Страница 40 из 61
Таким образом, мы живем в обществе, которое является нововременным не потому, что в отличие от всех остальных оно наконец освободилось от ада коллективных отношений, религиозного мракобесия, тирании политики, но потому, что, подобно всем остальным обществам, оно перераспределило обвинения, заменив одну вещь или дело (cause) — вещь судебную, коллективную, социальную — на другую вещь — научную, несоциальную, matter-of-factuaL Мы нигде не можем наблюдать объект и субъект, не можем наблюдать одно общество, которое являлось бы первобытным, и другое, которое было бы нововременным. Мы можем наблюдать только ряд замещений, перемещений, переводов, которые мобилизуют народы и вещи в постоянно увеличивающемся масштабе.
Я представляю себе как в самом начале проносится стремительный вихрь, где трансцендентальное конституирование объектов субъектом поддерживается, как будто в ответ, симметричным конституированием субъекта объектом, проходящим в молниеносных полуциклах, без конца возобновляемых и возвращающихся к своим истокам. <…> Существует объективная трансцендентальность, конститутивные условия субъекта, возникающие за счет появления объекта как объекта вообще. О противоположных или симметричных условиях, имеющих место в турбулентном цикле, у нас есть свидетельства, следы или рассказы, написанные на весьма недолговечных языках. <…> Но об условиях, непосредственно конституирующих сам объект, нам говорят осязаемые, видимые, реальные, прекрасные, молчаливые свидетели. Они неизменно присутствуют там, как бы мы ни приблизились к истокам этой словоохотливой истории или молчаливой предыстории (Serres, 1987 р. 209).
Серр в своем столь мало нововременном произведении представляет нам прагматогонию — столь же сказочную, какой была прежняя космогония Гесиода или Гегеля. Однако она становится возможной не благодаря метаморфозам или диалектике, но за счет субституций. Новые науки, которые отклоняются, трансформируются, примешивая коллектив к вещам, никогда никем не созданным, просто позже присоединились к этой длинной мифологии замен. Те, кто следуют за сетями или занимаются исследованиями науки, всего лишь документально фиксируют /7-ю петлю этой спирали, сказочное рождение которой описывает нам Серр. Нововременная наука — это способ продолжать то, что мы делали всегда. Гоббс создает политическое тело, исходя из одушевленных тел, взятых сами по себе: он остается с гигантской искусственной конструкцией, которую представляет собой Левиафан; Бойль сводит все разногласия гражданских войн к воздушному насосу: он остается на стороне фактов. Каждая петля спирали определяет новый коллектив и новую объективность. Коллектив, находящийся в постоянном обновлении, которое организовано вокруг вещей, в свою очередь, находящихся в постоянном обновлении, ни на мгновение не перестает эволюционировать. Мы никогда не покидали антропологической матрицы — мы все еще пребываем в темных веках или, если угодно, мы еще находимся в детстве мира.
Онтологии, способные изменяться
Как только мы наделяем историчностью всех акторов, чтобы предоставить место умножению квази объектов, природа и общество существует уже не в большей мере, чем Запад и Восток. Квазиобъекты оказываются удобными и соотнесенными друг с другом ориентирами, которые люди Нового Времени используют для того, чтобы дифференцировать посредников, одни из которых именуются «природными», а другие — «социальными», тогда как третьи будут названы «абсолютно природными», а четвертые — «абсолютно социальными». Исследователи, склоняющиеся к левой части оппозиции, будут названы скорее реалистами, а те, которые склоняются к правой части, — скорее конструктивистами (Pickering, 1992). Те, кто хотели бы находиться точно посередине, изобретут бесчисленные сочетания, чтобы смешивать природу и общество (или субъект), чередуя «символическое измерение» вещей с «природным измерением» обществ. Другие, более империалистически настроенные ученые, будут пытаться натурализовать общество, интегрируя его в природу, или социализировать природу, заставляя общество (или, что еще труднее, субъект) ее усваивать.
И тем не менее эти ориентиры и дискуссии продолжают носить односторонний характер. Классифицировать совокупность единиц сущего при помощи одной-единственной линии, которая идет от природы к обществу, означает, быть может, то же самое, что составлять географические карты при помощи одной долготы, таким образом редуцируя их до одной-единственной линии! Второе измерение позволяет соотнести сущности с любой широтой и развернуть карту, на которую, как я об этом говорил выше, будут одновременно нанесены и нововременная Конституция, и ее практика. Как же мы введем этот эквивалент оси Север — Юг? Смешивая различные метафоры, я бы сказал, что ее надо определить как градиент, который фиксировал бы постоянное варьирование стабильности единиц сущего, начиная событием и кончая субстанцией. Мы все еще ничего не знаем о насосе, когда говорим, что он — представитель законов природы, или представитель английского общества, или следствие приложения первого ко второму, или наоборот.
Нам необходимо еще выяснить, идет ли речь о механическом насосе — как событии XVII века или о насосе как приобретшей устойчивость сущности XVIII или XX века. Степень стабилизации — координата широты — здесь столь же важна, как и положение на линии, идущей от природного к социальному, — координата долготы.
Таким образом, онтология медиаторов способна изменяться. Слова, сказанные Сартром о людях, — а именно то, что их существование предшествует их сущности, — надо сказать обо всех актантах: как о сопротивлении воздуха, так и об обществе, как о материи, так и о сознании. Нам нет нужды выбирать между вакуумом п°5, действительностью внешней природы, сущность которой не зависит от человека, и вакуумом п°4 — репрезентацией, для определения которой западным мыслителям потребовались целые столетья. Или скорее мы сможем выбрать между двумя субстанциями только тогда, когда они будут стабилизированы. О самом нестабильном вакууме п°1, полученном в лаборатории Бойля, мы не можем сказать, является ли он природной или социальной сущностью, но знаем только то, что он искусственным образом возникает в лаборатории. Вакуум п°2 может быть артефактом, изготовленным человеческими руками, пока он не превратится в вакуум п°3, который начинает становиться реальностью, ускользающей от человека. Что же тогда вакуум? Ничто из вышеперечисленного. Сущность (essence) вакуума — это траектория, соединяющая все эти позиции. Иначе говоря, сопротивление воздуха имеет свою историю.
Каждый из актантов обладает единственным в своем роде следом в пространстве, которое таким образом разворачивается. Чтобы их очертить, нам не надо строить никаких гипотез о сущности природы или общества. Наложите все эти следы друг на друга — и вы получите очертания того, что нововременные, стремясь к обобщению и очищению, ошибочно называют «природой» и «обществом».
Но если мы спроецируем все эти траектории на одну-един-ственную линию, соединяющую бывший полюс природы и бывший полюс общества, то мы здесь уже ничего не поймем. Все точки (А, В, С, D, Е) будут спроецированы на единственную широту (А' В’, С D', Е'), и центральная точка А окажется локализованной на месте бывших феноменов, где, если следовать нововременному сценарию, уже ничего не может произойти. Располагая этой единственной линией, реалисты и конструктивисты смогут до бесконечности спорить об интерпретации вакуума: первые будут утверждать, что данный реальный факт не был никем создан, вторые — что данный социальный факт мы создали своими собственными руками; сторонники золотой середины будут балансировать между двумя смыслами слова «факт», используя к месту или не к месту формулу «не только, но и…». Дело в том, что сама фабрикация этого факта располагается ниже этой линии и представляет собой работу медиации, видимую только в том случае, если мы принимаем в расчет также степень стабилизации (В’, С D', Е’).