Страница 135 из 176
Конечно, Сталин не мог пренебречь возможностью получить такую помощь, и в официальном коммюнике встречи он отметил, что «приветствует предложение президента Рузвельта и премьер-министра Черчилля о созыве в Москве совещания представителей трех стран для распределения сырья и вооружений» и «готов принять все меры, чтобы это совещание состоялось как можно скорее».
Сталин с его сильным умом и прирожденным талантом дипломата мгновенно оценил значимость создания антигитлеровской коалиции, но, совершенно не заискивая, ни перед кем не ломая шапку, он внимательно следил за другими действующими лицами. Он поддерживал подчеркнуто уважительные отношения с союзниками. Но само положение главы государства, несущего основную тяжесть войны, он использовал как рычаг давления на лидеров коалиции, стремясь получить максимально возможную помощь в интересах своей страны. В то же время его политика была открытой и честной, и он не стеснялся называть вещи своими именами.
Переписка Сталина с Черчиллем во время войны является образцом дипломатического диалога, в котором за лаконичными фразами – при взаимной демонстрации уважения и соблюдения протокола – бушуют почти шекспировские страсти. Основанные на единой конечной цели – стремлении к разгрому общего противника, но при естественном желании каждой стороны отстоять приоритеты собственных государств.
Бросается в глаза и то, что в этом политическом и психологическом диалоге, демонстрируя равные права партнеров и даже говоря порой вынужденные резкости своему союзнику за невыполнение им принятых на себя обязательств, Сталин делает это с подкупающей прямотой и достоинством.
Эпохальная дипломатическая переписка началась с обращения от 3 сентября 1941 года, которое было озаглавлено, как «Личное послание премьера Сталина премьеру г-ну Черчиллю». Такая форма обращения сохранилась до конца политического «романа» между главами двух правительств. В своем первом послании он благодарит Черчилля «за обещание, кроме обещанных (курсивы и подчеркивание мое. – К. Р. ) ранее 200 самолетов истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей».
Это уже намек – кроме обещаний, Сталин пока не получил от Черчилля ничего… Но, сделав почти ироничный реверанс, он как бы мимоходом бросает, что эти самолеты «не смогут внести серьезные изменения не только вследствие больших масштабов войны, требующих непрерывной подачи большого количества самолетов, но главным образом потому, что за последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось в таких важных районах, как Украина и Ленинград… Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой».
Трезво оценивая ситуацию, он пишет: «Существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с Восточного фронта 30—40 немецких дивизий и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тыс. тонн алюминия к началу октября с.г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых и средних). Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет способность оказывать помощь своим союзникам своими активными действиями на фронте борьбы с гитлеризмом. Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, какой бы она ни была нежелательной ».
Вопрос, поставленный Сталиным, был предельно обнажен, и ответ от Черчилля пришел через три дня. В нем британский премьер оправдывается, что «нет никакой возможности осуществить такую британскую акцию на Западе (кроме акции в воздухе), которая позволила бы до зимы отвлечь германские силы с Восточного фронта. Нет никакой возможности создать второй фронт на Балканах без помощи Турции».
Черчилль даже не обнадеживал своего союзника, практически признаваясь в бессилии и неспособности руководить ситуацией: «Будут ли Британские армии достаточно сильны для того, чтобы осуществить вторжение на Европейский континент в 1942 году, зависит от событий, которые трудно предвидеть». Даже давая очередное обязательство послать в СССР обещанное ранее вооружение, резину, алюминий, сукно, он ссылается на долгий путь доставки из Англии вокруг мыса Доброй Надежды, через Иран и низкую пропускную способность персидской железной дороги.
Сталин вернулся к диалогу через неделю. В послании от 13 сентября он поблагодарил английского премьера за обещания поставок алюминия, танков и самолетов, но одновременно практически обвинил Черчилля в неисполнении союзнического долга, почти в предательстве. Он пишет «…Вы вновь подчеркиваете невозможность создания в данный момент второго фронта, я могу лишь повторить, что отсутствие второго фронта льет воду на мельницу наших врагов ».
И после этой преамбулы, указав на несостоятельность аргументов британского премьера, он подсказывает неожиданное решение: «Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25—30 дивизий в Архангельске или перевести их через Иран в южные районы СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции (Сталин имеет в виду переброску русских войск во Францию во время Первой мировой войны. – К. Р. )… Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии».
В исторической науке сложился иллюзорный миф, что Гитлер во Второй мировой войне воевал «на два фронта». Однако если на события того времени взглянуть трезво, а не под гипнотическим наркозом словесной идеологической и пропагандистской мишуры, то станет очевидно, что « второго фронта », сломавшего хребет германской военной машине, не было вообще …
Экспедиционная «возня» англичан в Африке, высадка в Сицилии со стороны союзников лишь имитация участия в войне против Гитлера. Боевые действия в Италии были «дракой» с итальянцами – «друзьями» немцев, но не войной с Гитлером. Даже запоздалая высадка – в последний год советско-германской войны – союзников во Франции уже не была «вторым» фронтом против Германии. Это был фронт против возможного вступления Советской армии во Францию.
Более того, не рассекреченные до сих пор английские архивы заставляют подозревать, что они хранят тайну негласного сговора англичан с немцами еще в 1941 году, как обязательств об отказе от ведения территориальных боевых действий друг против друга. Иначе какой смысл хранить тайну давно минувшей войны?
Черчилль по-человечески чувствовал и прекрасно осознавал двуличность своей политики даже осенью 1944 года. Конечно, он был прагматиком и в порыве благодарной откровенности и признательности написал Сталину: « Именно русская армия выпустила кишки из германской военной машины ». Но это были только слова.
И все-таки дипломатическая активность Сталина не была напрасной. 28 сентября 1941 года для участия в совещании в Москву прибыли делегации США во главе с А. Гарриманом и англичан с лордом Бивербруком. Руководитель Советского правительства принял глав делегаций в тот же день, «он был одет в простой светло-коричневый полотняный костюм без каких либо украшений…».
Миссия прибыла в советскую столицу, когда Сталин уже в полной мере испытал горечь неудач и поражений Красной Армии; как раз накануне немецкого наступления на Москву, но, озабоченный сложным положением своих фронтов, Сталин не терял достоинства. В то же время он и не приукрашивал ситуацию и сразу задал тон начавшимся переговорам.
Как рассказывал Гарриман, «первая встреча проходила в обстановке большой откровенности со стороны Сталина. Он детально описал тактическую обстановку, не стараясь скрыть очевидного факта, что ситуация критическая. Сталин подчеркивал насущную необходимость удержать Москву любой ценой. Хотя он был готов продолжать вести оборонительную войну из-за Урала, если в этом будет необходимость, но он признал, что потеря Москвы, главного нервного центра всех советских операций, существенно бы ослабила любое наступление в будущем. Сталин добавил, что Гитлер ошибся, начав действия на трех фронтах. Если бы он сосредоточил свои силы на наступлении на Москву, то она бы, без сомнения, пала».