Страница 42 из 63
— Ты бумагу туалетную взял? — спросил меня перед тем, как отправиться в горы, начальник разведки полка Паша Есаулов. Он говорил на полном серьезе, и у меня даже в мыслях не было, что таким образом он решил поиздеваться надо мной.
— Нет, — говорю. — Я даже об этом не подумал.
— Ну и плохо, — еле сдерживая смех, произносит он. — В горах со многими медвежья болезнь случается. Ты как, не навалишь со страху в штаны?
Тут я понял, что он меня подначивает.
— Гнусина ты мерзкая, — говорю ему. — Тебе бы только поиздеваться над человеком.
Он смеется.
— А ты что, обиделся? — спрашивает он меня. — Не обижайся. В жизни надо ко всему относиться с юмором.
— Дурак, — говорю я ему и тут же понимаю, что страшно волнуюсь, оттого и принимаю Пашины шуточки в штыки. — Дать бы тебе по башке — сразу бы поумнел. Кстати, один известный человек, кажется, доктор Амосов, утверждал, что легкое сотрясение мозга способствует оживлению мозговых клеток.
— Неужели? — смеется Есаулов. — Если ты такой умный, скажи, с чего начинается опера «Евгений Онегин»?
— Со взмаха дирижерской палочки, — отвечаю я.
Он мотает головой.
— Может, ты и прав, — говорит он. — Но моя жена, а она у меня музыкальный работник, говорит, что опера эта начинается с пиццикато контрабаса. «Бум!» — и после этого пошла музыка: та-та-та-та…
Я делаю изумленное лицо, как будто он открыл что-то очень важное для меня.
— Ты, Паша, оказывается, эстет, а я-то думал, ты обыкновенный валенок, — усмехнулся я.
— Плохо ты обо мне думал. Вот вернешься — я тебе и не такое расскажу, — улыбается Есаулов.
— Ладно, — говорю я. — Живы будем — не помрем.
— Не помрешь. Ты еще молодой, Митя, так что тебе жить да жить.
— Возраст — это не количество прожитых лет, а количество оставшихся, — напоследок сказал я ему, чем заставил его задуматься над бренностью собственного бытия.
Отряд возглавлял командир разведроты Володя Смирных, дюжий парень лет тридцати. Перед тем как идти в горы, он построил своих людей и первым делом проверил, не гремит ли у бойцов снаряжение. Для этого он заставил всех прыгать на месте. У одного солдата что-то там загромыхало, и он тут же заставил его снять вещмешок и все вытряхнуть из него. На землю посыпалось незамысловатое солдатское барахло, начиная от бритвенного прибора и зубной щетки и кончая китайским фонариком.
Смирных нахмурил брови.
— Кто вас надоумил все это тащить в горы? — спросил он бойца.
— Все свое ношу с собой, товарищ капитан, — улыбнувшись, ответил боец.
Капитан опешил.
— Но ведь мы не в турпоход по ленинским местам отправляемся, — съязвил он. — Короче, собирайте свой хлам и бегом в палатку. И чтобы больше ничего лишнего.
Солдат попытался что-то объяснить ему, говорил про то, что вещи в палатке у него украдут, но капитан был неумолим. Точно так же он поступил с другими бойцами, у которых обнаружил в вещмешках посторонний груз.
— А это что? — спросил он вдруг похожего на жердину солдата, вывалившего из вещмешка на землю полдюжины гранат.
— Гранаты, товарищ капитан, — ответил тот.
— Вижу, что не страусиные яйца, — криво усмехнулся командир. — Но почему они в вещмешке, а не в разгрузочном жилете?
Солдат замялся.
— Там уже есть гранаты, — пробурчал он.
— Есть? — удивленно вскинул на длинного свои брови капитан. — И откуда ж их столько у вас, рядовой Калита?
— Заначка это у меня, — нехотя произнес парень. — Еще с прошлого раза… Мы когда «чехов»-то накрыли, я взял да собрал у них гранаты. Зачем они мертвым?
Смирных только махнул рукой и заставил всех еще раз попрыгать на месте. Убедившись, что снаряжение приведено в порядок, капитан отдал команду «смирно» и бросился навстречу спешившему к нам начальнику штаба полка Высотину.
— Товарищ подполковник! Отряд специального назначения к выполнению задания готов. Командир отряда — капитан Смирных.
— Вольно! — произнес Высотин и подошел к строю.
Потом он что-то говорил нам о воинском долге, о бдительности и собранности, наставлял нас, поучал, а когда устал, то пожелал всем благополучного возвращения.
— И ты возвращайся, Жигарев, — сказал он мне. — А то как мы будем без начмеда?
Я понял, что он шутит, и попробовал улыбнуться, но не смог. С тем и расстались.
XXXII
Смирных перестроил отряд в колонну по одному, сам встал впереди, и мы гуськом направились к обозначенному среди наших и чужих минных полей коридору. Успешно миновав этот коридор, мы стали взбираться по извилистой тропинке в гору. Солдаты шли ходко и уверенно, будто в полковую баню. А ведь только дурак не понимал, что они шли искать смерть. Я шел позади всех и смотрел, как они ловко взбираются наверх. Их мальчишеские гибкие фигуры, затянутые в белые маскировочные костюмы, сливались с покрытыми снегом кручами, но хорошо были видны на фоне черных дерев. И я поблагодарил Бога за то, что их матери не видят сейчас этого страшного шествия, не то с кем-нибудь из них обязательно случилась бы истерика.
Я сразу понял, что мне придется нелегко. Уже скоро я ощутил, как меня стал давить к земле бронежилет «кираса», тот самый, у которого, как мне сказали, высокая четвертая степень защиты. Я взмок и тяжело дышал. Я проклинал тот миг, когда мне взбрело в голову идти со спецотрядом. Ну что, что толкнуло меня на это? — спрашивал я себя. Пулю захотел схлопотать? Да ведь для этого не обязательно идти в горы. Есть ведь Грозный, есть Аргун, есть, в конце концов, Урус-Мартан. Но мне, видите ли, в горы захотелось. Ну тогда терпи и не стони, зло сказал я себе.
Но я уже был не в том возрасте, чтобы с полной выкладкой бродить по горам. Теперь я понимал, почему в общем-то еще далеко не старых сорокалетних армейских офицеров отправляют на пенсию. Армия существует не для того, чтобы спокойно стоять гарнизонами возле больших благополучных городов. Она должна быть выносливой, сильной и мобильной. Только такая армия способна защитить кого-то. А такие, как я, старые алкаши ей не нужны.
У меня сдавило сердце, стало трудно дышать. Я готов был уже остановиться и незаметно сбросить с себя бронежилет, но я почему-то тянул с этим. Боялся, что в меня угодит чеченская пуля? Ерунда, какая там пуля! Ведь мне уже было все безразлично в этой жизни. Наверное, все дело было в том, что я боялся самому себе показаться слабым. Я даже ракетницу, которую мне всучили перед самым отходом и которая казалась мне теперь тяжелее пудовой гири, не решился бросить в снег. «Зеленая — значит, свои», — вспомнил я слова капитана Смирных. И две гранаты «РГД-5», которые запихал в карманы бушлата, я не мог выбросить. А уж о медицинской сумке, в которой находились медикаменты, и говорить не приходилось. А ведь она тоже казалась теперь неподъемной. Нет, стариков в самом деле нужно гнать поганой метлой из армии, злясь на себя, думал я. Ну какие мы, к черту, вояки? Обыкновенный балласт в погонах.
Я вдруг подумал о том, что зря не принял психотропные таблетки, которые перед самым выходом Смирных раздавал бойцам.
— Психотропные вещества пробовали? — спросил он меня и сунул мне в руку четыре таблетки. — Шесть не даю — «мотор» может лопнуть. Проглотите. Мы всегда так делаем, чтобы не заснуть и чтобы сердце стучало как часы.
Наверное, если бы я принял препарат, я бы чувствовал себя лучше, подумал. Я на ходу открыл медицинскую сумку, пошарил в ней, нашел нужные мне таблетки и затем засунул их в рот. Некоторое время я никак не мог их проглотить. Тогда я взял в рот немного снега и проглотил его вместе с таблетками. Сердце и впрямь заработало как часики. Только куда-то очень спешащие.
Неожиданно пошел снег. Вначале он сыпал с неба как-то нехотя, но затем разошелся, и вскоре впереди нас образовалась сплошная белая пелена. Так мы шли часа полтора. Снег покрыл горные тропы, и Смирных, который шел впереди колонны, ориентировался по каким-то только ему известным приметам.
Нас было около сотни хорошо экипированных и вооруженных человек. У каждого автоматчика — по четыреста пятьдесят патронов к автоматам «АКС», а кроме того, по десять зарядов к подствольному гранатомету плюс две ручные гранаты «Ф-1» или «РГД-5». У пулеметчиков и того больше — по тысяче патронов на каждый пулемет. У каждого по две осветительные ракеты и дымовые гранаты, бронежилет «кираса», который, бывалые божились, не пробивают ни пистолет, ни автомат, а еще разгрузочный жилет и каска-сфера. У разведчиков, которые входили в состав отряда, кроме этого были специальные ножи, способные превращаться в кусачки, приборы бесшумной беспламенной стрельбы — ПББС — и ночные прицелы. У связистов — рация.