Страница 141 из 176
Очевидно, что Черчилль настолько не хотел брать на себя свою часть союзнической ноши, что даже не постеснялся прикинуться если не полным идиотом, то, по крайней мере, наивным человеком. Впрочем, Гитлер не замедлил с опровержением прогноза «британского лиса» – новое наступление немцев на советском фронте началось уже через 12 дней.
Сталин даже не стал отвечать на письмо премьера. В ответ на поздравления по поводу победного освобождения Орла и Курска в ходе Курской битвы он пишет 8 августа Рузвельту: «Только теперь, по возвращении с фронта, я могу ответить Вам на Ваше послание от 16 июля. Не сомневаюсь, что Вы учтете наше военное положение и поймете происшедшую задержку с ответом».
В этом послании он вернулся к вопросу о совместной встрече: «В данный момент я не могу отправиться в далекое путешествие и не смогу, к сожалению, в течение лета и осени выполнить обещания, данного Вам через г-на Дэвиса».
Со своей стороны, он предложил организовать встречу представителей обоих государств «либо в Астрахани, либо в Архангельске». Он не возражал, если Рузвельт вместо себя пришлет представителя, но предложил провести встречу с участием Черчилля, «чтобы совещание представителей двух государств превратить в совещание представителей трех государств».
Сокрушительный разгром немцев под Курском заставил западных лидеров взглянуть на Восточный фронт другими глазами. В этот период, когда военная инициатива целиком перешла в его руки, основываясь на анализе изменившихся условий, Сталин проявил присущую ему склонность по предусмотрительности решений на будущее развитие событий.
По его предложению 19—30 октября в Москве состоялась конференция министров иностранных дел трех держав, где были обсуждены вопросы сотрудничества в ходе войны и после ее окончания. Во время переговоров Сталин встретился с госсекретарем США К. Хэллом и министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом. Государственный секретарь США передал Сталину, что имеет личное поручение президента: договориться с главой Советского правительства о встрече «Большой тройки».
Но стратегические соображения заставили Сталина и в этот раз сказать нет; и чтобы сгладить шероховатости, он пояснил, что, понимая важность такой встречи, не может оставить Москву в момент, когда идут столь серьезные и кровопролитные сражения. Он заявил Хэллу, что его позиция определяется «не соображениями престижа или его упрямством».
«Сейчас, – сказал Сталин, – представляется весьма редкая возможность, появившаяся, пожалуй, впервые за пятьдесят лет, – нанести серьезное поражение германским армиям. Немцы располагают незначительными резервами, в то время как Красная Армия имеет достаточно резервов для операций на протяжении целого года. Понятно, что Советский Союз не может каждые десять лет вести войну с Германией. Поэтому чрезвычайно важно воспользоваться открывающимися сейчас возможностями и преимуществами и решить кардинально эту задачу – избавиться на длительное время от германской угрозы…»
Все это было убедительно. Хотя возможно, что в его позиции были и иные соображения. Великобритания по-прежнему не спешила с выполнением союзнических обязательств, и Иден оказался на конференции в сложном, точнее, в щекотливом положении. Он был уполномочен передать Сталину мнение Черчилля, что тот «не абсолютно уверен… можно ли будет осуществить план вторжения во Францию в 1944 году».
И на заверения Идена, что «премьер-министр хочет сделать все, что в его силах, для борьбы против немцев», Сталин сухо заметил: «Я в этом не сомневаюсь. Однако премьер-министр Великобритании хочет, чтобы ему достались более легкие дела, а нам, русским, – более трудные. Это можно было сделать один раз, два раза, но нельзя это делать все время …» «Впрочем, – уже почти снисходительно добавил Сталин, – мы не буквоеды. Мы не будем требовать того, что наши союзники не в состоянии сделать…»
Конечно, Сталин не мог мириться с двойственной и непоследовательной политикой англичан. Союзники очевидно не спешили протягивать руку помощи, взяв на себя часть военных тягот, и, мастер импровизаций, он сделал неожиданный ход, позволявший в вопросе о втором фронте заручиться поддержкой американской стороны.
Переводчик В. Бережков вспоминает, что во время обеда, который глава Советского правительства дал 30 октября 1943 года, «вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес: «Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете…»
Это конфиденциальное сообщение чрезвычайно взволновало Хэлла. В условиях, когда для Соединенных Штатов Америки перспектива разгромить Японию была далеко не очевидной, такое обещание было сенсационным. Можно полагать, что это ускорило принятие западными союзниками решения о высадке во Франции. Теперь идея союза с СССР приобретала для Рузвельта еще более притягательное значение. В любом случае несомненно, что заявление Сталина послужило причиной и того, что уже 8 ноября американский президент согласился на проведение встречи руководителей союзных государств в Тегеране, находившемся в советской зоне оккупации Ирана.
В это время советские войска вели широкие наступательные действия на всем фронте: от Финского залива до Черного моря. 16 ноября Сталин принял в Ставке начальника Генштаба А.И. Антонова, Штеменко и вызванного с фронта командующего 11-й гвардейской армией генерал-полковника И.Х. Баграмяна. С.М. Штеменко пишет, что, обращаясь к Баграмяну, он сказал:
«– На прибалтийских фронтах дела у нас идут не важно, наступление там затормозилось. Нельзя наступать везде, как иногда думают некоторые. – После небольшой паузы он продолжал:
– Поэтому мы принимаем сейчас ряд мер, чтобы выправить положение. Усиливаем 1-й Украинский фронт за счет соседа справа (2-го Прибалтийского. – С.Ш. ). Но этого, очевидно, мало. Ваша армия сильна и неплохо зарекомендовала себя. Думаем отдать ее Еременко…
Он опять помолчал и только затем закончил мысль:
– А вас хотим назначить командующим фронтом вместо него. Как вы на это смотрите?
Иван Христофорович немного растерялся и, чуть помедлив, промолвил:
– Благодарю за доверие, товарищ Сталин, постараюсь его оправдать.
– Ну вот и хорошо. А на армию вместо вас поставим тоже опытного командующего – Чибисова.
…Попыхтев несколько раз трубкой, пока табак разгорелся, И.В. Сталин обернулся к молчавшему Баграмяну.
– Что же вы молчите? – спросил он. – Или имеете что против Чибисова?
Баграмян еще более смутился, но потом ответил:
– Нет, товарищ Сталин, что вы, ничего не имею… Это опытный командир. Когда он был генерал-лейтенантом, я был всего-навсего полковником. А теперь Чибисов генерал-полковник и Герой Советского Союза. Я буду с ним чувствовать себя как-то неудобно… Нельзя ли командармом назначить кого-нибудь другого, ну, например, Галицкого?
И.В. Сталин внимательно посмотрел на И.Х. Баграмяна.
– Будь по-вашему… Подготовьте директиву о назначении Баграмяна и Галицкого, – коротко бросил он нам и, подойдя к торцу стола, нажал кнопку.
Вошел Поскребышев.
– Подготовьте постановление Совнаркома о присвоении звания генерала армии Баграмяну, – сказал Сталин… … А Штеменко не будет легче работать, если мы ему присвоим звание генерал-полковника? – раскурив трубку, спросил он Антонова.
– Конечно, легче, товарищ Сталин, – ответил тот, – ведь ему приходится иметь дело даже с маршалами и он часто бывает на фронтах.
– По-моему, надо еще Говорову присвоить звание генерала армии. Ему в Ленинграде тоже нелегко. …Подготовьте постановление на всех троих, – сказал Верховный главнокомандующий Поскребышеву. – Поздравляю вас! – обращаясь ко мне и Баграмяну, продолжил И.В. Сталин, – Ну а теперь – до свидания: у нас сейчас заседание ГКО» [100] .