Брат по крови

Казалось, имея все это, нам сам черт был не страшен. Но ведь и «чехи» были до зубов вооружены современным оружием, которое шло к ним караванами из-за границы. У них и рации были мощнее наших, и даже сотовые телефоны имелись, по которым они переговаривались со всем белым светом. В общем, нам приходилось только завидовать им.

Взобравшись на очередную кручу, мы остановились. Смирных позвал к себе командиров взводов и стал ставить им боевую задачу.

Он приказал старлею Ларину, командиру первого взвода нашего отряда, устроить засаду возле одного из горных аулов, местоположение которого было известно нам. Там, по словам Смирных, могла быть база боевиков. В конце Первой мировой чеченцев силой вынудили оставить горные селения, а когда позволили в них вернуться, мало кто это сделал. Большинство предпочло жить на равнине. А горные аулы превратились в дачные места, куда люди отправлялись отдыхать. Теперь во многих из них боевики устроили свои базы.

— Даю тебе двух саперов и трех артнаводчиков. Действуй по собственному усмотрению. Если обнаружите противника — сразу сообщите на базу, — сказал он.

Базой Смирных называл наш родной полк, где с нетерпением ждали от нас сообщений. «Полкан» обещал, что уничтожать укрепрайоны боевиков нам поможет авиация. Но для этого мы должны дать точные координаты.

Капитан хотел уже было отпустить получившего задание старлея, но вдруг остановил его.

— Да, чуть не забыл, — сказал он. — Пленных не брать.

— Понял, — кивнул Ларин.

Впрочем, ему можно было и не говорить об этом: в горах ни та ни другая сторона пленных не брала. Этот закон установили боевики, которые отрезали головы плененным федералам. Потом и наши переняли эту моду. Правда, вместо того чтобы отрезать боевикам головы, они просто-напросто пристреливали их. Так, считали, гуманнее.

Ларин построил взвод. Он напомнил основные правила, которые бойцы должны были строго выполнять во время движения: фонариками не светить, не курить, идти след в след, в сторону от колонны не уклоняться.

— А теперь попрыгали — ни у кого ничего не звенит? — произнес он, после чего прозвучала команда: — Саперы — вперед. Напра-вва! В колонну по одному, арш!

Захрустел под ногами снег. Мы проводили бойцов долгим задумчивым взглядом.

— Чагин, а тебе со своим взводом нужно будет выдвинуться на перевал и там провести разведку, — приказал он другому старлею. — Постоянно держи меня в курсе. Коль заметите противника — сам знаешь, что делать. Все, вперед.

Оставшихся людей Смирных повел только ему известной тропой. Я пошел вместе с ним. Я понимал, что капитан выбрал для себя самое опасное направление, и решил, что больше всего буду нужен именно здесь. Впрочем, я не исключал, что и Ларину с Чагиным придется нелегко, но в их командах было по одному санинструктору, которые при случае смогут сделать обезболивающий укол, остановить кровотечение и перевязать рану.

После небольшого передыха идти стало намного легче. Впрочем, я, видимо, уже втянулся в роль вьючного животного и потому шел веселее. А снег, переставший было сыпать с неба, обрушился на наши головы с новой силой. Снова перед нашими глазами выросла сплошная белая стена. Снег падал беззвучно, и в этом бескрайнем снегопаде мы отчетливо слышали свои шаги. Скрип, скрип, скрип… Бесконечный и монотонный звук шагов. А вокруг бесконечная цепь гор. Куда нас несет? Где та конечная точка, к которой мы устремились? И есть ли она вообще в этой безбрежной ослепительной тишине?

Где-то за белой пеленой снега был враг. Мы его чувствовали каждой своей клеточкой, каждым нервом, но он не выдавал себя. Знают ли боевики, что мы ищем их? Ведь говорят же, что «чехи» знают все, что творится в горах. Но почему тогда молчат? Почему не стреляют? Может, потому, что нас слишком много? Но ведь у них целая армия в горах. Тем более что боевики, даже будучи в меньшинстве, не боятся нападать на колонны федералов. И ведь всегда, сволочи, знают, когда пойдет очередная колонна. Будто бы это им сороки приносили весть на хвосте. Что и говорить, в родимой сторонушке за тебя все местные воронушки. А еще говорят и так: дома и стены помогают.

Мы шли молча. И только снег предательски скрипел под ногами. Наверное, это все-таки хорошо, что идет снег, подумал я. В противном случае нас уже давно бы заметили чеченские дозорные. А так идем и не боимся, что попадем в засаду.

Преодолев очередную кручу, мы начинали спускаться вниз, потом плутали по какому-нибудь заросшему густым кустарником распадку или брели, спотыкаясь, вдоль громыхавшей по камням горной речушки. И так без конца. Дорога настолько вымотала меня, что я уже едва передвигал ноги. Я взмок и дышал с присвистом. Мальчишкам тоже было нелегко. На каждом из них висело по полсотни килограммов. Но в отличие от меня они шли мерно и, как мне казалось, довольно легко, так, что я даже не слышал их дыхания.

— Сели! — неожиданно прошелестело по цепочке, и я увидел, как маячившая все это время передо мной спина бойца ушла вниз. Следом и я припал на правое колено и с тревогой стал шарить глазами вокруг. Наверное, подумал, нас заметили чеченцы, потому мы и остановились. Снег прекратился, и я мог видеть перед собой застывшие, коленопреклоненные фигуры и ощетинившиеся стволы автоматов, которыми бойцы попеременно поводили то влево, то вправо. В эту минуту мы походили на волчью стаю. Вот так же накануне охоты волки прислушиваются к каждому звуку, стараются уловить в воздухе далекие тревожащие душу запахи будущей жертвы.

— Встать! — снова прошелестело по цепочке. Видимо, опасность миновала, и командир решил вести нас вперед.

Вставали нестройно, но без шума. Потом мы снова шли куда-то, оставляя за собой в снегу глубокие следы. Со всех сторон нашу небольшую колонну неуютно окружали темные склоны. До вечера еще было далеко, но в горах уже царил сумрак. Хотелось пить, хотелось уюта и покоя. В это время снова пошел снег, и все вокруг утонуло в белой мгле.

XXXIII

Когда мы миновали очередную кручу, Смирных остановил группу и объявил привал. Бойцы сели прямо в снег.

— Покурить бы, — послышался совсем рядом чей-то негромкий голос.

— Нельзя, — раздалось в ответ.

— Знаю, но так хочется…

Угрюмые мальчишеские лица, в них ни кровинки. Устали. Сейчас бы назад, в натопленные палатки, но раньше чем через три дня мы не вернемся. Во всяком случае, сухой паек нам выдали именно на такой срок. Бойцы стали доставать из вещмешков тушенку и сухари — надо было подкрепиться. Я тоже достал консервы, но есть мне не хотелось. Мучила жажда, и я попробовал утолить ее снегом. Я брал его горстями, а затем потихоньку слизывал его языком. Зубы мои ломило, но я не обращал на это внимания. Мне по-прежнему хотелось пить.

— Закончим здесь — и домой! — долетело до меня. Какой-то боец явно продолжал прерванный походом разговор.

— Ты что, контракт не будешь продлевать? — спросил другой голос.

— Да на хрена мне это нужно! Меня дома ждут.

— А меня, что ли, не ждут?

— Ну и ты мотай, когда закончится контракт.

— А воевать кто будет?

— Пусть генералы наши воюют, — усмехнувшись, сказал первый боец.

— Нехорошо говоришь, — сказал ему второй. — Нечестно это. Надо добить «чехов».

— Вот и добивай, а я в свою родную Сызрань поеду.

— Слушай, так ты из Сызрани? — раздался еще один голос. — Ты там случайно такую Наташу Дроздову не знаешь? Нет? А Настю Рыбникову? Тоже нет?

— Кто о чем, а вшивый о бане, — усмехнулся кто-то.

— Не о бане, а о бабах, — поправили его.

— А о чем же на войне говорить, как не о бабах? — сказал кто-то из бойцов. — Вот вернемся домой — о войне будем говорить.

— Еще вернуться нужно, — сказали ему.

— Вернемся, куда мы денемся…

— Нагадали козе смерть, а она все пердь да пердь…

В ответ сдавленный смех.

— Эх, хорошо-то как сейчас на гражданке, — послышался мечтательный голос. — У нас на стадионе по вечерам каток работает, музыка играет, в буфете вино продается.