Страница 69 из 176
Первый налет продолжался пять часов. В нем участвовало более двухсот вражеских бомбардировщиков, и некоторые из них прорвались к Москве. Отбой воздушной тревоги объявили только в половине четвертого ночи. В особняке, находившемся рядом с командным пунктом, Громадин и Журавлев доложили о результатах. По предварительным данным, противник потерял 20 бомбардировщиков.
«Ну что же, хорошо, – заключил Сталин после доклада. – Двадцать самолетов – это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени – нормально… Мне сейчас звонил Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта».Ворошилов крепко потрепал Манштейна. Возрастающее сопротивление советского фронта ощутили и другие германские военачальники. Встревоженный неудачами Лееба, 21 июля, в день, предшествовавший налету на советскую столицу, Гитлер вылетел на северный участок фронта. Он объяснил фельдмаршалу, что о помощи ему думать не приходится: «Группа армий «Центр» застряла еще на многие дни, а ее 2-я и 3-я танковые группы нужны, чтобы закрыть внешний фронт перед частями противника». Командующий 3-й танковой группой Готт тоже заявил, что без пополнения техникой он «может вести операции только с ограниченной целью». Оба попросили передышки до 15—20 августа. Все эти профессиональные дебаты в германских штабах стали прелюдией к кратковременной паузе.
Серьезные проблемы были и у советского Верховного главнокомандующего. Когда армия терпит поражение – генералов смещают. Сталин не боялся «менять коней на переправе». Командующего Северо-Западным фронтом Ф.И. Кузнецова он снял уже в начале июля, заменив генерал-майором П.П. Собенниковым, но в августе отстранил с поста и его.
Некоторые меры были суровыми. Сдача в первые дни войны Минска и развал других фронтов бумерангом ударили по положению всей Красной Армии, тяжелой горечью отозвались в стране. Командующий Западным фронтом Павлов был арестован уже на следующий день после выступления Сталина по радио.
Антисталинисты ядовито утверждают, что Сталин якобы искал «козлов отпущения», но это был не тот случай. Точнее, все было совершенно не так. Он не собирался «оправдываться» перед будущими историками – «не царское это дело». Но естественно, что в сложившейся обстановке его не могли не волновать причины трагического оборота начала войны. Он приказал наркому Тимошенко: «Разобраться…»
Но даже сегодня мало кто знает, что инициатива по обвинению в общих неудачах командования Западного фронта исходила непосредственно от начальника Генштаба. Перепрыгнув через голову наркома, Жуков лично подписал санкцию на арест и предание суду Павлова. Более того, он потребовал ареста командующего 4-й армией фронта генерал-майора А. Коробкова. На спецсообщении особого отдела Наркомата обороны с предложением об аресте Павлова Жуков написал резкую резолюцию: «Тов. Маленкову – Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя» [60] .
Что же заставило начальника Генерального штаба поспешить с такими выводами? Конечно, Жуков суетился не случайно. Он стремился отвести ответственность за поражение армии в первые дни войны от себя. Собственную вину за неудачи генерал «топил в крови» своих подчиненных, по существу подставляя их под расстрельный приговор. Всех арестованных ждал трибунал.
Однако этот предусмотрительный маневр Жукова не снимает персональной ответственности с самих арестованных. Приговор был объявлен 28 июля. В нем говорилось, что бывший командующий Западным фронтом Д.Г. Павлов, начальник штаба В.Е. Климовских, командующий 4-й армией Коробков были арестованы и преданы суду Военного трибунала «за проявление трусости, бездействие власти, нераспорядительность». В приговоре отмечалось, что они «допустили развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта и дали этим возможность прорвать фронт».
В нем указывалось, что начальник связи А.Т. Григорьев, «имея возможность к установлению бесперебойной связи штаба фронта с действующими частями и соединениями, проявил паникерство и преступное бездействие, не использовал радиосвязь, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками».
Возможно, у Павлова не было продуманного плана развала обороны. Но как бы ни оценивать его действия, по меньшей мере они выглядят странно. Они оказались не адекватны обстановке, и он сам подготовил свой приговор.
Получив 18 июня 1941 года повторение приказа Генштаба «привести в боевую готовность первые эшелоны войск прикрытия границы», командующий округом его не выполнил. На заседании военного трибунала Павлов признался Ульриху: « Я своевременно знал, что немецкие войска подтягивались к нашей границе, и, согласно донесений нашей разведки, предполагал о возможности наступления немецких войск… »
Исследуя обвинение, Ульрих задал вопрос начальнику связи Григорьеву: «На лд 79, том 4, вы дали такие показания: «Даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генштаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность .
Григорьев : Все это верно.
Ульрих обратился к командующему 4-й армией Коробкову: «Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (лд 62, том 1).
Коробков: Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.
Павлов : В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.
Коробков : Я об этом не знал» [61] .
Эти признания поражают примитивностью оправданий. Однако как бы ни оценивать убожество их почти «детской» логики, совершенно очевидно, что командиры высокого ранга не выполнили своих должностных обязанностей. Накануне войны командование округа проявило преступную бездеятельность, обернувшуюся трагедией не только для подчиненных им войск, но и для всей страны.
Обладая властными полномочиями и достаточными силами для того, чтобы остановить агрессора, они пропустили танки Гудериана, позволив окружить и разгромить советские войска под Минском, открыв немцам прямой путь на Москву. Поэтому никакие «адвокаты» не могут оспорить справедливости последовавшего наказания. Все осужденные были расстреляны на основании сурового, но справедливого решения.
Историческая несправедливость в другом. На скамье подсудимых рядом с генералом Павловым должен был сидеть и генерал Жуков. И последний это прекрасно знал. Именно поэтому в своих «сочинениях» он коварно ушел от справедливых вопросов. Объяснив свое смещение с должности начальника Генерального штаба тем, что он якобы предложил Сталину 29 июня отвести войска Юго-Западного фронта и оставить Киев.
Жуков не только бросил тень на Верховного главнокомандующего, субъективно и бездоказательно поставив под сомнение «ошибочность» киевской обороны. Прежде всего он отвлек внимание от себя. Он знал, что делает. Этим хитрым ходом маршал-сочинитель ловко, как гончих, пустил всю свору официальных историков по ложному следу. Похоже, что многие так и не вернулись с этой охоты…
В действительности все обстояло иначе. Приговор Павлову и его подельникам был вынесен 28 июля. На следующий день ГКО рассмотрел решение о его утверждении. При обсуждении приговора всплыл вопрос и об ответственности за трагические события первого периода войны начальника Генерального штаба Жукова. Этот вопрос не мог не возникнуть. Однако Сталин понимал, что такое осуждение уже ничего не даст для пользы дела.
Поэтому он «наказал» Жукова своеобразно. На заседании ГКО 29 июля 1941 года он сместил провинившегося генерала с поста начальника Генштаба. Он предложил ему «искупить вину» на фронте, в боевой обстановке, и назначил его командующим Резервным фронтом, поставив задачу разгромить немцев на Центральном направлении.