Страница 21 из 116
После смерти Сталина в 1953 году несколько тысяч осужденных за преступления против государства были выпушены на свободу и реабилитированы. В следующее десятилетие историк Рой Медведев получил уникальную возможность — доступ к материалам комиссии, назначенной партией для наблюдения за процессом реабилитации жертв репрессий. По его словам, члены комиссии были удивлены, как много людей (около трехсот тысяч человек) получили срок за то, что рассказывали политические анекдоты, и это было далеко не полное число, поскольку многие из тех, кто был арестован за шутки о режиме, уже вышли на свободу или скончались в лагерях. “Преследование людей, которые рассказывали анекдоты, — заявил Медведев, — стало ключевым элементом сталинского террора, подтвердив, что режим не терпел ни малейшего проявления несогласия”. Политические анекдоты, распространение крамольных слухов и критика советских лидеров четко попадают в разряд “мыслепреступлений”, описанных известным британским писателем Оруэллом.
Именно так я воспринимал контекст, в котором происходила подготовка к публикации рисунков пророка Мухаммеда осенью 2005 года. Наибольшее значение критики придавали другим проблемам, особенно дискуссии об иммиграции в Данию, которая, по мнению многих, превратилась в антиисламскую кампанию, о чем свидетельствовали многие события. Министр культуры Брайан Миккельсен незадолго до публикации рисунков в своей речи жестко раскритиковал “средневековую исламскую культуру”. Один из членов Датской народной партии в сентябре 2005 года разместил на своей странице в Интернете статью, где сравнивал мусульман с раковыми клетками и говорил, что они никогда не смогут интегрироваться в датское общество. По мнению критиков, дискуссия об исламе и мусульманах стала постепенно принимать все более резкий характер в связи с официальным курсом правительства на ограничение количества приезжих, в первую очередь из мусульманских стран, проводимым совместно с настроенной против иммиграции Датской народной партией. Критики восприняли “карикатуры на пророка Мухаммеда” как часть антиисламской кампании.
На самом деле это было не так. Я решил опубликовать рисунки по двум причинам. Во-первых, наш журналистский проект должен был привлечь внимание к самоцензуре в культурной жизни страны — значительному явлению, которое обсуждалось в связи с книгой Блюитгена. Во-вторых, отношение художников к запрету на изображение пророка и самоцензура их мнения об исламе могли повлиять на борьбу с возможным страхом перед мусульманами. Кроме того, все это напоминало мне ситуацию за железным занавесом, где коллективные акции протеста помогали преодолеть страх. Чем больше было тех, кто бросал вызов существовавшим запретам, тем труднее было запугать общественность. Например, во время так называемого “дела Рушди” 1989 года, когда британскому писателю индийского происхождения пришлось скрываться от гнева иранского духовного лидера, Коре Блюитген предложил своим коллегам, выпуская книги, включать в них страницу с самыми резкими цитатами из “Сатанинских стихов”. “В таком случае им придется убить нас всех, как богохульников, но сделать это фанатикам будет непросто, если эту идею поддержат многие, — пояснил Коре Блюитген перед публикацией “карикатур на пророка Мухаммеда”. — Мой коллега из Союза писателей согласился нас поддержать, но на собрании мою идею восприняли очень негативно. Но, думаю, это совершенно нормально. Нужно бросать вызов религиозным запретам, из-за которых Рушди вынесен смертный приговор, и делать это снова и снова, сотни раз, спрашивая при этом, что собираются предпринять наши противники. Ведь именно так побеждались все проявления радикализма, так было и с христианством. Закон о богохульстве сегодня не имеет никакой силы, раз его постоянно нарушают”.
То же подумала и Айаан Хирси Али, когда авторы американского телесериала “Южный парк” весной 2010 года получили угрозы в свой адрес, создав в одном из эпизодов сатирический образ мусульманского пророка. Она призвала Голливуд провести кампанию солидарности с мультипликаторами и прокомментировала ситуацию для “Уолл-Стрит Джорнал”: “Мысль такова: создавать различные истории о пророке Мухаммеде, чтобы изображать его как можно чаще. Эти истории вовсе не должны порицать или оскорблять пророка, нужно лишь раздвигать границы риска. Цель такой акции — атаковать сверхчувствительность мусульман сразу с нескольких сторон, чтобы они не могли охватить их все. Другое важное преимущество такой кампании — это возможность приучить их к обращению, к которому уже давно привыкли последователи других религий”.
Более глубокое исследование выявило и другие примеры самоцензуры и ограничений свободы слова помимо тех, на которых было основано мое решение опубликовать рисунки. Приведу еще пять эпизодов.
1. Осенью 2005 года в маленьком французском городке Сен-Жени-Пуйи, расположенном на границе со Швейцарией, группа исламских активистов протестовала против литературных чтений трагедии Вольтера “Фанатизм, или Пророк Магомет” (1741). Мусульмане считали, что это произведение оскорбляет их районную общину, и поэтому мероприятие следует отменить. Двенадцатью годами раньше подобный инцидент произошел по другую сторону границы — в Женеве и закончился тем, что постановка трагедии не состоялась, лишившись поддержки общественности. Между тем мэр французского городка занял твердую позицию, и в день мероприятия в город были направлены специальные патрули для обеспечения безопасности. В итоге демонстранты подожгли один автомобиль, а в отдельных районах произошли перестрелки.
2. Летом 2005 года британское правительство, сформированное партией лейбористов, выдвинуло законопроект о введении юридической ответственности за критические высказывания в отношении религий в невиданных ранее масштабах. Эту инициативу, известную как “закон против разжигания межрелигиозной ненависти”, члены британского ПЕН-клуба в своих выступлениях назвали компенсацией проживающим в стране мусульманам за дискриминацию, которой они подверглись вследствие борьбы с терроризмом, усиления контроля над гражданами, жестокого обращения с заключенными в Гуантанамо и войны в Ираке. Разумеется, борьба с дискриминацией — это благородная цель, но, по мнению Салмана Рушди и комика Роуэна Аткинсона, данный закон, будучи принят, приведет к установлению самоцензуры и повышению напряженности в мультикультурном британском обществе. “Мы понимаем намерение правительства найти способ на законодательном уровне защитить мусульман по аналогии с правовыми нормами, запрещающими любые проявления расизма. Однако закон, который устанавливает широкие полномочия по урегулированию конкретных случаев, изначально свидетельствует о непонимании сути вопроса, — написали Рушди и Аткинсон ответственному министру. — Законопроект неминуемо обострит противоречия между различными вероисповеданиями, завалит работой суды и приведет к (само)цензуре в искусстве, СМИ и издательствах. Мы также опасаемся, что из-за него в обществе будут ограничиваться любые критические высказывания о пороках, так или иначе имеющихся в религиозных структурах, и в то же время воодушевятся те, кто желает использовать суды и СМИ для самовозвеличивания”.
Больше четырехсот писателей открытым письмом предупредили министерство внутренних дел, что законопроект фактически санкционирует цензуру, обедняя культурную жизнь и усиливая религиозную нетерпимость во всех конфессиях. “Создается впечатление, что нам приходится снова вступать в битву за эпоху Просвещения в Европе”, — говорит Салман Рушди в одном из своих эссе. По словам комментаторов, “Сатанинские стихи” Рушди также подпадали под действие нового закона. Парламентское голосование должно было состояться несколько месяцев спустя, и инициатор предложения заявил, что оно также поставит вне закона рисунки, опубликованные “Моргенависен Юлландс-Постен”. Несмотря на непрекращающиеся протесты и острую критику, правительство все же выдвинуло законопроект на голосование, причем именно в тот вечер, когда карикатурный скандал достиг своего апогея. В тот день я участвовал в выпуске новостей на телеканале “Скай Ньюс”, где подробно обсуждались британский законопроект и скандал, вызванный “карикатурами”. Инициатива правительства в итоге провалилась с перевесом всего в один голос, в немалой степени благодаря тому, что Тони Блэр рано ушел домой, полагая, что закон примут и без него.