Страница 57 из 159
Утверждать, что по сюжету «жертва Малышом» бессмысленна — значит недобросовестно трактовать содержание книги. Она бесчеловечна, но не бесцельна. Ведь речь идет не с насильственном контакте, а о попытке познания. И если при встрече с непонятным руководствоваться принципом «Не хочешь — не надо», то в области человеческого познания будут узаконенные тупики. А это противоречит той простой истине, что человеческое познание безгранично.
В повести «Пикник на обочине», как и в «Малыше», также есть дочерние проблемы, отпочковавшиеся от стержневой мысли. Взять, к примеру, убийство Красавчика Арчи. Рэдрик Шухарт с жестокой расчетливостью бросает его в жерло загадочной «мясорубки», прокладывая себе дорогу к Золотому шару. Но дело в том, что Красавчик Арчи — не человек в обычном понимании, он не рожден матерью. Этого узкобедрого красавца выпросил у Зоны бездетный Стервятник Барбридж, это лишь искусственное порождение суперцивилизации «пришельцев». Применимы ли к своеобразному гомункулюсу, человеку из неведомой колбы, наши моральные нормы? Убийца ли Рэдрик Шухарт в прямом смысле слова? Ситуация столь же необычная, как в случае с «космическим Маугли».
Однако по главной проблематике эти повести несопоставимы. Если «Малыш» посвящен философскому осмыслению вечных нравственных категорий доброты и человечности, то в «Пикнике на обочине» доминирует публицистическое начало, страстная сила обличения. Авторы безжалостно препарируют одно из страшнейших зол современного мира. Этим злом является бездуховная жизнь, на которую неизбежно обрекается человек в «обществе потребления».
В повести объектом посещения «пришельцев» стал провинциальный капиталистический город Хармонт. В этом затхлом омуте та же религия, что и в среде крупных акул буржуазного мира. Разница лишь в масштабах: не сатана там правит бал, а нечисть рангом поменьше. На обочине просеки, пролегающей через неоновые джунгли, справляют безобразный шабаш мелкие слуги Желтого дьявола: Боб Горилла, Фараон Банкер, Гереш Гундосый, Фил Костлявый, Хью Хрипатый. Первенствует в этом мерзком сонмище Стервятник Барбридж — затрапезный Вельзевул с гнилыми зубами и нечистой щетиной на лице.
Главный герой повести Рэдрик Шухарт, не лишенный от природы добрых человеческих задатков, интуитивно ненавидит этот смрадный мир. С бессознательной симпатией относится он к тому светлому, что воплощает молодой советский ученый Кирилл Панов. «Из тысячи таких, как ты, одного Кирилла не сделать, — говорит он скупщику „хабара“ Эрнесту. — Паскуда ты. Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда. Всех нас купил за зелененькие…»
Но одной инстинктивной неприязни мало, чтобы противостоять миру Стервятника Барбриджа. Дабы не завязнуть в этом болоте, нужно умение мыслить, нужны духовные запросы. А вот этого как раз и нет у доброго малого Рэдрика Шухарта. Ибо он воплощение той бездуховности, которую можно устранить лишь с порождающей ее системой.
Рэдрик Шухарт не столько втягивается в трясину, — вне ее он никогда и не был, — сколько адаптируется в ней, становится всё более своим в мире хрипатых и костлявых.
Жанр научно-фантастической повести позволяет авторам довести реальные общественные явления до гиперболических масштабов. В прямом смысле слова фантастична цена, за которою продается дьяволу Рэдрик Шухарт. Это находящийся в Зоне Золотой шар — какая-то всемогущая установка сверхцивилизации, способная исполнять любое человеческое желание. Фантастичны обстоятельства, которые гонят Шухарта к Золотому шару. Он хочет любой ценой вернуть человеческий облик своей маленькой дочери — странной девочке со сплошь темными, без белков, глазами. В силу какой-то жуткой мутации она превращается в бессловесную обезьяну, заросшую грубой бурой шерстью. Ни с чем земным не сравнимы подстерегающие человека в Зоне опасности: «ведьмин студень», «смерть-лампа», «мясорубка», «сучья погремушка»… И идет Шухарт к своей цели по костям других не в фигуральном, а в буквальном смысле слова. «Спасибо тебе, Слизняк, — обращается он к останкам менее удачливого „сталкера“. — Дурак ты был, даже имени твоего настоящего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать нельзя».
В финале книги действительно звучат безликие слова о «всеобщем счастье». Но звучат они в определенном контексте, чтобы показать, насколько бессильна абстрактная, бесклассовая проповедь всеобщего благоденствия, насколько беспомощна елейная добродетель со слабыми мускулами. Чтобы понять это, достаточно вдуматься в сцену гибели Красавчика Арчи: «Рэдрик подумал, что впервые за все время существования карьера по этой дороге спускались так — словно на праздник. И сначала он не слушал, что там выкрикивает эта говорящая отмычка, а потом как будто что-то включилось в нем, и он услышал:
— Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженным! Даром!.. Счастье! Даром!..
А потом он вдруг замолчал, словно огромная рука с размаху загнала ему кляп в рот. И Рэдрик увидел, как прозрачная пустота, притаившаяся в тени ковша экскаватора, схватила его, вздернула в воздух и медленно, с натугой скрутила, как хозяйки сворачивают белье, выжимая воду».
Квинтэссенцию авторской мысли следует искать не в выкриках Арчи и в неосмысленном повторении их Рэдриком Шухартом, а в словах Р. П. Уорена, взятых в качестве эпиграфа: «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Да, подлинное счастье не дается даром. Его нельзя экспортировать из космоса. Прогнивший мир капитализма нужно заменять новым, здоровым обществом, создавая его не из абстрактных людей, а из реального человеческого материала. Из таких, как Рэдрик Шухарт, очищая их души от скверны. Ибо за Шухартом — то пресловутое «молчаливое большинство», которое в американской действительности уже стало массовым, безликим воплощением социальной инертности. Нужно пробуждать в Рэдрике Шухарте главное предназначение человека. «Человек рожден, чтобы мыслить!» Эти слова вкладываются писателями в уста Кирилла Панова — самого светлого образа в повести, их авторского рупора.
В заключение следует сказать, что мысли эти излагаются братьями Стругацкими не в форме прямолинейной декларации, а полностью растворяются в интересном, захватывающем сюжете. Их книги написаны в расчете на активного, мыслящего читателя. Истина в них таится на дне колодца, а не лежит на поверхности. И чтобы понять ее, нужно уметь заглянуть в колодец.
На письме БН отметил, как обычно: «Ответ 13.03.1974». Интересно, что ответил Автор читателям, как оценил он их попытки разобраться в текстах. К сожалению, «людены» пока не нашли авторов этих рецензий.
Вообще же, если посмотреть на понимание читателями произведений АБС, то получается такая закономерность. Во-первых, читатели все-таки чаще точнее оценивали замысел, чем литературоведы-критики. Во-вторых, зачастую читатели, не понимающие очередного произведения любимых Авторов, ополчались на них, упрекали за «вот раньше вы писали — о! А ныне…». Об одном из таких читателей (А. Бушков, статья «Свет угасшей звезды») пойдет речь гораздо позже, в последнем томе повествования. Однако многие читатели, не разобравшись в произведении сразу, вчитывались и вдумывались, интересовались мнением других любителей творчества братьев Стругацких и… росли… Учились думать. В этом еще одно немаловажное значение произведений, написанных АБС, — они не только поддерживали знающих, но и подтягивали до них «желающих странного». Учили и воспитывали. Пожалуй, АБС — самые ненавязчивые Учителя нескольких поколений советской (да и уже постсоветской) молодежи.
Но вернемся к жизнеописанию. АН в это время занимается сценарием МИП.
Из архива. Борецкий Ю.
Заявка на фильм МИП, план переделки сценария
Трудно переоценить популярность замечательных писателей фантастов Аркадия и Бориса Стругацких. Их книги не залеживаются на прилавках магазинов, становясь библиографической редкостью.
Подлинная гражданственность в сочетании с крепкой «закрученностью» сюжета, с яркими полнокровными образами, живым, «разговорным» диалогом делают их произведения подлинно кинематографическими. Они просто просятся на экран.