Страница 159 из 176
Само предложение британским премьером тезиса о разграничении сфер влияния заключалось даже не в цинизме по отношению к народам стран, чью судьбу так поспешно пытался разрешить Черчилль. Своим дележом он подчеркнул наличие своих непримиримых интересов. Он как бы призвал к «разводу по-британски», неосторожно продемонстрировав, что в его подсознании живет не чувство союзнического товарищества, а психология мелкого колониального лавочника.
Такие или подобные мысли появились в момент двух пауз, которые выдержал Сталин. «Галочка», поставленная Сталиным, вовсе не свидетельствовала о выражении им согласия с Черчиллем. Это был символ, означавший, что он ознакомлен с документом, а фраза «оставьте ее себе» – почти укоряющий жест разочарования в отношении оппонента.
По существу, Черчилль неосмотрительно продемонстрировал Сталину тот камень, который он держал за пазухой. Сталин не намеревался делить Европу; его прямые государственные интересы не распространялись дальше граничащей с СССР Польши. Но, в отличие от троцкистов, Сталин не собирался и экспортировать революции. Более того, похоже, что к этому периоду он вообще пересмотрел некоторые воззрения на революции.
Как свидетельствует М. Джилас, мысль о том, что «в социализме возникли новые явления, социализм теперь достигается другими методами, чем в прошлом», Сталин позже выскажет в беседе с Тито. «Сегодня социализм, – сказал он, – возможен даже в условиях английской монархии. Революция теперь не должна происходить повсюду. Совсем недавно у нас была делегация британских лейбористов, мы среди прочего обсуждали и это. Да, появилось много нового. Да, социализм возможен даже при английской монархии».
Пожалуй, можно доверять этим утверждениям Джиласа, этому смыслу бесед с югославскими лидерами. Сталин был не из тех людей, которым можно было подсказывать или навязывать мнения, но он был достаточно искушен в искусстве мировой политики и подготовлен к изменению ее неписаных правил.
«Эта война, – сказал он в разговоре с Тито, – не такая, как войны в прошлом; кто оккупирует территорию, тот навязывает свою собственную социальную систему. Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвигаться его собственная армия. По-другому быть не может». И сами шаги истории подтверждали правильность оценок Сталина.
Советская Прибалтика была освобождена в результате ряда последовательных операций четырех фронтов – трех Прибалтийских и Ленинградского. К 1 сентября группа «Север» располагала в Прибалтике мощной системой рубежей – «Танненберг», «Валга», «Цесис», «Сигулда» и другие. Их защищали 56 дивизий, в том числе 5 танковых, 2 моторизованных, 3 моторизованных бригады численностью 700 тыс. человек. Группа имела 1216 танков и штурмовых орудий, около 7 тыс. орудий и минометов, 400 самолетов.
Тем не менее, когда 14 сентября началось наступление войск всех трех Прибалтийских фронтов, командующий группой армий «Север» Шренер доложил в германскую ставку, что его войска не могут выдержать продолжительное оборонительное сражение, у них осталась одна возможность – уйти. Немцы действительно решили отвести свои войска по всей линии от Финского залива до Западной Двины. Но, отходя, противник наносил контрудары.
Советский Таллин был освобожден к 14 часам дня 22 сентября Ленинградским фронтом, а 26-го в руках советских войск оказалось все западное побережье Эстонии. Сталин внимательно следил за подготовкой каждой из операций и регулярно корректировал действия командующих фронтами подробными директивами.
Штеменко вспоминал: «К Мемельской операции И. В. Сталин проявил повышенное внимание. Он лично вел переговоры с А.М. Василевским по всем вопросам, связанным с нею: определял состав потребных сил, порядок перегруппировок, заботился о скрытности маневра». Мемельская операция началась 5 октября. Вечером 10 октября Сталин позвонил первому секретарю ЦК ВКП(б) Литвы А. Снечкусу.
– Как на литовском языке называется Мемель? – спросил он.
– Это город Клайпеда, – ответил Снечкус.
– Так вот, готовьтесь поднять над Клайпедой литовское знамя, с чем вас и поздравляю, – сказал Сталин. Это означало, что Клайпеда и Клайпедская область будут включены в состав Литвы. 13 октября войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов взяли правобережную часть Риги.
С начала освободительного похода по Европе политике Сталина присуща многовариантность, определявшаяся особенностями складывающейся ситуации. Если он не торопил события в Румынии, то после вступления на территорию Венгрии в ответ на предложения о перемирии от регента Венгрии Миклоша Хорти вечером 14 октября 1944 года Сталин продиктовал ультимативное представление. В нем требовались: отвод венгерских войск с территории Румынии, Югославии, Чехословакии и начало боевых действий против Германии. Одновременно указывалось: «Верховное главнокомандование советских войск требует от венгерского правительства в течение 48 часов с момента получения настоящего представления выполнять все взятые на себя обязательства по предварительным условиям перемирия».
Однако в результате прогерманского переворота, ареста немцами Хорти и установления фашистской диктатуры Салаши переговоры были сорваны. 29 октября началось развитие Будапештской операции. Но немцы перебросили к столице Венгрии танковый корпус, и взять город с ходу не удалось.
Сталин решил приостановить операцию. Он указал, что атака на Будапешт силами двух механизированных корпусов с незначительным количеством пехоты приведет к неоправданным потерям. Он приказал вывести из боев 7-ю гвардейскую, 53-ю, 27-ю и 40-ю армии на западный берег Тисы. И хотя 23 декабря войска 3-го Украинского фронта, разгромив противника между Дунаем и Веленце, завершили окружение будапештской группировки, процесс в этом регионе не получил позитивного развития. Бои с немецкими и венгерскими войсками прекратились только в начале апреля 1945 года.
Война с Германией входила в стадию завершения, и Сталин уже составлял новые планы. После продолжительной паузы он решил вновь вернуть Жукова к непосредственному командованию войсками.
Этим он дал ему шанс: все-таки действительно отличиться в качестве «полководца», а не на «адъютантской» работе в качестве своего информатора. 12 ноября он назначил его командующим 1-м Белорусским фронтом. Рокоссовского Верховный перевел на 2-й Белорусский фронт. Он сообщил об этом маршалу вечером этого же дня. Для Рокоссовского это решение было неожиданным, и он спросил:
«За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?»
Рокоссовский пишет: «Сталин ответил, что я ошибаюсь: тот участок, на который меня переводят, входит в общее западное направление, и на нем будут действовать войска трех фронтов – 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта.
– Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков», – сказал Сталин.
Советская столица, уже несколько лет приковывающая взоры всего мира, продолжала оставаться в центре внимания. В последний месяц 1944 года в Москву прибыл председатель временного правительства Французской республики генерал Шарль де Голль. Как утверждает один из биографов президента Франции, генерал во время ответственных переговоров предпочитал говорить как можно меньше, предоставляя эту привилегию партнерам. Но запись его переговоров со Сталиным свидетельствует, что на этот раз он изменил своим привычкам.
В беседе, состоявшейся 2 декабря, де Голль признал, что, в сущности, причиной несчастий, постигших Францию, было то, что она не была с Россией и не имела с ней соглашения. Вместе с тем генерал проявил упорство, обостренно остро отстаивая интересы своей страны. В завершавшейся войне она не оказалась на высоте положения, и де Голль, тяжело переживавший эту униженность, пытался сохранить лицо страны, хотя бы в мелочах, – почти фанатически отстаивая престиж и национальную гордость Франции. Согласование мнений шло с затруднениями.
Вечером 9 декабря Сталин дал обед в честь французского лидера. На обеде присутствовали советские дипломаты, министры, генералы и адмиралы, американский посол Гарриман и английский поверенный в делах Бальфур. Де Голль, министр Жорж Бидо и сопровождающие их лица прибыли последними. Высокий, медлительный в движениях, с удлиненным лицом, французский генерал с учтивой улыбкой подошел к Сталину и дружески с ним поздоровался.