Страница 53 из 75
На это я ответил, что голову мне тоже ни разу в жизни не пробивали. Он одобрительно хмыкнул и отправился к себе — вспоминать свою Мэй.
Если мне кого и хочется отравить, так это господина посла. До Императора, увы, слишком трудно добраться.
Глава 7
Посол подозревает, что мы с Эрвиндом сговорились. Иначе зачем бы ему тащить меня на бал, а Эрвинда оставлять в посольстве.
Мне он сказал:
— Тебе пора поближе познакомиться с королевой. Иначе она не пустит тебя принимать роды. Надеюсь, ты все понимаешь.
Я все прекрасно понимаю: и то, что я у них в руках, и то, что получаю огромное удовольствие, обманывая их. Я пожал плечами и отправился переодеваться.
За стенкой посол говорил Эрвинду:
— Прошлый раз вы, кажется, снова были нездоровы. Вам нет необходимости идти со мной.
Эрвинд возражать не стал. Господин посол всю дорогу пытался понять, кто и где его дурачит, и больше ни о чем не был способен думать. Только этим я могу объяснить его приказ, отданный Гуннару: быть сегодня остроумным с королевой.
Танцевали они все в той же парадной зале. Я выбрал уголок потише и спрятался там от асенских красавиц. Совершенно невозможные женщины. Чем хуже говорят по-тардски, тем больше желания общаться со мной. Нет, они красивы и милы, но при чем тут я? Еле отбился.
Нет, я не могу сказать, что это был скучный вечер. Наоборот, слишком веселый. Эти асены…
Мэй снова изо всех сил изображала королеву. Это ей совершенно не идет. Она пыталась показать, как ей хорошо, как все вокруг замечательно, какое огромное впечатление производит на нее Гуннар. Но пальцы ее трепали конец пояса и даже вырвали пару нитей из кистей. Она ждала Эрвинда, а когда поняла, что он не придет сегодня, чуть не заплакала, но продолжала улыбаться. Я решил, что обязательно расскажу об этом принцу. Он, наверное, с горя уговорил стражников поиграть с ним в карты и сейчас обчищает их кошельки.
Музыка тягучая, плавная, все разговаривают вполголоса, платья шелестят, этакий равномерный гул. Он меня убаюкал, я стал задремывать. Но тут в зале что-то произошло. Они стали гудеть по-другому: недоуменно. Я открыл глаза.
В зал вошел молодой человек, очень изящно, по-асенски одетый. Он все время щурился, смотрел как-то рассеянно, то ли важничает, то ли просто плохо видит. Да еще и шляпу на нос надвинул. Кстати, назвать его молодым человеком — явное преувеличение. Мальчишка. Он и бороду-то бреет для того, чтобы она быстрее росла. Но пары перед ним расступались.
Гуннар тем временем, кажется, придумал что-то остроумное и собирался поделиться этим с королевой. И тут перед ним вырос этот мальчишка асен. Отстранил Гуннара (и как отстранил: ладонью, одним движением, даже не прикоснувшись, словно боялся испачкаться!) и сказал громко:
— Я на минуту, ты сейчас закончишь.
И поцеловал королеву. Долгий был поцелуй. Хорошо хоть Эрвинда в зале не было. Затем, как и обещал, вручил бедную девушку Гуннару и выскочил в окно.
Тут все наконец очнулись. Посол требовал стражу, но Мэй, красная до ушей, сказала срывающимся голосом:
— Господа, вы забыли обычай!
И посмотрела на посла, а потом почему-то на меня. Лично я такие обычаи не одобряю. Если бы я проделал что-нибудь подобное с моей женой, она имела бы полное право вернуться к отцу. Правда, он-то не знает, что королева уже замужем, но это не извиняет ни его, ни ее. Тем более что господин Арнульф был явно доволен.
Как только мы вернулись, он во всех подробностях пересказал случившееся и поинтересовался, что это за обычай. Если он надеялся на то же, чего боялся я, то мы оба обманулись. Эрвинд нам спокойно и с удовольствием объяснил, что в последний из дней Высокой Звезды любой мужчина может поцеловать на людях девушку, которая ему нравится, и она не вправе отказать, но, если не хочет подарить свой поцелуй просто так, может потребовать за него любой выкуп.
Самое удивительное, он действительно не был расстроен! Он, наверное, и на балу отнесся бы к этому так же доброжелательно.
Мне никогда не понять асенов. Но есть в них что-то, за что им все прощаешь. Единственным пострадавшим оказался Гуннар. Он так и не оправился от асенских обычаев. Похоже, размышлял, чего могла бы потребовать королева, если бы это он ее поцеловал. Пришлось дать ему снотворного.
— Дура сопливая! — сказала королева.
Поскольку в ее рабочем кабинете никого не было, обращаться она могла только к своему отражению в оконном стекле. Сам кабинет имел сейчас вид довольно странный: картины повернуты лицом к стене, все любимые безделушки безжалостно сметены со стола, и на нем водворилась куча потертых, украшенных кляксами грамот.
Праздники кончились, урожай улегся в закрома, и тут же подвалила работа. Короне принадлежало несколько поместий в стране (именно короне — королеве принадлежал только Ашен), и каждую осень управляющие присылали свои доклады. Изучив их тщательно, можно было понять, каким выдался год для страны. Однако занятие это было тяжелым и нудным, и Мэй, мучимая укорами совести, взяла его на себя. И разгром в кабинете являлся доказательством ее мужественной борьбы с собой.
В результате этой борьбы она и обнаружила себя стоящей у окна, без единой мысли в голове. Погода испортилась. Дожди шли уже не таясь, целыми днями, жестоко секли землю тысячей холодных бичей. Дельта посерела и вздулась, заливая низкие берега. От ветра позвякивала черепица на крыше дворца. Ветер гнал на город тонкие разорванные облака, и Мэй казалось — это само небо с криком бежит ей навстречу.
— Работать надо, дорогая, а не сопли распускать, — сказала королева.
Усилием воли она усадила себя за стол и искоса глянула на дверь в надежде на избавление.
И избавитель появился — в лице дежурного офицера.
— Ваше Величество, Его Светлость господин Арнульф и Его Высочество, — Мэй невольно вздрогнула, — принц Гуннар просят их принять.
— Хорошо. Иду. — Она вскочила едва ли не с радостью — знала, о чем пойдет разговор и чем он закончится.
Кроме посла и принца в приемной был также Аттери — усталый и хмурый. Он давно уже нюхом чуял, что Мэй что-то скрывает, и это «что-то» очень важно, но спрашивать не решался. Урок, который она преподала ему после нападения на Эрвинда, все еще саднил. Ему не хотелось снова стать «до такой степени тардом».
Мэй не вошла — влетела. Улыбнулась, поприветствовала всех и приземлилась на своем троне. Тяжелое резное кресло делали еще для Эрвинда Старшего, и королева в нем казалась особенно трогательной и хрупкой. Она положила на подлокотники руки, склонила увенчанную тяжелым узлом волос головку.
— Я рада буду выслушать вас, господа.
Посол требовательно взглянул на принца, но тот от этого взгляда потерял дар речи. Королева с интересом вслушалась в затянувшуюся паузу и кротко промолвила:
— Простите, что я упреждаю вас, Ваше Высочество, но у нас в Лайе говорят, что мудрость может быть выше благородства рождения. Поэтому давайте по праву старшинства и мудрости предоставим первое слово господину Арнульфу. Вы не возражаете?
Принц коротко кивнул.
Посол знал, как звучит поговорка в оригинале, и оценил комплимент по достоинству.
— Ваше Величество, — произнес он в тон королеве, — робость не позволяет Его Высочеству говорить, и я возьму на себя смелость просить вашей руки для него.
— Моей руки?
— Да. Я осмелюсь также добавить, что Его Высочество почитает вас лучшей из женщин Лайи и своего отечества и лишь вас желает видеть своей супругой.
Королева поежилась. Приемную перед приходом гостей тщательно проветрили, в ней все еще было свежо. Похоже, переговоры будут проходить в поистине ледяной атмосфере, и она сомневалась, что жар их с Гуннаром сердец поможет делу.