Звездочеты

— Так оно, на земле, товарищ лейтенант, руки до всего не доходят, а уж что касаемо каждой звезды…

Семен приостановил коня.

— Коль знаешь Полярную звезду, значит, Большую Медведицу тоже. Над нами, Мачнев, целый небесный зверинец. Созвездие Льва имеется, Жирафа, Единорога. Кит и Медуза… Даже Большой Пес.

— Этот не иначе самому Гитлеру светит.

— Который?

— Да Большой Пес.

— А знаешь, сколько всего звезд на небе?

— Кто ж их пересчитает!

— Двести миллиардов, товарищ старшина.

— Двести миллиардов! — изумился Мачнев и вдруг схватил Семена за локоть. — Глядите, падает! Звезда падает!

— Это не звезда, Мачнев, — метеор…

Низвергнувшись откуда-то из космической мглы, метеор поджег ночное небо. Хвост его был похож на раскаленную змею. Второй метеор властно и зло перечеркнул еще не остывший след первого. Потом сгорел еще один.

«Звездопад в июне? — удивился Семен. — Будто август на календаре».

— Может, и метеор, — прервал его мысли Мачнев. — А только есть примета: звезда упала — кто-то помер.

«Бог его знает, о чем говорим, — одернул себя Семен. — На правом фланге, за рекой, немецкие танки, неизвестно, что с отцом, неизвестно, приедет ли Настя, а мы — о звездах. Черт бы их побрал, эти звезды, если на земле все еще так бестолково устроено. Какому дьяволу нужны эти войны? Переселить бы всех этих гитлеров на какую-нибудь Медведицу, все равно на какую — Большую или Малую, воюй там себе на здоровье, до полного посинения».

— Выходит, если война — звездный дождь польется — на войне много жизней сгорает, — вслух сказал Семен.

— Выходит так, товарищ лейтенант.

Семен умолк, поторопил коня. Мачнев приотстал, пристроился позади. Граница была уже совсем рядом.

С той поры, как усложнилась обстановка, Семен не помнил случая, чтобы кто-либо из состава наряда «схлопотал» замечание. Люди стали собраннее, зорче, самостоятельнее. Применительно к ним даже само слово «проверка» звучало не очень уместно. И все же Семен не мог и в мыслях представить себе, что хотя бы на одни сутки он, начальник заставы, покинет границу.

В эту ночь, как и во все предыдущие, Семен был доволен службой нарядов. Пограничники, неслышно, точно призраки, возникали из тьмы, внезапно окликали проверку, когда она оказывалась в своеобразной западне, четко решали короткие летучки, улавливали малейшие изменения, происходившие на сопредельной стороне.

Удовлетворенный, Семен возвращался со стыка с участком соседней заставы, позволив себе прикинуть в уме, когда хотя бы приблизительно сможет приехать Настя. Выходило, что вполне хватит четырех суток. Но тут же он обозлился на самого себя за то, что не учел при подсчете ни того, что Настя может заколебаться, или не сумеет сразу же достать билет, или же ей не удастся уволиться с работы. Эти возможные неувязки и неприятности омрачали приподнятое настроение Семена. «Скорее бы уж в бой, что ли, тогда пусть попробуют отозвать с заставы», — с затаенной надеждой подумал он и дал повод коню. Тот, довольный, усерднее закивал головой в такт шагам.

Они медленно подъезжали к лесу, над которым живым разноглазым существом невесомо и немо простерся Млечный Путь. Было безветренно, и потому близость леса воспринималась не по шелесту листьев, которые сейчас безмолвствовали, а по той пронзительной свежести, которую способен породить только лес.

Неожиданно два выстрела вспугнули сонную тишину леса. Семену почудилось, что они прогремели над самым ухом и что стреляют со стороны заставы.

— На просеке. — Мачнев вырвался вперед так стремительно, что звякнули, чиркнув друг о друга, стремена, а конь Семена от толчка качнулся вправо.

— Ближе к опушке, — уточнил Фомичев, лизнув вмиг ставшие сухими губы.

Без команды, не сговариваясь, они враз перешли на рысь, как бы слившись воедино. На опушке, у низко распростерших кряжистые ветви зубов, Семен и Мачнев спешились, кинули поводья Фомичеву и, безуспешно пытаясь увернуться от хлеставших по ним с двух сторон ветвей, ринулись к просеке.

В лесу было темно, но Семен настолько хорошо знал дорогу, что не боялся сбиться с пути.

Сейчас, в эти минуты, все, о чем думалось до сих пор — приедет или же не рискнет ехать на заставу Настя, какая беда стряслась с отцом, не закончится ли трагедией то, что с ним произошло, и не придется ли ему, Семену, навсегда расстаться с границей, — все это будто унесло внезапным вихрем, и лишь одна мысль билась в возбужденном погоней мозгу: настичь, задержать, не пропустить. От тебя, и только от тебя, сейчас зависит, пройдет ли враг, от тебя и от тех, кто рядом с тобой. Ведь он, этот враг, пересечет не какую-то условную географическую черту, не просто тропинку, петляющую по лесу, не просто овраг, утонувший в глухих зарослях лещины, не просто украдкой журчащий ручеек, а границу твоего государства, твоего родного дома…

Вокруг зашумели деревья, и Семена удивило это внезапное пробуждение леса. Казалось, выстрелы прервали его мирный сон. Ветер крепчал, и тучи спешили побыстрее упрятать звезды, словно не желая, чтобы они смотрели сюда, на исчезавшую во мраке дозорную тропу. Резкие, тугие капли начинавшегося дождя звонко стеганули по листьям, по горящему, исхлестанному ветками лицу. Семен приостановился. Мачнев с размаху налетел на него, но Семен устоял на ногах.

— Осторожно, — шепнул Семен. — Здесь овраг, черт ногу сломает…

Держась за руки, они пробились сквозь цепкий кустарник и спустились в овраг. Поблизости послышался негромкий, но отчетливый стон. Семен рванулся туда, откуда раздался этот слабый призыв о помощи, угодил в ручей, не удержался на ногах и, упав, набрал в сапог воды. Мысленно выругавшись, он выбрался из ручья и включил фонарик.

Прямо перед ним, под низкой суковатой веткой старого дуба, лежала женщина. Ослепленная светом, она попыталась приподняться на локте и снова упала на землю. Семен увидел, как на миг ее сведенное судорогой от боли красивое лицо просияло радостью человека, дождавшегося спасения.

— Скорее! — В ее слабом голосе слышались не мольба, а суровая непререкаемость. — Скорее на заставу…

Семен не очень решительно подошел к ней, ему еще никогда не приходилось встречаться с женщинами — нарушителями границы.

— Помогите встать, — все так же властно потребовала она.

Семен подхватил ее за плечи, она, шатаясь, хотела опереться ногами о землю, но тут же ухватилась рукой за ствол дуба. Он понял, что женщина, видимо, ранена и не сможет сделать и нескольких шагов, и, обхватив ее за плечи и ноги, поднял на руки.

— Давайте я, товарищ лейтенант, — подскочил Мачнев.

— Осмотри местность вокруг, — коротко приказал Семен.

— Не надо, — теперь уже в голосе женщины прозвучала просьба. — Я шла одна.

— А кто стрелял? — спросил Мачнев.

— Немцы, — ответила женщина. — Вдогонку.

— Освети дозорку, — приказал Мачневу Семен.

Меняясь, они понесли женщину туда, где их ожидал с конями Фомичев. Ветер то утихал, то снова бился в ветви деревьев, не давая им утихнуть. Вместе с ним то утихал, то стегал по листьям упругий злой дождь.

Мачнев первый сел на коня, принял от Семена раненую женщину, положил ее поудобнее поперек седла и осторожно тронул коня.

Когда мокрые кони остановились у ворот заставы, женщина сказала:

— Никто, кроме вас, не должен знать обо мне. Срочно свяжитесь с отрядом. Пусть сообщат в Москву: двадцать второго июня нападут фашисты. Слышите: двадцать второго! Передала Ярослава…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Макухин держал газету перед собой, все еще не веря в возможность и реальность того сообщения, которое только что прочитал. Он попытался было еще раз перечитать его, теперь уже медленнее, охваченный вскипевшим в нем стремлением понять и осмыслить казавшиеся невероятными строки, и тут стройные и четкие ряды букв вдруг словно рассыпались, как солдаты под пулями, расплылись, накрываясь непроницаемой пеленой.

«Слепну!» — в страхе, от которого захолонуло сердце, подумал Макухин, силясь во что бы то ни стало поймать глазами ускользавшие от него буквы. И не смог.