Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 101 из 122

— Вы мне омерзительны, уходите немедленно… А он у меня жил полгода, что видит зритель — разболтавшихся, зазнавшихся людей. Я напишу на вас на всех докладную и пошлю Вас всех к чертовой матери… Мне скоро 60 лет, я прихожу на репетицию и ничего не готово — потрудитесь уважать мои рабочие часы или идите к чертовой матери…

— Сосатели трупов — маяковеды, есениноведы, брехтоведы.

— Многообразие форм — за многообразие надо иногда алименты платить.

— Театр — это грустный дом.

Вот, случайно, что ли, я наткнулся на эти заметки накануне Володиного дня рождения.

А я работаю на Эфроса и буду петь одновременно на вечере Софронова — что вы от меня хотите, я ведь только артист.

Репетицией сегодняшней доволен я весьма, особенно первой половиной. Лишь бы справился мой речевой аппарат со стихом Мольера и быстроречью Эфроса.

— А что вы от меня хотите, я ведь только актер.

Достоевский о реализме:

— Не то, что правильно нарисовано, а то, что правильно воздействует.

Суббота.

Заехал за Иваном. В «Польской гвоздике» купил с черного хода 20 польских гвоздик, взяли Таню и на кладбище. Эфрос не приехал. Он с молодыми назначил репетицию «Мизантропа». Ну что это. Потом он ждет какого-то объединения, внимания, дружбы и пр. Ну ведь прав был Любимов — что может еще объединить и увлечь в одну упряжку — память о товарище. И молодым бы это было бы ох как для души полезно, что и они с нами, что они пришли не на пустое место, а место, где есть традиции, где работал Высоцкий и пр.

У Нины Максимовны побывали. Черная женщина, что была на каждом спектакле с Володей, вдвоем они ходили всегда, теперь она всегда у Нины Максимовны, выговаривала мне за «Дом», а когда я уходил, в прихожей тет-а-тет сказала: «Я много наблюдала в театре и была почти всегда, когда там был В.С., и я вам скажу — единственный, кто к нему относился искренне, это вы, его многие любили, уважали, чли, а искренне относился к нему из всех — только вы». Что она имела в виду под словом «искренне«?! Мне не успелось спросить — стали выходить люди, да я, кажется, и сам чувствую, что, чего она под этим подразумевала.

Режиссер-оператор Слава Виноградов из Ленинграда все снимал для истории.

«Солнечные ветры».

Воскресенье.

Вечер мы провели, т. е. он прошел. И галочку для очистки совести мы поставили. Не знаю. Камбурова, как я и ожидал, испортила мне настроение. Та же пошлость и показуха, только под маской очень серьезного чего-то, — без тени юмора к себе и иронии — какая-то принципиальная цветаевщина. Не знаю, прости мне бог, коль я предвзятен, но и музыка Дашкевича… А стихи Мандельштама, Маяковского, все какие-то мини-театро-картинки… По мне уж лучше Алла Борисовна, хоть есть на что посмотреть и подивиться. Окуджава, конечно, замечателен… — генералиссимус прекрасный, которому он не прощает пригоршни крови… и который порой улыбается с экрана… вызвало сочувствие и восторг публики.

Главное действо происходило в «Гробах»* — «шабаш ведьм», и что интересно — в угольном дальнем месте, против входящей двери, за столиком — Влад. Григорьевич — кагебист… всех, кто пришел, он запомнил и кое-что послушал, так в наглую наблюдать, воистину — бар этот — ловушка, недаром там и Катуньо и пр. итальянцы обретались, туда их привели… Этот бар оборудован наверняка для разного рода слежки, и бармены — люди НКВД.

Кв. № 28 — Нины Максимовны — агитпункт, пункт голосования, люди приходят, отмечаются, уходят — проголосовали как бы…

По составу делегатов в «Гробах» можно составить многообразное суждение, там встретились люди, что лет по пять не видели друг друга, года по четыре друг с другом не якшались и не кланялись и пр. Например, Смехов со своей бабой, Филатов с Шацкой. Я привез Дениса, представил его Марине, и она трижды поцеловала его.

— Меня целовала Марина Влади, надо же, никогда бы не поверил! Пап, а какая она теплая женщина.

Кобзон, капитаны кораблей, администраторы, артисты, и всем этим Янклович управляет, у штурвала связующих нитей стоит. Бортник с Таней. Ефремов, Ромашин, Хмельницкий, Подболотов — замечательный тенор… Позднее пьяный Шаповалов… Толя Васильев поднял тост за крышу и человека — Любимова…

Говорухин — контртост — уж если кто и объединил эту разномастную публику сегодня, так это жена, друг и пр. — Марина, и в этом, конечно, истина. Ну, пошел бы я туда, стал бы отдавать 25 рублей, когда б не возможность встретиться с удивительной Мариной Влади, которая сразу открыла ридикюль и стала показывать своих богатырей-сыновей, а младший — Володька, который бегал на съемках «Арапа», уже вырастил матери жемчужину, которую она носит на груди и гордится — «Это младший вырастил».





Шевцов, Антимоний, Абдулов, Золотухин… Коля-врач, который был в ночь смерти в доме, дежурил… и уснул.

Ульянова встретил в театре: «Получил твое письмо, письмо серьезное, обязательно постараюсь передать… Ну, конечно, не в руки, сам понимаешь, но так чтобы получилось (на полях: оказалось) сверху, но это, если я буду на съезде… а не буду, сам понимаешь».

Читаю дневник свой № 10 и завидую себе: как жил, как чувствовал, с кем общался, на что надеялся, как писал. Куда ты, удаль прежняя, девалась?

Сегодня на «Вишневый» ожидается ЦК комплект билетов отправлен весь в это учреждение. Не может быть так, чтобы Горбачев сам пришел… Но пусть придет Ельцин, уже хорошо.

Господи, сохрани и помилуй! Дай нам сыграть удачно, дай скорости и легкости.

Вечер перед «Вишневым».

Еще в «Гробах» я встретил Беллу с Мессерером.

— Золотухин… золотой… кто-то что-то мне говорил, вы что-то написали…

— Я вам дарил, небось вы потеряли…

— Нет, нет, то я прочла, еще что-то вы написали, а я не читала, правда…

Говорили ей, наверное, о «Земляках», где я цитирую ее высказывание на вечере памяти В.С.В.

Какое же жалкое, стыдное вчера было зрелище. Нет, не снимая вины с себя, виноват руководитель этого «грустного дома». Хозяйством надо уметь управлять. Нельзя Эфросу так все пускать на самотек. Деградация полная, с этим ощущением и ушли в недоумении все из зала, в том числе и Марина.

Разве что дело спасет завтрашний их поход с Эфросом к Г. Маркову по поводу издания новой книги Владимира.

Впечатление от России нынешней спасет. Они пойдут по вопросу создания комиссии по наследству В.С. Высоцкого. Не по наследству, наследства у него, кроме долгов, не осталось, а по вопросу создания комиссии по творческому наследию.

Вторник.

— Пишу дневники, чтобы войти в жизнь, — определил Катаев. Ох, хитрый мужик. Ничего интересного в них нет, так поверил я, у меня-то и то кое-что есть!

То, что он так пнул Эфроса, глумливо даже, я бы сказал… И я не знаю, как расценить, потому что никак не могу до конца увериться в истинности «Вишневого сада» и «На дне», желаемое не есть действительное! В приливе патриотизма, что все было хорошо, ты ведь настраиваешь себя, чтоб тебе непременно это понравилось, потому что так надо, другого выхода нет — и тебе действительно нравиться начинает… Но что-то все не то, приема нет зрительского, отклика зала нет, чтобы мы или отдельные критики там ни говорили. И червь сомнения в змею отрицания превращается.

Среда, мой день.

Так, к 25 июля надо написать о В.С.В. О могиле майора-режиссера Петрова, о куняевской пропаганде, о его кампании против популярности В. С. В. Он пытался доказать ложность и несостоятельность любви к нему миллионов, неосновательность ее причин… И через этот тезис затоптал свою могилу, выдуманную, сочиненную, наметенную для порядка.

Надо забрать фотодокументы у кагебиста Саши, надо сочинить по этому поводу поэму, она должна быть начинена горьким юмором.

Во-первых, начать с АНКЕТЫ — как тогда еще мальчишка Толя Меньшиков, работающий у Любимова рабочим сцены, подошел с амбарным гроссбухом, разграфленным, расчерченным под подробный вопросник. Кажется, мы заполняли его и отвечали письменно, автографно с Владимиром по очереди. Анкета заполнялась весело и почти шутейно… Не мог же Владимир в графе — твой лучший друг — поставить другое имя, когда рядом сидел Золотухин… Это вовсе не значит, что он в ту минуту лгал или лицемерил, нет, но надо знать его характер и нашу тогдашнюю влюбленность друг в друга. Эта анкета не дает жить спокойно. Когда я что-то пою недостойное или не угодное вкусам поклонников В.С., меня стыдят и поносят: «У вас был такой друг, до чего вы опустились и пр.» Дружбой с В.С.В. меня попрекают каждый раз, когда по мнению тех же ревнителей и хранителей и знатоков, как бы к этому отнесся В.С.В., когда и выходит неугодная работа на экране или не устраивающая их моя очередная литературная поделка. И остается «лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать». Удобно. Но нет.