Страница 134 из 176
«Он предложил мне одну из папирос и взял одну из моих, – продолжал Гарри Гопкинс. – Он непрерывно курит, что, вероятно, и объясняет хриплость его тщательно контролируемого голоса. Он довольно часто смеется, но это короткий смех, быть может, несколько сардонический. Он не признает пустой болтовни. Его юмор остр и проницателен. Он не говорит по-английски, но, когда он обращался ко мне по-русски, он игнорировал переводчика и глядел мне прямо в глаза, как будто я понимал каждое слово…
Два или три раза я задавал ему вопросы, на которые, задумавшись на мгновение, но не мог ответить так, как ему хотелось бы. Он нажимал кнопку. Моментально появлялся секретарь, так, как будто он стоял наготове за дверью по стойке «смирно». Сталин повторял мой вопрос, ответ давался немедленно, и секретарь исчезал».
Американец по достоинству оценил деловую прагматичность советского руководителя: «В Соединенных Штатах и в Лондоне миссии, подобно моей, могли бы растянуться и превратиться в то, что государственный департамент и английское министерство иностранных дел называют беседами. У меня не было таких бесед в Москве, а лишь шесть часов разговора. После этого все было сказано, все было разрешено на двух заседаниях».
Значительную часть беседы заняла практическая сторона встречи, касающаяся ряда вооружений и материалов, в которых была необходимость у армии и промышленности. «Сталин сказал мне, – вспоминал Гопкинс, – что в первую очередь русская армия нуждается в легких зенитных орудиях калибра 20, 25, 37 и 50 мм и что им нужно очень большое количество таких орудий для защиты своих коммуникаций от самолетов-штурмовиков.
Следующая большая потребность – в алюминии, необходимом для производства самолетов. В-третьих, необходимы пулеметы калибра приблизительно 12,7 мм, в-четвертых, винтовки калибра 7,62 мм. Он сказал, что ему нужны тяжелые зенитные орудия для обороны городов… Он заявил, что исход войны в России будет в значительной степени зависеть от возможности начать весеннюю кампанию (курсив мой. – К. Р. ), имея достаточное количество снаряжения, в частности самолетов, танков, зенитных орудий».
Указание на весеннюю кампанию обращает на себя внимание, ведь разговор происходил еще только летом 1941 года… В этот период Америка сохраняла нейтралитет, но Сталин исходил из того, что рано или поздно она будет вовлечена в войну.
Он указал, что «мощь Германии столь велика и что хотя Россия сможет защищаться одна, Великобритании и России вместе будет очень трудно разгромить немецкую военную машину». Поэтому, сказал он Гопкинсу, «нанести поражение Гитлеру – и, возможно без единого выстрела – может заявление Соединенных Штатов о вступлении Соединенных Штатов в войну с Германией».
Конечно, американская политика Сталина определялась прежде всего интересами своей страны. Первое прощупывание серьезности американских намерений и основное содержание встречи он свел к возможности получения от США материальной помощи. Сталин «написал карандашом на листке небольшого блокнота четыре основных пункта, в которых указал потребности русских, и передал Гопкинсу листок с подробным перечнем вооружений и материалов, в поставках которых из США нуждался СССР».
Визит представителя американского президента в СССР определил многое в дальнейших отношениях. На Гарри Гопкинса встреча со Сталиным произвела неизгладимое впечатление – он поверил, что Советское государство способно к сопротивлению германской агрессии. «Гопкинс, – пишет американский историк Роберт Шервуд, – конечно, вовсе не видел настоящего фронта в России. Даже если бы он его видел, он вряд ли бы мог понять, что происходило. Его вера в способность русских к сопротивлению возникла главным образом под влиянием самого характера просьб Сталина, доказывавших, что он рассматривает войну с точки зрения дальнего прицела. Человек, который боится немедленного поражения, не говорил бы о первоочередности поставок алюминия ».
Но в военном союзе трех держав не все и не сразу сложилось само собой, и это касалось не только Советского Союза. «Существует ложное представление, – пишет В. Кожинов, – согласно которому Великобритания чуть ли не с самого начала Второй мировой войны имела мощного и верного союзника в лице США. Между тем достаточно познакомиться с неофициальной перепиской Черчилля и Рузвельта… дабы убедится, что США только предоставляли Великобритании не очень значительную материальную помощь, но категорически отклоняли любые предложения о своем реальном или даже хотя бы символическом участии в войне. Лишь после внезапного нападения Японии на крупнейшую военно-морскую базу США Перл-Харбор 7 декабря 1941 года (то есть почти через полгода после начала войны между Германией и СССР-Россией) произошел резкий сдвиг».
Все это так. Поэтому даже бессмыслен вопрос: кто был больше заинтересован в этом тройственном союзе? В первую очередь выигрыш от него получала Великобритания. Британский историк Лиддел Гарт отмечает, что только нападение Германии на СССР 22 июня 1941 года «позволило Англии выйти из положения, которое казалось безнадежным».
Черчилль в своих мемуарах тоже не мог удержаться от признания, что он прямо-таки восторженно воспринял 22 июня 1941 года. Ликование британского политика понятно. Ибо если бы не это событие, то Англия, не способная оказать Германии реального военного сопротивления, рано или поздно вошла бы в состав «новой германской империи».
Современники это осознавали и понимали. «Для многих англичан, – пишет Ральф Пакер, – война в одну ночь 22 июня сразу отодвинулась куда-то далеко. Бомбардировки английских городов прекратились. Возвращались эвакуированные, и в это лето Лондон, заполненный английскими и колониальными войсками, веселился почти беззаботно, отдыхая после напряжения прошлой зимы. И все потому, что Россия приняла на себя основной удар …»
Прагматичный политик, премьер-министр Великобритании У. Черчилль 22 июня 1941 года в выступлении по радио заявил: «Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова из сказанного мною о нем. Однако все это отходит на задний план перед развертывающейся сейчас драмой… вторжение в Россию является не более чем прелюдией перед вторжением на Британские острова… Угроза, нависшая над Россией, является угрозой для нас и для Соединенных Штатов».
Очевидно, что, несмотря на пропагандистское заявление, Черчилль испытывал откровенное облегчение. Его надежды оправдались: «Великобритания после 22 июня 1941 года не вела реальной войны против Германии». Не подлежит сомнению и то, что Черчилль не спешил с открытием «второго фронта». Его устраивал тот оборот, который приобрела война, а боевые действия в Северной Африке и высадка в июле 1943 года в Сицилии преследовали совершенно иную цель, а «не задачу разгрома Германии».
Свою действительную программу, осуществляемую практически до 1945 года, Черчилль изложил в документе, составленном им еще 16 декабря 1941 года по пути в Америку: «В настоящий момент фактом первостепенной важности в ходе войны являются провал планов Гитлера и его потери в России. Вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы ему предстоит… выдержать кровопролитные бои… Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не должны принимать никакого участия в этих событиях, за исключением того, что мы обязаны … обеспечить все поставки, которые мы обещали ».
Это были почти иезуитские планы, и хотя им предшествовали взаимные шаги между британской, американской и советской сторонами, после поездки Гопкинса в Москву Черчилль и Рузвельт в совместном послании Сталину дипломатично написали: «Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые могут быть учтены в принимаемых нами решениях».
С этой целью западные лидеры предложили провести в Москве совещание для обсуждения вопроса о поставках вооружения и стратегических материалов. Этот документ послы США и Великобритании – Л. Штейнгардт и С. Криппс – вручили Сталину на встрече 15 августа 1941 года.