Страница 102 из 122
Во-вторых — случай с кортиком, который я подарил Филатову, с кортиком, который передал Григорий из Л-да ему, Вл. Выс., через меня, его друга, а я по щедрости пьяной отдал его Филатову, потому что у того случился день рождения, кстати, выяснить, когда у Леньки день рождения и сопоставить, вычислить факт времени. Я кортик отдал, но ведь Володя не сразу и не от меня узнал, что ему был из Л-да передан подарок. Значит, прошло какое-то время?!
Написать Григорию и Маше!! Выяснить у Нины Максимовны, где этот кортик. Я ведь у Леньки его забрал и передал-таки настоящему хозяину.
Что репетиция? Да ничего! Побегал, покричал… Эфрос вынашивал замысел, странно… ну что он выносил?! Случайные предложения, случайные приспособления, случайные слова… Для чего вся эта… А надо вложить современный смысл…
Суббота.
Вчера я купил машину и предложил Дупаку сменить гл. режиссера, как не оправдавшего наши надежды, как человека глубоко чуждого нашим устремлениям в искусстве театра… Никого не слушает, ни с кем не советуется… Ни одного собрания коллектива, ни одного серьезного разговора… спектакли выходят один хуже другого… накапливается атмосфера неоткровения, лжи, интриг, двуличия.
Надо что-то делать. Дупак со мной полностью согласен — нужен тот, кто первый бросит камень. Кто будет этим человеком? У Эфроса альянс с Безродным. Яша лижет без устали во всех местах. Если он станет директором-распорядителем, Дупаку скоро они вытешут осиновый кол.
Обстановка в театре гнусная. И у меня настроение отвратное…
Три, четыре писателя — Астафьев, Распутин, Можаев, Бакланов — которым я на суд послал «Комдива» — молчат и мне не по себе. Ну чего бы молчать, если бы вдруг понравилось? Значит, что-то не то. И зачем я такое матерное письмо Алексухину написал?! Он относит публикацию этого рассказа на счет моей актерской известности.
Все противно и очень не хочется жить, потому что нет ни сил, ни мыслей, ни таланта, ни доброго человека рядом! Хочется выпить снотворного и лечь спать. Только чтоб Сережа, Денис и Тамара были здоровы. Но и помнить, конечно, что «у каждого глупца хватает глупости для уныния». Чтоб не унывать, пойду я спать. Завтра рано встану и продолжу «Сказ об Иванушке-Ванюше».
Понедельник.
Действительно, день черный. На языке вертится: «О бедном гусаре замолвите слово»… Я дождался от Астафьева таки слова, «лучше» не скажешь.
А там моя рукопись… на библиотечку и пр.
Разбежался!! То-то Гроховский не звонит. Ну да ладно, может это и к лучшему, будет Рождественский или Панкин — еще лучше.
Две точки зрения на рассказ: В. Резника — шедевр, В. Астафьева — пародия, на какой мне остановиться, Господи…
Еще одно такое заключение, и можно бросать заниматься писаниной.
Хоть бы Бакланов два добрых слова написал или Можаев… Мнение «родной Сибири» теперь известно.
Но… вспомним Марк Твена: «Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек наоборот внушает чувство, что и вы можете стать великим». Утешимся этими словами, внушим себе мысль, что так оно и есть, примем Резника за великого человека, а не за льстеца и вперед…
Четверг.
Эфрос. В силу твоей театральной биографии, не биографии, а именно театральной биографии, тебе эта пьеса кажется а… дребедень. Это не так. Ты сейчас посиди, посмотри, и сообрази… мы теряем сюжет, а сюжет очень прост и сложен.
— Репетиции в комнате меня очень расстроили, но они были полезны: все недовольства пьесой и режиссером только от собственной несостоятельности. Когда у меня не получается, мне кажется все не то — и пьеса, и режиссер и пр. Я за собой эту штуку знаю давно, и я с ней борюсь, но иногда в борьбе терплю урон.
Репетицию «Мизантропа» — проходил за кулисами, смотрел из зала, все равно не понимаю. Эфроса не понимаю… одно мне все-таки ясно — надо сыграть, как-нибудь сыграть, не словить славы, а сыграть, быть в форме: телесно-душевной, готовиться и играть.
Четверг.
Репетиции «Мизантропа» — кровавые — ору, стараюсь, выгляжу со стороны, очевидно, жалким и смешным, ну да Бог с ними… Сначала думаю как заявление решиться написать, а потом вкалываю изо всех сил. Завтра бы мне отвертеться от репетиции, иначе я голос порву окончательно. Нет вот… Геббельса московского — Румянина уже нет, на пенсии, Яковлев вместо него. Надо ожидать, и Демичева скоро не будет, может быть, шеф приедет…
Пятница.
Он все время рассказывает какие-то интересные истории, часто вспоминает Феллини… рассказывает пересказанные ему истории… интересно, а главное — ведь главный, седой, опытный — все смеются, реагируют, а у меня накапливается раздражение — Блестящий ТЕАТР… — это скверный театр, то, что делает Яковлева во главе с Эфросом. Но что же это такое… Он ведь палец о палец не ударил… (Эфрос), а то, что он думает над «Мизантропом» день и ночь — это его личное дело…
Что же мне делать, а? Господи! Подать заявление — ведь расценят как то, что я не справился с ролью или что-нибудь в этом роде. Но с Ольгушкой — с крысой, которая почистила перышки и опять жива, горда, победительница, — я играть не смогу
Понедельник. «Дно».
А в общем… театр кипит страстями, что зажгли наши идиоты на 30-летие «Современника», который прислал извинительное письмо «за обидные, в ваш адрес… с их сцены…» Говорят — партбюро и коллектив предложил нашим идиотам покинуть театр, ждут Волчек, которая в Венгрии и которая глотала валидол, когда зал покинули Сурков (вдогонку которого Смехов продолжал кричать: «Ты как был в молодости…» — но не закончил.) Розов, Шатров… и зам. министра Зайцев. Театр лишили премии, загранпоездки, придержали звания и пр. И бумага из министерства с предложением рассмотреть вопрос о дальнейшем пребывании этих товарищей в коллективе. Докатился Смехов со своей нравственностью, «герои!», защитники Любимова, Господи…
А на лестнице сегодня крупный диспут у нас с Эфросом… Я затеял-таки разговор и сказал, что «Отелло» — это была вопиющая над нами, зрителями… и т. д. Что мне было непонятно, как он мог остановить репетиции «Метров» за полтора месяца до выпуска, ждать декорации, когда по актерской, сценической жизни мало что было сделано…
Пятница.
Вчера участвовал в антирелигиозной пропаганде в отвлечении молодежи от церкви, от Пасхи, от Крестного хода…
Я был, естественно, или не понят, старомоден и странен, наверное, со своим Высоцким… Получил записку: «Откуда Высоцкий в Сибири? Это что, из пародии? Когда Вы закончите?» Не записка обидела, а состояние душ молодежи, если она у них есть… — Аудитория трудная у нас, — сетовали комсомольцы…
Шофер, который нас с Еленой вез, хороший парень, какой парень в 44 года…
Да, мы в их годы были не такие. Я помню, собираешься в Эрмитаж, просишь у матери праздничную рубашку, лучшую…
Вот я и говорю словами В.С.В.
«Сколько леса и веры повалено»… Откуда им быть другими, когда фальшь и вранье они изначально с молоком всосали… Один таксист мне рассказывал, как вез одного афганца, который ящик патронов душманам продал и купил две пары джинс…
— Да… мой парень в Иркутск попал, так жена в слезы…: «Ой… Иркутск — в такие места не едут, в такие места везут». Я ей: «Благодари Бога, дура, что не в жаркий Афганистан. Они своих сынков под пули не пошлют… У него, у Горбачева, дочка уже кандидат медиц. наук, а почему бы ей в Афганистане не поработать, безногих, безруких наших парней не полечить… За что наши парни гибнут там?.. За какую родину, за какое отечество, за какого Бога или царя?! Они же все это понимают! У них же у каждого транзисторы в руках — они мир слышат, это нам некогда».