Страница 64 из 190
Впрочем, действия троцкистов не ограничивались вредительским саботажем. Существовали и планы диверсий. На вечернем заседании суда 23 января была рассмотрена тема вредительства на случай войны.
Отвечая на вопрос Вышинского, Пятаков показал:
«Я подтвердил показания Норкина и сейчас подтверждаю, что в соответствии с полученной мною установкой Троцкого я сказал Норкину, что когда наступит момент войны, очевидно, Кемерово нужно будет вывести тем или иным способом из строя.
… Вышинский : Подсудимый Норкин, вы не припомните разговор с Пятаковым относительно того, чтобы вывести химкомбинат из строя в случае войны?
Норкин : Было сказано совершенно ясно, что нужно подготовить в момент войны вывод оборонных объектов из строя путем поджогов и взрывов.
… Вышинский : Не припомните ли вы подробностей? Шла ли речь о человеческих жертвах?
Норкин : Я помню такое указание, что вообще жертвы неизбежны и невозможно обойтись при проведении того или иного диверсионного акта без убийства рабочих. Такое указание было дано.
Вышинский : А насчет баранов был разговор?
Норкин : В общем, трудно воспроизвести подлинную формулировку, но она была резка в том смысле, что нечего смущаться и никого не надо жалеть».
Правда, не все участники этой подрывной деятельности были законченными негодяями. Вступив в горячий поток заговора, они пытались не замочить ноги, а некоторых смущала и игра с настоящей кровью.
Пятаков отмечал в показаниях: «Троцкий требовал определенных актов и по линии террора, и по линии вредительства. Я должен сказать, что директива о вредительстве наталкивалась и среди сторонников Троцкого на довольно серьезное сопротивление, вызывала недоумение и недовольство, шла со скрипом.
Мы информировали Троцкого о существовании таких настроений. Но Троцкий на это ответил довольно определенным письмом, что директива о вредительстве это не есть что-то случайное, не просто один из острых моментов борьбы, которые он предлагает, а это является существеннейшей составной частью его политики и его нынешних установок.
В той же самой директиве он поставил вопрос - это была середина 1934 года - о том, что сейчас с приходом Гитлера к власти совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить вредительскую работу».
Однако ориентируя тайными директивами своих сторонников на терроризм и вредительство, Троцкий не забывал о пропаганде. В марте 1933 года он обратился с открытым письмом к работникам партийного аппарата.
«Сила Сталина, - утверждал Троцкий, - всегда была в механизме, а не в нем самом… В отрыве от механизма… Сталин ничего собой не представляет… Настало время избавиться от сталинского мифа… Сталин завел вас в тупик… Настало время пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от грязи, которой она покрыта. Настало время воплотить в жизнь последний настойчивый завет Ленина: «Убрать Сталина!».
Эта спекуляция со ссылкой на Ленина, извращенная по смыслу, но злобная по содержанию, уже не являлась залежалым набором заклинаний пляшущего с бубном шамана. Это был террористический призыв, хотя и высказанный на эзоповом языке: не «переместить», а именно «убрать», устранить, уничтожить - убить… Так велика была ненависть Иудушки Троцкого.
Впрочем, это были его обычные манеры, присущие ему слог и стиль. Еще в январе 1919 года русский писатель А.И. Куприн писал за границей в одной из газетных статей: «…Обратите внимание на его приказы и речи. «Испепелить…», «разрушить до основания и разбросать камни…», «предать смерти до третьего поколения…», «залить кровью и свинцом…», «обескровить…», «додушить…»
Теперь Троцкий был доволен. Он восторгался собственным «остроумием», ибо за внешней безобидностью призыва стоял зловещий смысл. Из-за границы Троцкий вообще действовал «решительнее», смелее, чем в прошлые времена. Правда, находившиеся в СССР участники заговора не спешили с осуществлением таких планов.
Они выжидали подходящего момента, и, по мнению одного из руководителей заговора - Енукидзе, такой момент наступил к началу 1934 года. Ягода показывал на это на допросе 19 мая 1937 года.
« Ягода : За месяц до начала XVII съезда партии мне позвонил Енукидзе и просил срочно заехать к нему в ЦК. Я поехал. Енукидзе сообщил мне, что вчера состоялось совещание центра заговора, на котором Рыков от имени правых внес предложение произвести государственный переворот с арестом всех делегатов XVII съезда партии и немедленным созданием нового правительства из состава правых и троцкистско-зиновьевского блока.
Енукидзе рассказывал, что вокруг этого вопроса на совещании разгорелись большие прения. От имени троцкистско-зиновьевского блока против такого плана возражали Каменев и Пятаков. Каменев заявил, что это неосуществимая идея, что придется столкнуться с огромным сопротивлением в стране и что это слишком рискованное положение. Енукидзе охарактеризовал поведение Каменева как поведение болтливого труса, на словах мечущего гром и молнию, умеющего посылать убийц из-за угла, но неспособного на решительные действия.
Пятаков говорил, что он не может принять участие в решении этого вопроса без соответствующих инструкций Троцкого, а так как получение инструкций займет много времени, он отказывается от участия в осуществлении этого плана. Ввиду того, что по этому вопросу не было достигнуто общего мнения, вопрос этот был снят.
Вопрос : Что вам говорил Енукидзе о плане ареста XVII съезда партии? Как конкретно это предлагалось осуществить?
Ягода : Об этом говорил Рыков, когда вносил свое предложение. Он говорил, что центр правых может осуществить арест всего съезда силами гарнизона Кремля, окружив Кремль военными частями Московского гарнизона.
Вопрос : Какое участие в осуществлении ареста состава XVII съезда партии должны были принять вы?
Ягода : Предварительной договоренности со мной не было. Енукидзе мне говорил, что если б этот план был принят, то большая работа легла бы на меня, и что об этом до совещания он имел разговор с Рыковым и Томским.
Вопрос : Значит, план свержения Советской власти путем ареста состава XVII съезда партии был принят предварительно центром правых?
Ягода : Да, несомненно. От имени центра правых Рыков и вносил это предложение на совещании центра заговора.
Вопрос : И не состоялось это только потому, что Каменев «струсил», а Пятаков не имел инструкций от Троцкого?
Ягода : Не состоялся потому, что не было достигнуто единодушия по этому вопросу. Возражали троцкисты и зиновьевцы.
Вопрос : Тут что-то неясно. Вы показываете, что план ареста XVII съезда партии был принят центром правых, что Рыков вносил это предложение на совещании.центра заговора, заявив, что правые могут осуществить этот план собственными силами - гарнизоном Кремля, частями Московского военного округа, при участии заговорщиков НКВД. Почему же этого не было сделано?
Ягода : Я уже говорил, что троцкисты и зиновьевцы возражали против этого плана.
Вопрос : Но правые могли это сделать сами, без троцкистов и зиновьевцев?
Ягода : В среде центра правых по этому вопросу тоже не было полного единодушия: был против или, вернее, колебался Бухарин. Енукидзе говорил мне, что на совещании центра правых Бухарин пытался доказать, что политическая ситуация в стране не такова, что переворот может произойти без дополнительных столкновений, и выступал против плана переворота. Возможно, что в связи с этим правые без поддержки зиновьевцев и троцкистов и без внутреннего единства сами не пошли на осуществление своего плана переворота».