Страница 74 из 176
Документом, утвердившим приоритеты, стал меморандум Гитлера от 23 августа. В нем решительно указывалось на необходимость «уничтожения людских ресурсов русских вооруженных сил» и «захвата или, по крайней мере, уничтожения экономической базы, необходимой для воссоздания русских вооруженных сил…». Гитлер подчеркивал, что наряду с «важностью захвата или разрушения важнейших сырьевых баз (железо, уголь, нефть) для Германии решающее значение имеет скорейшая ликвидация русских военно-воздушных сил на побережье Черного моря, прежде всего в районе Одессы и в Крыму…».
Он опасался налетов советской авиации на нефтяные промыслы Румынии и стремился быстрее выйти в нефтяные районы СССР. Но не только для того, чтобы лишить Сталина нефти, «а прежде всего, чтобы дать Ирану надежду на получение в ближайшее время практической помощи от немцев…».
И все-таки главная составляющая замысла заключалась в ином. Гитлер пояснял, что «после уничтожения русских войск, как и прежде угрожающих правому флангу группы армий «Центр», наступление на Москву провести будет не труднее, а легче . Дело в том, что русские либо снимут часть своих сил с Центрального фронта, чтобы закрыть ими возникшую на юге брешь, либо тотчас подтянут из тыла вновь сформированные соединения».
Ключом к этим планам Гитлера был Киев. Но Сталин предвидел такой оборот событий. Он превосходно понимал стратегическую роль столицы Украины в ходе войны. Вызывает удивление, что значимости обороны Киева не поняли не только многие историки, но в первую очередь военные.
Это в ретроспективной оценке верхоглядов, при знании свершившегося хода событий, все кажется просто и понятно. Но тогда враг уже был на подходе к советской столице, ситуация была далеко не однозначной. Впрочем, ее нельзя считать однозначной и с позиции сегодняшних знаний.
Несмотря на крупный оперативный успех немцев под Уманью, Юго-Западный фронт продолжал сохранять целостность. Положение ухудшилось, когда по приказу командования ЮЗФ 5-я армия покинула Коростеньский укрепрайон. В результате бассейн Припяти перестал оказывать влияние на дальнейший ход сражения, а фланги немецких групп «Центр» и «Юг» сомкнулись.
Когда 24 августа 6-я немецкая армия группы «Юг» возобновила наступление, а 11-я танковая дивизия Гудериана, форсировав Днепр, продвинулась к Десне, все могло пойти по другим рельсам. Рассмотрев создавшуюся ситуацию, Шапошников и Василевский предложили объединить оба фронта, передав общее управление генерал-лейтенанту Еременко.
Согласовывая этот вопрос с командующим Брянским фронтом, 24 августа Сталин спросил: «Мы можем послать вам на днях – завтра, в крайнем случае послезавтра – две танковые бригады с некоторым количеством КВ. В них два-три танковых батальона – очень ли они нужны вам? Если вы обещаете разбить Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС».
Еременко поблагодарил Сталин за помощь и заверил: «А насчет подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную Вами, выполнить, то есть разбить». Для укрепления фронта из резерва Верховного главнокомандующего были выделены танки, артиллерия, авиация, вооружение и даже части дальней бомбардировочной авиации.
Взяв на свои плечи руководство армией, Сталин учитывал все. Да, он рассчитывал на успех под Киевом, но он не обольщал себя надеждами и, как всегда, готовился предупредить события. Верховный главнокомандующий заранее просчитывал все ходы. Летом он побывал на фортификационных сооружениях, подготавливаемых для обороны Москвы.
Руководитель охраны вождя А. Рыбин свидетельствует: «В августе 1941 года Сталин с Булганиным ездили ночью в район Малоярославца для осмотра боевых позиций. Черным восьмицилиндровым «Фордом» управлял шофер Кривченков, сотрудниками для поручений были: генерал Румянцев – старый чекист, участвующий еще в подавлении левых эсеров и освобождении Дзержинского, Хрусталев и Туков (работники охраны Сталина. – К. Р. ).
Через несколько дней он отправился на осмотр Можайской оборонительной линии. Под Звенигородом остановились на окраине деревни. Вездесущие мальчишки тут же узнали гостей и забегали с криком: «Ура! К нам товарищ Сталин и Ворошилов приехали!»
Поездка Сталина не была проявлением любопытства. Он хотел воочию оценить ту инженерную подготовку, с которой солдатам придется встречать противника на подступах к столице. Но обратим внимание на, казалось бы, малозначимую деталь. Участие в этой рекогносцировке принял Булганин. И именно он станет представителем Ставки в Военном совете Западного фронта в дни обороны Москвы.
Война входила в новую полосу, и тревожная обстановка в это время сложилась не только под Киевом, но и у Ленинграда. Планируя основной удар на южном фланге, германский Генеральный штаб не забывал про Север. Гальдер требовал от Лееба активных действий, и, сосредоточившись в районе Чудова, немецкие части 4-й танковой группы возобновили наступление на Ленинград. Это было осмысленным действием, направленным на то, чтобы отвлечь внимание советского командования от южного направления; 25 августа немцы захватили Любань.
О том, что Сталина тревожила судьба города на Неве, говорит уже состав комиссии Государственного Комитета Обороны, которую 26 августа 1941 года он направил в Ленинград. В нее вошли В. Молотов, Г. Маленков, заместитель Председателя Совнаркома А. Косыгин, нарком ВМС Н. Кузнецов, командующий ВВС П. Жигарев и начальник артиллерии Н. Воронов.
Генерал-майор Попов, назначенный командующим Ленинградским фронтом 23 августа, был напуган наступлением противника и сразу же запросил санкции Ставки на отвод войск. В ответ 28-го числа Сталин и Шапошников послали Попову шифрограмму:
«Ваши сегодняшние представления напоминают шантаж. Вас запугивают командующие армиями, а Вы, в свою очередь, решили, видимо, запугать Ставку всяческими ужасами насчет прорывов, обострения положения и прочее. Конечно, если Вы ничего не будете делать для того, чтобы требовать от своих подчиненных, а будете только статистом, передающим жалобы армий, Вам придется тогда через несколько дней сдать Ленинград…
Ставка разрешает Вам отвести части с линии Выборга, но Ставка вместе с тем приказывает Вам, чтобы части ни в коем случае не покидали подготовленного рубежа по линии Маннергейма. Ставка запрещает Вам оголять Лужскую губу и отдавать ее противнику. Если даже придется 8-й армии чуточку отступить, то она все же во что бы то ни стало должна прикрыть Лужскую губу вместе с полуостровом.
Ставка требует от Вас, чтобы Вы, наконец, перестали быть статистом и специалистом по отступлению и вошли в подобающую Вам роль командующего, поднимающего дух войск».
В этой телеграмме проступает вся осмысленная боль за защищавшийся город, за неуверенность командования и стремление воодушевить генерала. Между тем противник продолжал нажим и 28 августа захватил Тосно. На следующий день Сталин возмущенно телеграфировал в Ленинград секретарю горкома партии Кузнецову для Молотова и Маленкова:
«Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? (Ворошилов до 27 августа был Главнокомандующим Северо-Западным направлением. – К. Р. )
Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринимать против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди – ничего не пойму.
В Ленинграде имеется много танков КВ, много авиации, эрэсы. Почему эти важные технические средства не действуют на участке Любань – Тосно?
Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без технических средств? Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке?
Не кажется ли тебе (обращается Сталин к Молотову. – К. Р. ), что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования. Я думаю, что 29-го ты должен вылететь в Москву. Прошу не задерживаться. Сталин» [68] .