Страница 60 из 116
мовые отряды. Народные массы пытались сделать выбор между левыми и правыми; колебания между двумя полярными силами приняли характер эпидемии. Из страха оказаться в изоляции люди искали убежище в коллективах, пытались найти спасение в мировом сообществе или советском коммунизме. Парадоксально, что для многих из них подобное бегство обернулось полным одиночеством — изгнанием, концентрационным лагерем, этнической чисткой, ГУЛАГом или депортацией”.
Непохоже, что в Веймарской республике царила неограниченная свобода слова, — скорее шла дикая схватка за власть. Политическая культура страны сохраняла признаки авторитаризма эпохи кайзера и выражала презрение демократии. Государство было просто не в состоянии защитить свободу слова и прочие фундаментальные права граждан.
Как уже говорилось, буквально за неделю до начала Второй мировой войны Арье Найеру и его еврейской семье удалось выскользнуть из нацистской Германии. Многие его родственники погибли во время Холокоста, поэтому никакая гипотетическая любовь к свободе слова не побудила бы его защищать право нацистов на демонстрации в Иллинойсе, выдвигая аргументы против запрета фашистской идеологии. “Я не смог бы заставить себя защищать свободу слова в Скоки, если бы не считал, что шансы предотвратить повторение Холокоста наиболее высоки в обществе, где все нападки на свободу слова наталкиваются на противодействие. Свобода включает определенные риски, однако ее подавление — готовый рецепт катастрофы”, — утверждает Арье Найер в своей книге “Защищая своего врага”.
Он тоже не воспринимает Веймарскую республику как “рай для свободы слова”. Политические убийства были там в порядке вещей, и преступники зачастую слишком легко ускользали от правосудия. Когда в 1919 году убили коммунистов Карла Либкнехта и Розу Люксембург, один из убийц получил два года тюрьмы, а другой отделался четырьмя месяцами за решеткой. Согласно результатам исследования 1922 года, после окончания Первой мировой войны праворадикалы совершили триста пятьдесят четыре политических убийства, в то время как леворадикалы ответственны за двадцать два убийства своих политических соперников. Триста двадцать шесть убийств, приписываемых группам правового крыла, так никогда и не были раскрыты, или же их участники получили незначительные наказания. Одно из наиболее громких убийств произошло в июне 1922 года, когда погиб министр иностранных дел еврейского происхождения Вальтер Ратенау. Месяц спустя правительство приняло закон о предоставлении чрезвычайных полномочий для защиты республики, который позволил осуждать тех, кто возводил в ранг героев исполнителей политических убийств и их заказчиков — организации. Кроме того, новый закон запрещал высмеивать республиканские политические учреждения. По словам Найера, веймарское правительство соблюдало его с удвоенной энергией, тогда как в других сферах все осталось по-прежнему. Иллюстратора-сатирика и художника Георга Гросса, который тогда был членом коммунистической партии, осудили за оскорбление общественной морали из-за созданной им серии картин “Ессе Homo” (Се человек)[15]. Кроме того, цензура запретила фильм известного драматурга и 15 Слова Понтия Пилата о распятом Иисусе Христе (Евангелие от Иоанна, XIX, 5).
режиссера Бертольда Брехта “Куле Вампе, или Кому принадлежит мир?” из-за сцены самоубийства рабочего, непосредственно связанной с президентским декретом о предоставлении чрезвычайных полномочий. Цензор посчитал, что данный эпизод оскорбляет главу государства.
Правительство, напротив, не спешило прекратить политическое насилие. После попытки переворота, предпринятой Гитлером в 1923 году, когда четырнадцать нацистов погибли в перестрелке, будущего фюрера осудили на добрых пять лет тюрьмы за государственную измену, но уже через восемь месяцев он был освобожден. Немецкие адвокаты отказывались участвовать в процессах, где пострадавшими оказывались евреи. В одном из случаев еврейскую женщину ударили тростью по голове, в другом — на молодого еврея напали и избили его прямо на улице пятеро антисемитски настроенных хулиганов, в третьем — член студенческой организации разбил витрину лавки еврейского торговца. Когда молодого человека допрашивала полиция, он сказал: “Разбивая окна еврею, я не причиняю никакого вреда”. Все трое пострадавших обратились в полицию, но им было отказано в возбуждении уголовного дела под предлогом “отсутствия общественного интереса”. Иногда власти все же обращали внимание на происшествия, связанные с антисемитскими настроениями, правда, избегая преследовать в судебном порядке граждан, совершивших насилие по отношению к представителю другой расы.
Найер считает, что ошибочное восприятие Веймарской республики как свободного общества вызвано тем, что в 1920-е годы там наблюдался расцвет изобразительного искусства, музыки и театра. “Однако, — добавляет он, — при отсутствии у правительства желания и сил для прекращения захлестнувшего страну политического насилия невозможно было обеспечить безопасность населению Германии, в том числе и его праву на свободу слова”.
“Нацисты одержали победу над своими политическими соперниками в двадцатых годах не в результате свободной и открытой борьбы идей. Они победили, потому что терроризировали и убивали своих противников”, — подводит итог Найер.
По его мнению, история Веймарской республики достойна изучения, поскольку в наши дни общественность либеральнодемократических стран вновь обсуждает возможные способы борьбы с антисемитскими высказываниями и расизмом. Найер полагает, что правительство республики уклонилось от выполнения своей обязанности по защите права граждан на свободу слова. Слишком часто органы власти отказывались преследовать тех, кто противостоял своим политическим соперникам путем насилия. “История не поддерживает тех, кто считает необходимым запретить нацистам выражать свою позицию. События в Германии 1920-х учат нас, что свободное общество не сможет существовать, пока органы власти не начнут жестко и последовательно наказывать за политическое насилие, — утверждает Найер. — Насилие противоречит слову. Мы пытаемся убедить других в силе наших идей с помощью слова. Насилие же, напротив, использует вооруженные силы, чтобы терроризировать других, препятствуя выражению противоположных точек зрения”. В этом вся суть дискуссии. Слово может оскорбить и шокировать, однако с ним можно бороться другим словом. Слово — как оружие в руках демократии, используемое для урегулирования конфликтов. Разум и чувства материализуются в слове. Поэтому противостояние борьбы с расизмом и права на свободу слова в корне неправильно.
Агнес Калламар, директор правозащитной организации “Статья 19”, в своем выступлении на конференции о расизме и свободе слова сказала, что свободу слова нужно использовать в борьбе с расизмом, а не запрещать ее. Она подчеркнула, что ограничения свободы, изначально предпринятые для защиты меньшинства от ненависти, обычно приводили к негативным последствиям для активистов, в том числе к тюремным срокам для них. “Двадцатилетний опыт применения статьи 19 показал, что ограничения свободы слова вкупе с законами против “языка вражды” редко защищают нас от злоупотреблений, экстремизма или расизма. В действительности их обычно используют как эффективный способ закрыть рот оппозиции и любым “несогласным”, заставить замолчать меньшинства. Они также усиливают доминирующую социально-политическую и духовную идеологию и действующий государственный строй, — заявила Калламар. — Правильным ответом на “язык вражды” должны стать не новые попытки его ограничить или установить над ним контроль, но конкретные программы действий по борьбе с причинами неравенства во всех его проявлениях и усиление тех, чье право на свободу и равенство подвергается нападкам со стороны расистов. Власть свободы слова в борьбе против расизма далека от вседозволенности”.
Арье Найер, который руководил не только “Американским союзом защиты гражданских свобод”, но и правозащитной организацией “Хьюман Райтс Уотч”, а позднее возглавлял институт “Открытое общество” Джорджа Сороса, спустя тридцать лет после дела о марше неонацистов в Скоки выразил мысль, что защита от “языка вражды” на законодательном уровне должна рассматриваться в контексте общей ситуации со свободой слова в конкретной стране. По его словам, чем хуже защищается свобода слова, тем выше вероятность того, что “язык вражды” начнет угрожать общественному порядку. Чем больше ограничивается свобода слова, тем выше риск, что “язык вражды” привлечет к себе внимание, которое никогда не получил бы в обществе, где враждебным высказываниям противопоставляются другие точки зрения, где слова противопоставляются словам, где расистские выражения подвергаются высмеиванию, вышучиванию и глумлению.