Страница 44 из 82
— Но в Женеве родился Жан-Жак Руссо — великий французский мыслитель и писатель, — горячо возразила брату Каринэ. — И ты сам так восторгался озером, очертаниями Альп.
— Озеро живописное, — согласился Вахтанг, — но в горы ты отправилась без меня.
— Если бы не ангина, ты путешествовал бы с нами.
— Эх, — вздохнул подросток, задумчиво глядя на водную рябь Дуная, — если бы не надо было спешить к началу осенней учебы в Тифлис, сел бы я на парусную лодку и — вниз по Дунаю.
— Вот о чем он мечтает, — укоризненно покачала головой сестра. — Мы из-за его болезни на три недели опоздали в гимназию, а он еще путешествовать! Да я секунды считаю, когда, наконец, буду дома.
— Но друзья твои остались там, в Женеве, — съязвил гимназист. — С кем же ты будешь гулять?
Бестактность брата смутила девушку.
— Надеюсь, в Женеве вы посетили остров Руссо? — спросил Ярослав, делая вид, что ничего не понял.
— Да, конечно, мы побывали и там, — и он подметил нотки благодарности, прозвеневшие в голосе Каринэ.
С каждой минутой она все больше нравилась Ярославу. Ее душа, щедро наделенная наивностью, доверчивостью, вместе с тем заставляла его тревожиться. Он догадывался, кто друзья этой девушки, инстинктивно чувствовал, что ей поручено что-то, связанное с опасностью.
— Сколько дней вы пробудете в Вене? — спросил он.
— Завтра ночью уезжаем, — ответила Каринэ. — А вы?
— Должен уехать сегодня вечером.
— Так скоро? — в голосе девушки прозвучало искреннее сожаление.
— Если позволите, я останусь и провожу вас, — улыбнулся Ярослав.
— Я позволяю, — покраснев, опустила глаза Каринэ.
— Собственно, едем только я с сестрой, — внес ясность гимназист. — А маменька с папенькой останутся на несколько дней. Маменька собирается накупить здесь разных тряпок… Пять сундуков везут, а теперь еще прибавится. Знаете, жаль на носильщиков глядеть, когда они, надрываясь, тянут наши сундуки в вагон.
— Ах, несешь какую-то чепуху, — отмахнулась от брата Каринэ. — Надеюсь, ты не думаешь, что господину Калиновскому интересно слушать?
— Почему же, отныне я ваш друг, и мне интересно все знать о вас, — откровенно признался Ярослав.
Вахтанг не унимался:
— А знаете ли вы одну индийскую мудрость, которая гласит: «Храбрые познаются в битве, семья и дети — в беде, друзья — в несчастье»?
— Что ты хочешь сказать? — Каринэ недоуменно посмотрела на брата.
— Хочу сказать, что большой коричневый чемодан, который ты мне навязала на вокзале в Женеве…
— А я думала, мой братец хочет изречь еще и арабскую мудрость, что чаще всего человека подводит язык, — серьезным тоном промолвила сестра. — И я прошу тебя умерить свое красноречие.
Ярослав успел подметить, что наивность, простодушие и доверчивость Каринэ иногда сменялись поразительной рассудительностью.
— Я не все выложил, — казалось, подтрунивал над сестрой гимназист. — Маменька просила меня сегодня вечером, до ее возвращения из оперы, высвободить именно этот чемодан. Она хочет упаковать туда новое боа и…
— И ты до сих пор об этом молчал, глупый! — внезапно побледнев, выдала себя сестра.
— Гнев — начало безумия! Это сказал Цицерон, — с ноткой обиды в голосе пробурчал Вахтанг, уязвленный до глубины души эпитетом «глупый». О, пусть сестра радуется, что маменька сама в чемодан не заглянула. А он-то хорошо знает, чем он начинен.
— Что-то похолодало, — поежилась Каринэ, хотя на ней было белое шерстяное пальто-накидка. — Вернемся в отель.
На любезное приглашение Калиновского поужинать вместе Каринэ ответила, что они с братом поздно обедали и не голодны; они подождут возвращения родителей.
Чтобы не показаться «мальчишкой», Вахтанг не перечил сестре, хотя не отказался бы поужинать в обществе нового знакомого.
— Даю голову на отсечение, когда мы вас представим нашим родителям, маменька пригласит вас на шашлык. Правда, Каринэ?
— Наверно. Мы сегодня собирались поехать в лес, но дождик помешал.
— Завтра, сразу же после утреннего кофе, — в путь! У нас есть шомпола, превосходная баранина, вино!
— Если не секрет, в ознаменование чего этот пикник? — полюбопытствовал Ярослав.
— Традиция. Будем гулять и веселиться в лесу, будем кутить! — с характерным жестом пояснил Вахтанг. — А вы когда-нибудь ели настоящий кавказский шашлык?
— Не случалось.
Огонек удивления вспыхнул в глазах Вахтанга.
— Помилуйте! — воскликнул он. — Да я ушам своим отказываюсь верить. Вы никогда не пробовали шашлыка?
— Да нет же, — улыбнулся Ярослав.
— Так вот, один из моих многочисленных дядюшек, его зовут Бено, ну, как вам его описать? Ростом он маленький. Жажда крови во взоре! Хотя, вообще-то, он жуткий трус. Зато первый в городе обжора и кутила. Фигура? Во, фигура! — подросток комично выпятил живот, а для большей масштабности вытянул вперед обе руки.
— Ты бы просто сказал: Джон Фальстаф, — подсказала сестра.
— Точно! — хлопнул себя по лбу Вахтанг. — Да, обжора Фальстаф из комедии Шекспира. Так вот, дядюшка Бено, узнав, что вы не пробовали шашлыка, онемел бы от удивления или трагическим голосом возопил: «Эй, вах, вах, вах! Ни разу не отведать настоящего кавказского шашлыка! Как тебе не повезло, дорогой! Теперь твоя душа не отлетит в рай, нет, не отлетит!..»
— Не кривляйся, Вахтанг, — укоризненно посмотрела на брата Каринэ.
— Напротив, пусть он шутит, — улыбаясь возразил Ярослав.
Вахтанг, экспансивно жестикулируя, метко, с сочным юмором охарактеризовал не менее дюжины дядюшек по материнской линии, фабрикантов и коммерсантов, наживавших огромные капиталы. О, подросток нисколько не скупился на едкие эпитеты в их адрес.
— Вахтанг, как ты говоришь о своих родственниках? — краснея, укоряла сестра.
— А что? Я говорю правду. Разве наш дядюшка Левон за деньги не продаст и свое и чужое? И даже Куру и Эльбрус, а заодно с ними долину горячих нарзанов?
Когда же Вахтанг вспомнил о своем отце, лицо его вдруг передернулось, как от внезапной боли:
— Папенька у нас душа-человек. Образованный. Здесь, в Вене, кончал университет. Владеет семью языками. А вот… ходит у маменьки под ярмом.
— Раз ты рассказал и об этом, как же ты забыл о тете Аракси и дяде Тигране? — с укором взглянула на брата Каринэ.
— Да, тетя Аракси — святая женщина! — спохватился подросток. — Ей действительно можно поклоняться. Она совсем добровольно пошла в Сибирь… пешком по этапу. Пошла за мужем, закованным в кандалы.
— Только вы, ради бога, не подумайте, что наш дядя Тигран, так зовут мужа тети Аракси, какой-нибудь вор или убийца! — грустно проронила Каринэ. — Нет, он сельский учитель. Она жила в высокогорном селении, будто бы разрушенном землетрясением. Люди ютились в домиках, сложенных из обломков скал… Очень бедно жили горцы… Все из-за пастбищ вышло. Понимаете, из года в год весной на высокогорные луга пастухи сгоняли скот из разных селений. А тут помещики и коннозаводчики подкупили наместника Кавказа и с его помощью отобрали у народа пастбища. Когда у границ пастбищенских земель появились вооруженные стражники, которые преградили путь пастухам, а стада, оставленные на узких каменистых тропах в ущельях, стали гибнуть, пастухи вступили в спор со стражниками.
Дядя Тигран сперва от имени всех пострадавших по-хорошему упрашивал стражников уйти с дороги, говорил им: разве они не видят, что тысячи голов скота не могут сделать ни шагу? Не знают, что волки выхватывают овец и коз и утаскивают добычу в горы? А сколько овец и коз свалилось в пропасти? Стадам нечего есть и пить.
Но стражники и слушать ничего не хотели.
Тогда несколько тысяч горцев, доведенных до полного отчаяния, смяли заставу. Одних стражников убили, другие спаслись бегством. А скот хлынул на луга.
Не прошло и нескольких дней — в горах появились войска. И закипела война. Солдаты стреляли из орудий, а у горцев — только охотничьи ружья. Вот и все! Конечно, вскоре их оттеснили с пастбищ.
Дядю Тиграна схватили. Многих тогда арестовали. Около года он сидел в тюрьме, а потом его угнали на каторгу, в рудники. Не знаю, как они теперь с тетей Аракси живут там без гор, без горцев… — вздохнула Каринэ и умолкла.