Иуда (ЛП)

Иуда остановил на нем взгляд, полный такого смятения и такой муки, что в холодных глазах фарисея промелькнуло что-то вроде сострадания. Он круто оборвал свою речь.

— Ну, об этом мы всегда успеем переговорить. Слушай теперь внимательно то, что я скажу тебе: каждый день, после захода солнца ты можешь застать меня на том же месте, — знаешь, где мы говорили в тот раз!.. Но приходи скорей, это для всех нас лучше, в том числе и для тебя! А теперь ступай, с теми тебе нет надобности говорить, они тебя не понимают, думают, что ты какой-нибудь заурядный, но я-то тебя понимаю и знаю, что ты придешь. — Иуда посмотрел на него; он усмехнулся и повторил, подчеркивая каждое слово:

— Да, я знаю, что ты придешь, — а теперь ступай!

Он толкнул его к двери, сделав в то же время знак рукою юноше, который стоял там и ждал.

Но, когда взор Иуды упал на Савла, он остановился и обернулся.

— Я не хочу иметь дела с тобой, — сказал он: — пусть лучше этот дожидается меня!

Фарисей презрительно улыбнулся.

— Да, да, — ответил он: — мы это устроим, а теперь уходи. — И он протолкнул его в дверь.

Юноша вышел вслед за Иудой и снова повел его по улице. Ночная тьма спустилась на землю; кругом было совершенно тихо и безмолвно. Иуда и Савл остановились, и взгляды их встретились. Тогда Иуде показалось, что глаза его спутника выражают презрение, и он преисполнился печали. Он думал: «Это несправедливо с его стороны, ведь сам же он хотел, чтоб я это сделал, так как же может он презирать меня! Нет, он не должен презирать меня! Если б я мог сказать ему все!»

Юноша отвернулся и сделал несколько шагов вперед. Но затем он опять остановился и медленно пошел назад.

— Скажи мне, — внезапно спросил он:-ты тоже верил, что Он сын Божий?

Иуда вздрогнул, испуганный этим вопросом.

— Да, — нерешительно ответил он: — я тоже этому верил.

— Что же заставило тебя верить?

Иуда стоял некоторое время молча, потом он сердито вскричал:

— Оставь меня, уйди от меня, но ты не имеешь права меня презирать, не имеешь на это права! — с бурной страстностью повторил он.

И он стал поспешно удаляться. Вопрос юноши вновь пробудил страшное сомнение в его душе.

Савл задумчиво смотрел ему вслед. Потом он сделал внезапный жест, как бы стараясь от чего-то освободиться, и направился в противоположную сторону.

Когда Иисус на следующее утро подходил к Иерусалиму, молва об Его прибытии уже успела разнестись, и отовсюду стал стекаться народ к нему навстречу, приветствуя его радостными кликами. Его посадили на молодого осла и пошли в город, сопровождая Его; некоторые предшествовали Ему, размахивая пальмовыми ветвями, которые держали в руках; остальная же толпа следовала за ним, восклицая:

— Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне!

За стенами Иерусалима бродил Иуда после бессонной ночи. Он услыхал вдали ликующие клики, остановился и посмотрел в ту сторону, откуда они доносились; вскоре он увидал шествие, которое приближалось, освещенное солнцем, утопающее в зелени и цветах, и над всем этим морем голов увидал он образ Иисуса. Тогда он сделал движение, как бы порываясь бежать, но преодолел себя и все время оставался на месте, пока торжественное шествие двигалось мимо него; взор его не отрывался от Иисуса.

И когда он увидал пред собой этот кроткий лик, сиявший странным сочетанием радости и скорби, тогда он перестал сомневаться и понял, что вчерашняя мысль была просто трусливой уверткой и что он верит по-по-прежнемучто Иисус есть Мессия, Божий Сын.

Когда шествие исчезло из виду и приветственные возгласы замерли, ему показалось, что, наконец, ему стало ясно то, что происходит в его душе.

Он вспомнил вечер в пустыне перед тем, как он впервые встретился с Иисусом, вспомнил, как его словно окружала какая-то странная, невидимая сила, как она старалась втянуть его в свой круг. Эта сила, имя которой ему было неизвестно, которой он не понимал, которой не знал, но близость которой пробудила в нем полный предчувствиями страх, эта самая сила выступила затем перед ним в образе Иисуса и упорной борьбой старалась его завоевать, чтобы сделать его своим; она истерзала его сердце, приковала к земле узами, которые не могли порваться; из-за нее томился он тоской, не спал ночей и страдал, она была его безнадежной пыткой. Но теперь это кончилось, теперь он хочет сделаться свободным, и снова сделается теперь свободным, потому что он умертвит теперь ее, эту силу, теперь он умертвит ее!

Он выпрямился и гордо посмотрел вокруг себя. Эта мысль росла в нем, и ему казалось, что вместе с ней растет и он сам. Кто посмеет теперь презирать его? Ненавидеть, проклинать его они могут, но только не презирать!

С этой минуты он сделался спокоен и решителен; поддерживаемый этой мыслью, которая ему представлялась хотя и страшной, но великой, а не заслуживающей презрения. Он больше не сомневался, не колебался больше, а ждал с фанатической верой, чтоб пробил час, роковой час.

V

Настал вечер пред праздником Пасхи, Иисус, вместе со своими двенадцатью учениками, сидел за трапезой в одном из домов Иерусалима. Весь день Он пробыл в Вифании, у Лазаря, но к вечеру назначил апостолам собраться в этом доме, принадлежавшем одному из новых последователей Его учения, и предупредил их, что никто не должен отсутствовать.

Все они были глубоко взволнованы. Давно уже они заметили, что над головой Учителя собирается гроза, последние же дни Он часто ронял среди речи смутные намеки, на то, что судьба Его скоро совершится. А потому эта общая вечеря являлась для них как бы прощанием, и подтверждение этому они читали в Его лице.

Вообще же в этот вечер Он был более, чем всегда, спокоен и кроток. Исчезло все то тревожное, порой стремительное, что за последнее время нередко выступало в Его существе; чело Его было ясно, Его улыбка светла; Он снова был таким, как в самые счастливые дни свои на берегах Генисарета, только серьезней, с оттенком грусти даже в радости, как тот, кто живет уже не самим счастьем, а лишь памятью о нем. И в речах Своих возвращался Он постоянно к Генисарету, вызывая одно воспоминание за другим, и всякий раз взглядывал Он на того из учеников, кого воспоминание всего ближе касалось; и тогда все лучшее, что только было в их мыслях и их воле, точно искало их и улыбалось им в этом взгляде; в Нем они как-будто находили самих себя. На Иуду Иисус тоже взглянул один раз; но тогда Его взор выражал лишь скорбь и горестное сознание бессилия.

Он указал ему место по левую Свою сторону; Иуда сидел там бледный, потупив глаза, и складки глубоко уходили в его лоб.

По правую сторону Иисуса сидел Иоанн. Он точно созрел в этот вечер, сделался мужем, и на лице своем, со свойственной ему восприимчивостью, он носил отблеск выражения лица Иисусова.

Близко к Учителю сидел и Петр; вид у него был гневный, почти угрожающий, и только, когда на него взглядывал Иисус, он смягчался. Тут же сидел Иаков, пытавшийся улыбаться, чтоб скрыть слезы, готовые выступить у него на глазах, и Андрей, с расширенным, недвижно устремленным в пространство взором, словно он провидел будущее и свою собственную участь, и Фома, недоумевавший, говорит ли истину то чувство, которое ему подсказывает, что его сомнениям наступил теперь конец. И все остальные, с различными мыслями и различными выражениями лица, но объединенные одной и той же великой скорбью.

Трапеза была кончена, но Иисус не подавал еще знака, чтобы встать из-за стола. Он погрузился в размышления, и беседа прервалась. Но, наконец, Иоанн спросил:

— Господи, где проведешь Ты эту ночь?

Иисус посмотрел на него с печальной улыбкой.

— Где? — повторил Он. Еще несколько минут Он безмолвствовал и потом продолжал громко и внятно, так что все это слышали.

— Мы пойдем в Гефсиманию и там останемся на ночь.

Им показалось, что Он сказал это с каким-то особым, но непонятным умыслом.