим. Смертельная бледность все еще впечатывалась намертво в его изможденное, вмиг постаревшее лицо. — Я очень рад за вас, очень…

— Я подвезу тебя домой, — засуетился Легостаев, натягивая на плечи меховую куртку. — И поверь…

— Не надо, — хрипло остановил его Максим.

— А хочешь, поедем вместе? Поедем!

— Нет, — сказал Максим. — Когда-нибудь, после войны…

Легостаев отчетливо понял его мысль, понял, сколько надежд он вкладывает в эти слова: после войны.

— Война… — тихо сказал Легостаев. — А ты никогда не задумывался над тем… Прости, я, кажется, совсем опьянел, то ли от водки, то ли от счастья, которого, может быть, и не заслужил… Тебе никогда не приходило в голову, сколько… Ну, скажем, что война унесла не одного Толстого или Эйнштейна? Хотя в принципе хорошо, что в мире есть только один Толстой и только один Эйнштейн. Нелепо было бы, если бы над землей светило сразу два солнца, а?

— Вы поезжайте, поезжайте, — остановил его Максим, чувствуя, что Легостаев «завелся». — Она ждет.

— Ждет? — усмехнулся Легостаев. — А ты не осуждаешь меня? Полчаса назад доказывал, что ушла любовь, а сейчас лечу на свидание, как несмышленый юнец. Небось про себя думаешь: простит он ее или не простит? Гадаешь небось, а?

— Нет, не гадаю, — признался Максим. — Просто думаю: дай бог, чтобы все было у вас хорошо.

— Спасибо, — растроганно сказал Легостаев. — Пусть и твои мечты сбудутся.

Он снова обхватил Максима за плечи и приник к его груди, совсем так, как в минуты прощания с сыном на пограничной заставе. Потом пристально посмотрел ему в глаза и, будто обжегшись их горячим блеском, прошептал, как шепчут самые святые слова:

— Земля вращается, товарищи звездочеты!