Страница 23 из 58
Маунг Джи стоял спиной к мосту, крепко сжимая в руке фонарик регулировщика, хранивший еще его тепло. Он чутко вслушивался в ночь. Маунг Джи знал, что кругом друзья, и все-таки он чувствовал себя очень одиноким. Со всех сторон обхватила его темнота, тягучая от густых испарений, плотная от непроницаемого мрака, тревожная-тревожная.
Плеснул и замер тоскливый крик птицы ваулу — крик потерянной души. Маунг Джи насторожился. Крик повторился еще раз, уже ближе. Юноша понял: это подают сигнал свои — идут машины с пехотой. Но от самого сигнала веяло такой безысходной тоской и отчаянием, что у него защемило сердце.
Маунг Джи оглянулся. Темные легкие фигуры скользили по мосту, меняя местами фонари, укладывая топорщащиеся ветви. Они исчезли быстро и бесшумно.
— Вот сюда, где теперь зеленые фонари, я должен направлять машины, именно сюда, — твердил себе Маунг Джи.
Гул нарастал. Он ширился, грохотал, сотрясая воздух и землю. Вот он грозно взревел моторами и появился из-за горы. Одна, вторая, третья пара огненных глаз неотвратимо надвигаются на юношу. Многоголовое чудовище несется на него неудержимо, стремительно.
Ну разве справиться ему с драконом — этим порождением зла и мрака? И единственное оружие — крохотный фонарик. Да тут нужны сотни пушек и тысяча таких богатырей, как Гаро.
Бежать! Спрятаться от этого чудовища, чтобы не видеть его кровавых глаз, не слышать тяжелого дыхания и натужного рева. Маунг Джи качнулся. Крепко сжал зубы и вдруг рванулся навстречу дракону. Закричал ему прямо в огнедышащую морду:
— Сволочи! Крысы! Проклятые, вонючие крысы! Как я ненавижу вас! Будьте вы прокляты!
Ему показалось, что крик его сотрясает весь ночной мир, объятый тревогой и страхом. Кого он испугался? Да и вообще, стоит ли кого-нибудь бояться? И он запел песенку из голодного детства. Ее распевали они, мальчишки-носильщики, сидя на вокзале в ожидании поезда с пассажирами из Рангуна или Мандалая. Он запел, стараясь перекрыть нараставший рев моторов:
Пусть рушится небо на голову, он еще крепко стоит на земле! Он им еще покажет!
Первая машина была уже совсем близко, когда Маунг Джи опомнился. Отступил к мосту, грудью загораживая проезд туда. Зеленым лучом фонарика описал полукруг, показывая в сторону зеленого света. Сидевший в кабине офицер высунулся, смеясь, что-то прокричал ему и тотчас же его крик перешел в душераздирающий многоголосый вопль, проваливаясь вниз. За первой машиной последовала вторая и третья.
Из-под моста неслись такие вопли и стоны, что Маунг Джи показалось, будто стоит он на шевелящейся груде убиваемых им людей. И юноша содрогнулся.
«Ведь это я своими руками обрек на мучительную смерть столько людей. Ведь у них есть отцы и матери, жены и дети, братья и сестры. Что же я наделал? Простится ли мне этот страшный грех?» — металось в его голове.
В глаза ударил ослепительный свет. Это водитель четвертой автомашины, почувствовав неладное, затормозил и включил фары.
— Ложись, дурной! — заорал Рэджи, выскакивая из темноты и швыряя гранату. Полыхнул взрыв, и день снова обернулся ночью. — Бежим, друг! Молодчина, о’кей!
Маунг Джи бежал, ничего не видя. За спиной громыхали взрывы гранат, трещали винтовки. Навстречу торопились черные тени. Пахло пролитым бензином.
— Манжи, жив, здоров! Ты герой, настоящий мужчина! — Маунг Джи упал в крепкие объятия Гаро.
Он ткнулся носом в грудь гиганта и ему вдруг стало легко-легко. Слезы невольно хлынули из глаз.
— Ну что ты, братишка! Успокойся! Ты же у своих, — похлопывал его по спине Гаро, уводя в будочку. — Посиди здесь, отдохни! А мне нужно докончить еще одно дело.
Снаружи грохотало. Будочка мелко дрожала. А Маунг Джи все еще казалось, что это земля под ним сотрясается от многих трепещущих жизней, сброшенных им в огромную могилу…
Мальчишкой бегал Маунг Джи встречать поезда, но не из прихоти или любопытства. В шумной ватаге своих сверстников носился он вдоль вагонов, звонко выкрикивая: «Кофе, ориндж, кари!». Заработанные гроши отдавал отцу, вечно занятому одной заботой: как бы прокормить семью. Мать умерла рано. Две младшие сестренки Чи-Чи и Ма вели их нехитрое хозяйство.
Чем старше становился он, тем дольше пропадал на вокзале. Жаркое тропическое солнце прокалило его насквозь, а физический труд сделал мышцы эластичными и тугими, как джутовый канат. Худощавый и крепкий, как молодое тиковое деревце, он пользовался уважением среди товарищей. У них сила и ловкость ценились превыше всего. Юноши создали корпорацию носильщиков, и право на работу пришлось отвоевывать у взрослых с боем. Это были крепкие, отчаянные ребята. Жили дружно, и все им удавалось.
Беду принесли на крыльях три самолета. Прилетели днем, покружили над городом, обстоятельно примериваясь. Ребятишки восторженными криками приветствовали огромных невиданных птиц. Но от птиц отделились черные капли и понеслись вниз, увеличиваясь на глазах. Мощные взрывы потрясли воздух. Огонь захлестнул город. Клубы дыма затянули безоблачное небо.
Горели священные города: Рангун, Пегу, Сагаинг, пылал Мандалай — мировая святыня буддистов. Улицы были завалены трупами, — их не успевали убирать. Гордый Альбион, столетие державший Бирму в цепких лапах, без оглядки улепетывал от тщеславного самурая. Командиры бросали своих солдат. Каждый думал только о себе, об остальных заботились шакалы и воронье.
Завертело, закружило ребятишек в бешеном водовороте событий. Отец погиб в первую бомбежку. А их поток беженцев принес в Мониву, переправил через Чиндвин и выплеснул на правый берег. Там в импровизированном лагере в лесу собрались десятки тысяч людей всех возрастов и сословий. Группами отправлялись они пешком в спасительную Индию. Путь их лежал по диким джунглям. Это был страшный путь, «черная тропа».
Сезон дождей застал их в самом начале похода. И это означало смерть для многих беженцев, хотя они еще и не догадывались об этом. С первыми ливнями появились полчища москитов и с ними — малярия. Малярия валила людей с ног. Некоторые умирали за несколько часов. Другие долго валялись в мокрых джунглях, дрожа от сырости и лихорадки, беспомощные, жалкие. И голодали, страшно голодали. Оставшиеся в живых продолжали идти.
Они шли мимо лагерей, которые походили на затопленные водой кладбища с непохороненными мертвецами. Хижины, попадавшиеся на дороге, были забиты больными оспой, холерой, дизентерией, малярией. Особенно плохо было на окраинах деревень, где одичавшие свиньи пожирали ослабевших.
Это была процессия живых скелетов. Беженцы превратились в стадо животных.
Самыми выносливыми оказались женщины. Бирманки, хрупкие и маленькие, неутомимо шагали вперед и находили даже силы помогать другим… Маунг Джи сколотил группу молодежи, которая оказывала посильную помощь беженцам: добывала съедобные корни и травы, приносила и кипятила воду, ухаживала за больными. Все чаще задавали они себе мучительный вопрос: Кто виноват? Кто бросил их на «черную тропу»?
Через месяц кошмарного похода за рекой Нам Юнг, когда до спасительной Индии было рукой подать, они впервые встретили японцев. На вид японцы не казались такими грозными, как о них говорили. Низкорослые, кривоногие, с большими ранцами за плечами, делавшими их горбатыми, они были бы совсем безобидными, если бы не их ружья с холодно поблескивающими штыками.
Джапы отобрали из толпы беженцев десятка три наиболее крепких, в число которых попал Маунг Джи. Оставшихся сбили в кучу и штыками погнали к обрыву. Пронзительные вопли сбрасываемых в пропасть людей могли свести человека с ума. Но и тогда он выдержал. Он верил, что придет час возмездия. И вот сейчас пришел этот час.