Овраги

— Перехвалил ты своего безотказного комсомольца, — буркнул Барханов.

Пока шел разговор, участковый упорно выискивал возможность какого-нибудь подкопа. Окна, огражденные чугунной решеткой, были слишком узки. А вот некоторые плиты каменного пола, приподнявшиеся, когда часовенка сползла в овраг, внушали надежды. Под плитами старое, рыхлое основание. А дальше песок, подкоп и выход в овраг, на волю.

На беду, инструменты Емельян хранил в соломенной клети, неподалеку от часовенки. Приходилось действовать кочергой, ножом и руками.

— Мужички-то вроде всерьез смуту затеяли, — заметил Емельян.

— Не смуту, а контрреволюционный мятеж, — поправил Барханов. — Это же надо как организовались: и часовые, и оружие, и караульный начальник… Только верховного командующего не хватает.

— А что мы могли сделать? — возразил Роман Гаврилович. — Ни связи, ни помощи. Сидим в Сядемке, как робинзоны. Куда руководство девалось?

— Вот оно. Я от сельсовета, Горюхин из района. Кого вам еще надо?

Плита не поддавалась. Барханов бросил погнутую кочергу и сел отдышаться.

— От Горюхина, как от козла молока, — Роман Гаврилович тоже понял, что с вековым камнем не совладать, и отступился. — Емельяна избили, можно сказать, по его прямому наущению. Тоже мне руководство. Почему он в «Усладе» отсиживается? Где Догановский?

— Районную верхушку срочно вызвали в округ на инструктаж, — объяснил Барханов. — Из Москвы важная директива пришла.

— Потонули вы в этих директивах.

Мимо окна кто-то прошел. Замок защебетал. Все смолкли. Дверь отворилась, и, к великому изумлению пленников, в часовню ступил кузнец Кабанов.

Он перекрестился и буднично, словно забрел на огонек, проговорил:

— Может, не ко времени. Прямо беда. У меня к вам, граждане начальники, просьба. Бежите отседова, пока не поздно. Не умножайте смертоубийства.

— Какого смертоубийства? — скосился на него Роман Гаврилович.

— Обыкновенно какого… Макуна прикончили.

— Когда? — вскочил Барханов.

— Кто знает. Пошел к нему Генька, а он вилами проткнутый.

— Петр? — спросил Роман Гаврилович.

— Не иначе. Вот бандюга! Вовсе ума решился.

— Где Тимофей?

— В Хороводы побег, — ответил Кабанов. — Я ему сказал, что от Верки письмо пришло. Он туда и устремился. Просил покараулить, а я с полным удовольствием… Бежите. Вас кончать постановили.

— Мы-то убежим, — сказал Барханов. — А ты-то как?

— А что я? От Верки, правда, письмо принесли. Дуванов сказал.

— Не в том дело. Мы убежим, а с тебя спросят.

— Обо мне речи нет. Схоронюсь. Ихняя заваруха больше суток не протянет. Там с Петром запятая вышла. Они его атаманом поставили, а он убег.

— Кто они? — спросил Барханов.

— Кто их знает. У них, вишь, штаб гдей-то секретный. Туда Дуванов касательство имеет. Смеялся, что у них свержение самодержавия: Петра великого с поста скинули.

— Небось заповеди не выполняет, — вставил Барханов.

— Кто их знает, за что. Он с ними вроде подрался, да сгинул. Чего ему ждать? Глядишь, завтра Чека заявится. Станут разбираться, почему Емельяна били, в меня упрутся… На что мне это надо? Раскулачивайте меня, как честного кулака. Лишь бы шуму не было…

— Шуму не будет, — проговорил Барханов. — Обещаю. Ступайте домой… Да, а как вы замок отомкнули?

— Так ведь я его вешал, — игриво сощурился Кабанов, — а у замка завсегда два ключа… Мне идти?

— Минуточку, — остановил его Барханов. — С вами выйдет товарищ Платонов. А меня и секретаря комячейки вы запрете.

— Как запру? — разинул рот Кабанов.

— Так, как было. На замок.

Роман Гаврилович хотел что-то возразить, но Барханов остановил его вопросом:

— Оружие при вас? Нет? Следовательно, остаться при секретаре ячейки придется мне. А вы скачите в район. Доложите обстановку. Все. Споры отставить… Итак, гражданин Кабанов, с вами выйдет товарищ Платонов. Вы нас запрете и ему отдадите ключ. Подождите. Вам придется задержаться на посту до прихода Тимофея.

— Не-е, здесь я стоять не стану!

— Нехорошо, гражданин Кабанов. Вы же Тимохе обещали.

— Да на что вам-то здесь оставаться?

Кабанов глядел скорбным взглядом мученика, хоть на божницу ставь.

— Неужели непонятно? Нам, а по-моему, и вам важно, чтобы Тимофей возможно дольше не поднимал паники. Ну, пока. И, пожалуйста, тише.

Так и порешили. Нацепив замок, Роман Гаврилович спросил:

— На один оборот было замкнуто или на два?

— На два, — вздохнув, ответил Кабанов.

— И мы запрем на два… Спасибо, Гордей Николаич. До скорого свиданья.

Погода меж тем портилась. Холодный северный ветер гнал поземку. Кое-где по-ночному, безадресно брехали собаки.

Прежде чем бежать к Пошехонову, Роман Гаврилович направился домой. Надо было надеть под пальто теплый жилет, сменить рваные домашние чоботы на добротные бурки, взять наган и предупредить Катерину, чтобы заперлась на все замки.

Деревня притаилась. Редко где горел свет. За изгородью конюшни мерцал кочующий огонек. «Пошехонов на трудовом посту, — обрадовался Роман Гаврилович, — сперва прикажу готовить подводу, а потом забегу домой».

Выслушав председателя, заведующий конюшней заторопился, повесил «летучую мышь» на деревянный костыль, косолапо побежал к стойлу и, гордясь, вывел когда-то принадлежавшего Чугуеву коня.

Гнедой жеребец с белым ромбом на лбу дружелюбно трогал храпом плечо Пошехонова. И было непонятно, кто кого ведет: конюх коня или конь конюха.

— Подержи его, Роман Гаврилович, — сказал Пошехонов. — Хомут вынесу.

Почуяв чужую руку, Гнедок слегка дернулся. Но повод был натянут властно, и конь ограничился тем, что, переступая тонкими задними ногами, сделал циркульный круг вокруг незнакомца.

Пошехонов прибежал с хомутом под ручку, нежно ругнул балованного любимца и принялся надевать перевернутое вверх клещами, латаное-перелатаное изделие колхозного шорника на королевскую шею коня.

— Конь-то чугуевский, да сбруя вавкинская, — горестно заворчал он и осекся, увидев, что у изгороди остановились два всадника. Один, похоже, зампред исполкома Горюхин. Второй, высокий, стройно сидевший в седле, — чужак.

Роман Гаврилович заметил их еще раньше и отступил за крыло ворот.

— Куда, мужичок, собрался? — крикнул высокий.

— Да я вот… Я никуда… Запрягать, — заводя коня в оглобли, откликнулся Пошехонов, — приказали…

— На ночь глядя? Кто приказал?

Роман Гаврилович глядел в щель. Голос казался ему странно знакомым. Если бы высокий произнес еще несколько слов, Роман Гаврилович был уверен, что узнал бы его.

Но в этот момент возникла пауза. Пошехонов подыскивал наиболее безобидную кандидатуру.

— Кто же? — повторил высокий.

— Вавкин, кажись… — нашелся Пошехонов. — Ну да, Вавкин.

— Бывший председатель колхоза, — предупредительно и, можно сказать, подобострастно пояснил Горюхин.

— Большевик? — спросил высокий.

— Кажется, да. Недалеко проживает. Изволите проехать?

Они тронули коней и стали опускаться в овраг.

— Кто это? — спросил Пошехонов.

— А я почем знаю, — сердился Роман Гаврилович. — Давай быстрей… Вавкин, Вавкин… Почему Вавкин?.. Не мог назвать кого-нибудь, кто подальше живет.

— А кого? Тебя поминать? Петьку? — отвечал Пошехонов, разминая задубевшие на морозе гужи. — У Емельяна сотрясение в мозгах. А больше кто мне приказать может? Данилушка?

Он цеплял в недоуздку карабины вожжей, когда из-за оврага снова появились два всадника.

— Ну все? — торопился Роман Гаврилович. Заехать домой не удавалось.

— Обожди, сенца подкину.

— Ладно. Хватит сенца. Все?

— Все. Обожди-ка. — Пошехонов кнутовищем выковырнул из копыта коня льдинку. — Теперича все. Не пужай его кнутом, будь добрый. Вожжой понужай, он и побежит… Кнутом не бей… С богом!

Роман Гаврилович схватил вожжи, направил Гнедка за конюшню, чтобы выехать на дорогу задами, и упал на ходу в дровни.

Гнедок благополучно миновал дырявый мост через Терешку и полетел напрямик к большаку. Послышался негромкий пистолетный выстрел, первый выстрел в Сядемке со времен гражданской войны.