Иуда (ЛП)

Гефсиманией называлось селение на Елеонской горе, где они часто собирались.

Снова воцарилось молчание; на всех нашло какое-то тяжкое, гнетущее настроение, и они смотрели на Учителя, удивляясь странному выражению Его лица. Он всех их обвел пытливым взором, не взглянул только на Иуду, затем сказал почти шепотом, но так что ни от кого не ускользнули Его слова:

— Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

Ропот пробежал среди них, и с тоскливым недоумением стали они переглядываться. Вдруг послышался трепещущий голос:

— Господи, не я ли?

Это был Фома; он привстал и смотрел на Иисуса с горестным упреком в своем умоляющем взоре. Глаза всех устремились на него, но на его вопрос Иисус ответил едва заметной улыбкой.

Петр тоже поднялся; руки его невольно сжались в кулаки, и пытливый, угрожающий взгляд переходил с одного ученика на другого. Под конец он остановился на Иуде, который все время сидел все так же неподвижно, с бледным лицом и потупленным взором. Глаза Симона Петра сверкнули, и он настойчиво удержал на нем свой взгляд. Иуда его почувствовал и поднял голову против воли; Петр презрительно усмехнулся и снова сел на свое место. Но, воспользовавшись общим смятением, он перегнулся к Иоанну и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул головой, обратился к Иисусу и тихо спросил:

— Господи, кто предаст Тебя?

Однако Иисус оставил его слова без ответа. Затем смятение постепенно улеглось, и ученики стали с жаром перешептываться между собою.

Тогда Иисус взял хлеб, обмакнул его и в первый раз в этот вечер обратился к Иуде. Он подал ему хлеб и взглянул на него.

— Что делаешь, делай скорее! — тихо произнес он.

Иуда принял хлеб, растерянно посмотрел на него, отложил его в сторону пугливым жестом, встал и поспешно вышел из комнаты.

Очутившись на улице, он остановился и прислонился к стене, чтобы не упасть. Вся мука, которую до сих пор ему удавалось подавлять и замыкать в своей груди, захватила его теперь с неудержимой силой; все его тело судорожно трепетало. Но отчаянным напряжением воли он сумел снова овладеть собою, выпрямился, и его расстроенное лицо снова застыло в упорной решимости.

Да, — шептал он про себя: — надо покончить с этим, — я хочу быть свободен!

«Да если б я даже и захотел, теперь уж отступать невозможно; теперь ведь дело уже сделано.»

Эта мысль как бы дала ему толчок, и он стал поспешно удаляться.

На условленном месте, за городскими воротами, он увидел в темноте человеческую фигуру, шагавшую взад и вперед. При виде ее он почувствовал неприязнь к ней и остановился. Но его уже увидали, и фигура стала быстро приближаться к нему.

— Ты долго заставил меня ждать, — произнес сухой, насмешливый голос: — но у меня хороший запас терпения, и я отлично знал, что ты придешь.

И тотчас Иуда узнал лицо с острыми очертаниями, с хищным взглядом и язвительной улыбкой. Но ом не боялся больше старого фарисея.

— Ты нарушил свое слово! — сказал он вызывающим тоном. — Где тот, молодой? С тобой я не хочу иметь дела.

Фарисей презрительно пожал плечами.

— Он глупец, не захотел идти, — видишь ли, он еще так юн, — потом это обойдется. Да мы же с тобой и лучше подходим друг другу. А теперь нам надо отправляться. Идем скорей!

Но Иуда не трогался с места. Фарисей положил ему руку на плечо, но он сердито стряхнул ее. Тогда тот зорко на него посмотрел и сказал:

— Послушай, я дам тебе совет: если ты хочешь чего-нибудь, то для тебя не должно существовать ничего, кроме того, чего ты хочешь. Боюсь, что я ошибся в тебе, что ты просто самый заурядный…

Иуда запальчиво прервал его речь:

— Я сделаю это, но ты не знаешь, из-за чего я готов это сделать. Это не ради вас, — я вас всех ненавижу и презираю, — слышишь ты, я ненавижу вас всех!

Тот поднял плечи.

— У всякого свои причины! — сухо промолвил он. — Не будем терять времени в болтовне!

Он пошел по направлению к городу. Иуда следовал за ним на некотором расстоянии. Его мучил один вопрос; он должен был получить от него ответ. Он ускорил шаги и поравнялся с фарисеем.

— Скажи мне, — обратился он к нему: — ты делаешь это не по той же причине, как другие. Из-за чего ты это делаешь?

Тот взглянул на него и холодно ответил:

— У меня та же причина, что и у тебя!

Иуда вздрогнул и отошел от него.

— Из-за чего ты это делаешь? — повторил он глухо и настойчиво.

Тогда тот остановился и захохотал.

— Глупец! Из своей собственной выгоды, конечно!

И он пошел дальше.

Иуда посмотрел ему вслед и провел рукой по лбу. Что это, воображение? Когда раздался этот хохот, то лицо фарисея показалось ему как-то странно похожим на лицо Аввы, слабоумного нищего. Он снова последовал за ним, но его то и дело кидало в дрожь.

В это самое время Иисус со своими учениками вышел из Иерусалима. Они направились к Елеонской горе; но, достигнув Гефсимании, Иисус оставил там всех прочих апостолов и взял с собою только Петра и двух братьев, Иакова и Иоанна. С ними Он вошел в масличный сад, где часто имел обыкновение отдыхать.

Тогда Петр сказал:

— Господи, мы разве здесь останемся на ночь?

Но Иисус продолжал идти, как будто не слышал его вопроса.

Спустя некоторое время Петр сказал опять:

— Господи, куда идешь ты? Мы устали, не лучше ли нам остаться здесь и уснуть?

Тогда Иисус остановился, рассеянно взглянул на него и наклонил голову.

Ученики легли. Иаков тотчас же погрузился в сон; вскоре заснул и Иоанн. Но Петр долго сидел и бодрствовал; его лицо все еще хранило выражение презрения и гнева, с каким он во время вечери смотрел на Иуду. Наконец, он взглянул на Иисуса, все еще стоявшего возле него, и спросил:

— Господи, разве мы должны провести ночь без сна?

Тогда Иисус обернулся к нему и стал всматриваться в него серьезным и испытующим взором.

— Бодрствуйте и молитесь, да не впадете в искушение! — произнес Он.

Петр вздрогнул и вопросительно взглянул на Него; в этих словах ему почудилось что-то вроде укоризны. Но Иисус уже отвернулся от него. Тогда Симон Петр лег; долго лежал он, задумчиво уставившись глазами в пространство; не раз он энергично встряхивал головой, и на губах его снова мелькало презрение. Но, наконец, сон одолел и его.

Иисус тревожно ходил взад и вперед; порой Он останавливался и прислушивался. Но кругом, во тьме ночи, царили тишина и безмолвие. Наконец, Он подошел к ученикам; видя, что они спят, Он нагнулся было к Петру как бы для того, чтоб его разбудить, но затем снова выпрямился, так и не дотронувшись до него. Он отошел и лег на землю, поодаль от них. Он был изнеможен, — изнеможен смертельно.

Раздался шорох в воздухе, и Иисус уже был не один. Возле него стоял темный призрак, распростирая над ним свои крылья. Одну руку он тяжело опустил на Его плечо, другой указывал вдаль, в глубину мрака. Он смеялся, но печаль, как неподвижная маска, лежала на его лице.

Иисус взглянул по направлению его перста. Там точно что-то шевелилось, — какой-то сгущенный мрак во мраке, но он пронесся мимо и исчез. И внезапно он увидел перед собой образ Иуды, точно залитый неумолимо резким светом, он увидел его лицо и глаза, устремленные на него с немым, обвиняющим вопросом. Душа его преисполнилась горькой, безутешной скорби, над головой своей он услыхал мертвенный, беззвучный хохот призрака.

Он встрепенулся; не звук ли шагов коснулся его слуха? Да, он действительно слышал их, тяжелые, грубые шаги, которые теперь к нему приближались! Он хотел приподняться, но не мог; Его члены были точно налиты свинцом. Тогда Он остался лежать, прислушиваясь к этим шагам, все более и более приближавшимся, приближавшимся неумолимо, словно это его судьба шла к нему навстречу в безмолвии ночи. Вот они уже совсем возле Него; вот они остановились, но в отдалении слышался лязг оружия и гул человеческой толпы.

Тогда Иисус с усилием поднял голову и взглянул вверх. Перед собой Он увидел лицо Иуды и глаза его, устремленные на Него с немым, скованным вопросом.