Страница 38 из 51
Эти бесхитростные фразы были произнесены не для пера собкора газеты и не перед глазком телекамеры, они отражали мнение «трудяг» — колхозников и рабочих. Но для поступавших с мест просьб об увеличении лимитов существовали более серьезные причины, чем одобрение операции общественностью. 15 августа начальник УНКВД по Омской области Г.Ф. Горбач сообщал Ежову: «По состоянию на 13 августа по Омской области первой категории арестовано 5444 человека, изъято оружия 1000 экземпляров. Прошу… увеличения лимита первой категории до 8 тысяч человек».[75]
Не будем преувеличивать, утверждая, будто бы наличие у кулаков Сибири тысячи единиц сохраненного оружия могло обеспечить успех кулацкой контрреволюции, но то, что они ждали возможности, чтобы покончить с советской властью, — несомненно. Особенно остро это проявлялось на Северном Кавказе. Сообщая Ежову о ходе операции по состоянию на 15 августа, начальник УНКВД Орджоникидзевского края П.Ф. Буллах указывал: «Для исчерпания лимита в 1 тыс. чел. по 1 категории… осталось пропустить через тройку… 412 чел. Совершенно очевидно, что существующий лимит не обеспечит успешное выполнение задач, поставленных Вашим приказом… нуждается в значительном увеличении».
На Кавказе классовые противоречия были перемешаны с национальными, и разрешить их иначе, чем репрессивными мерами, было невозможно. Так считали и сами колхозники. Один из них в беседе с односельчанами станицы Красногорской говорил: «Надо всемерно помогать и вскрывать всех врагов народа, которые залезли в колхоз, и просить правительство, чтобы их изолировали, а то мы раньше от кулачества страдали и будем страдать, если их еще, гадов, нам оставят». Подобным было мнение и колхозника станицы Черноярской: «Мало забрали из станицы. У нас немало остается еще гадов, которые возвратились из ссылок и посматривают теперь чертом на тех, кто их выселял, готовя нож за спиной». Говоря об аресте бывшего председателя колхоза, карачаевец аула Джегутинского возмущался: «Гогуева забрали, а вся его банда так и осталась. Надо просить… чтобы дали нам, колхозникам, возможность освободиться от всех врагов колхозного строительства».
Начавшаяся чистка усилила слухи о возможности войны. Бывший активный повстанец аула Кумыш тешил односельчан надеждой: «Все равно власти конец, только до осени продержится, а нам, участникам восстания, нужно пока спрятать свою шкуру до осени, тогда будем командирами отрядов». Ему вторил и кулак этого же аула: «Меня Соввласть ссылала, я буду мстить, пока жив, и это наступит скоро… война начинается… Соввласти не будет».
Однако в Москву поступала не только информация о настроениях кулаков, рассчитывающих покончить с советской властью. Приходили и более тревожные вести. 27 августа Сталину и Ежову поступила шифртелеграмма из Красноярска: «25 августа произошел пожар на Канском мелькомбинате, сгорело все оборудование. В зернохранилище комбината хранилось 5 тысяч тонн зерна, 3 тысячи тонн муки. По неточным подсчетам, погибло не менее 30 % зерна, муку отстояли полностью. Личной проверкой и проверкой органами НКВД установлена исключительная засоренность комбината врагами. Предварительное следствие показывает очевидность диверсии. Следствие форсируем. Результаты сообщу дополнительно. СОБОЛЕВ».[76]
На эту информацию Сталин отреагировал предельно резко: «Красноярск. Крайком. Соболеву. Поджог мелькомбината, должно быть, организован врагами. Примите все меры к раскрытию поджигателей. Виновных судить ускоренно. Приговор — расстрел. О расстреле опубликовать в местной печати». Конечно, он понимал, что потери зерна обусловливались не только террористическими акциями и не ограничился карательными мерами. Одновременно руководителям на местах было поручено провести обследование условий хранения зерна. В результате проверки санкций запросил у секретаря ЦК А.А. Андреева и первый секретарь Орджоникидзевского крайкома Сергеев. В сообщении № 1757/ш из Ворошиловска говорилось: «Обследованием предприятий Союзмуки… края установлено вредительство со стороны управляющего трестом Иванова Клавдия:
1) Систематический вывод из строя мельзаводов путем вредительского ремонта, организация аварий и диверсий. 2) Порча и уничтожение доброкачественного зерна, выпуск нестандартной муки, засорение муки битым стеклом, гвоздями, веревками и т. д. 3) Вредительство в области техники безопасности, в результате чего рабочие систематически травмируются, отравляются — за 36–37-е годы умерли 7 рабочих. 4) Вредительство в области кадров, вытеснение коммунистов — молодых специалистов, засорение аппарата антисоветскими чуждыми элементами. Крайком ВКП(б) просит немедленно разрешить вопрос о снятии с работы Иванова и привлечь к уголовной ответственности».[77]
Одним из результатов массовых проверок предприятий Союзмуки стало и то, что ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «о борьбе с клещом и ликвидации последствий вредительства в деле хранения зерна», разосланное в регионы 31 августа. Однако руководство страны не ограничилось организационными процедурами. 10 сентября Сталин и Молотов направили «всем секретарям обкомов, крайкомов, всем председателям облисполкомов и крайисполкомов, всем председателям совнаркомов, всем наркомвнуделам и УНКВД», телеграмму № 1452/ш «Строго секретно»:
«Из телеграмм с мест выясняется, что вредительство в деле хранения зерна не только не ликвидировано, но все еще процветает. Десятки тысяч тонн зерна лежат под дождем безо всякого укрытия, элементарные условия хранения зерна нарушаются грубейшим образом. ЦК и СНК обязывают вас устроить по области, краю от двух до трех показательных судов над вредителями по хранению зерна, приговорить виновных к расстрелу, расстрелять их и опубликовать об этом в местной печати».[78]
Но можно ли объяснять применение подобного способа гласности якобы «тоталитарностью строя»? При отсутствии современных средств влияния на общественное сознание, таких, как телевидение, руководители страны не имели возможности собрать в Москве чиновников, чтобы «отчитать» их на глазах миллионов зрителей. Поэтому для пресечения преступлений власть гласно демонстрировала свою волю и неотвратимость наказания другими средствами. Впрочем, в новом веке для демонстрации торжества «демократии» мировая элита использует еще более радикальные методы, вплоть до тотальных бомбежек суверенных государств, и это не вызывает негодования «правозащитников».
Глава 4. Дело уральских повстанцев
Одним из эпизодов уголовно-кулацкой операции стало расследование дела «повстанческой организации» в Свердловской области. 16 августа Ежов переслал Сталину копию телеграммы, поступившей ему от начальника УНКВД по Свердловской области. В ней Дмитриев (Плоткин) сообщал: «По показаниям арестованного бывшего полковника Генштаба Эйтнера, бывшего члена Бюро обкома ВКП(б) Яна, бывшего начальника Камского госпароходства Кандалинцева и допросов арестованных кулаков устанавливается существование Уральского повстанческого штаба — рабочего органа подготовки вооруженного восстания».
В телеграмме указывалось, что штаб был создан блоком уральских троцкистов, правых, эсеров и белоофицерской организацией еще в середине 1925 года, когда полковник Эйтнер связался с бывшим заместителем командующего УРВО (Гарькавого. — К.Р.) Василенко, а через него с проживавшим нелегально агентом РОВСа штаб-ротмистром отряда Шкуро — Епифановым, сформировавшим в 1929 году на Урале «Белогвардейскую организацию». М.И. Василенко, привлекший Эйтнера к работе в Уральском повстанческом штабе, возглавляемом Пшенициным, был арестован 18 мая 1937 года.
И теперь Дмитриев сообщал: «Показаниями устанавливается, что в повстанческий штаб входили от правых: Пшеницин — бывший дальневосточный партизан и Кормилов — бывший второй секретарь Свердловского горкома; от троцкистов: Коркин и известный партизан Назар Васильев; от эсеров: Агапов, от офицерской организации: Василенко и Эйтнер, от церковников повстанцев: митрополит Свердловский Холмогорцев».
75
Расстрел по 1-й категории // Известия. 3 апреля, 1996 г.
76
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д.57. Л. 57.
77
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д.57. Л. 68.
78
Там же. Д. 57. Л. 71.