Страница 45 из 82
Ярослав попросил у Каринэ «Овод», намереваясь снова прочитать замечательную книгу и вернуть утром.
Прощаясь, он удержал руку девушки в своей руке, проговорив:
— Панна Каринэ, я чувствую, что вы чем-то озабочены. Может быть, я смогу вам помочь?
Но девушка только прошептала:
— До свиданья… Мы встретимся утром.
Однако их встреча состоялась гораздо раньше.
Ярослав в шлакфроке сидел в кресле, захваченный магической силой романа о человеке, посвятившем всю свою жизнь борьбе за свободу угнетенных.
Кто-то постучал в дверь, а спустя минуту Ярослав впустил к себе в номер Каринэ и ее брата, который с трудом нес довольно увесистый узел.
Испуганная, точно уличенная преступница, Каринэ какое-то мгновение стояла около входа молча, не решаясь войти.
— Я совершенно один, — проговорил Ярослав, делая шаг в сторону. — Прошу вас…
— Господин Калиновский, — тревожно заговорила Каринэ. — Я понимаю, это неприлично… Но мы просто вынуждены… Я прошу вас, дайте слово чести, что ни одна живая душа не узнает…
Ярослав, который не мог оторвать глаз от лица Каринэ, как только она смолкла, поспешил успокоить:
— Обещаю вам, Каринэ.
— Здесь нелегальная литература, и ее надо спрятать, — тихо проронила девушка.
— Охотно спрячу.
— Как только станет рассветать, а на рассвете наши родители обычно спят крепко, я прокрадусь к вам и все заберу. А потом рассоваю по чемоданам в тряпье, — проговорил Вахтанг.
— А вы как, крепко спите? Проснетесь, когда я постучусь?
— Постараюсь не спать.
— Я тоже не засну всю ночь, — прошептал Вахтанг, тая в себе гордое сознание, что он теперь посвящен в тайну сестры, связанной с революционерами. И теперь, черт побери, господин Калиновский едва ли будет смотреть на него как на зеленого юнца.
У костра на лесной поляне хлопотали профессор, Вахтанг и их гость. Каринэ же помогла матери расстелить на траве скатерть, поставила корзинку с хлебом, расставила тарелочки с лимонами, маслинами, разложила разную зелень, без которой не обходится восточный стол, убранный аппетитно и нарядно.
— Ах, как элегантен наш поляк, — потихоньку, любуясь молодым человеком, шепнула маменька. — Строен и широкоплеч.
— Да, он красив, — согласилась Каринэ. — И очень добр.
— И как рыцарски к нам почтителен, хотя сказочно богат. Сам бог посылает тебе счастье, доченька. Шикарный дом, шикарные наряды, шикарная верховая лошадь!
— Не надо, маменька.
— Уведи миллионера от костра, смотри, какой там чад. Лучше посидите под липой. Я сейчас тоже туда приду.
— Хорошо, — покорно ответила Каринэ и направилась к костру.
У старой липы она наклонилась и сорвала небольшой цветок-граммофончик.
— Какой дивный запах, — поднося к лицу, проговорила Каринэ. — И будто знакомый… Что это?
Ярослав загадочно улыбался и молчал.
— Не знаю, милая, — улыбнулась мать, с живым интересом наблюдая за Калиновским, мысленно прикидывая, что такой зять был бы ей по душе.
— Может быть, цветок мандрагоры? — заметил Ярослав.
— Мандрагоры? — подняла на него удивленные глаза девушка. — Я впервые слышу о таких цветах.
— Конечно, мне самому не приходилось видеть цветов мандрагоры, но я где-то читал, что этому растению в средние века приписывали волшебные свойства.
— А именно?
— Будто оно поет по ночам, чаруя души людей. А если кто-нибудь нечаянно наступит на него или прикоснется к нему рукой, тем овладевает страстная жажда наживы.
— Да? — искренне испугавшись, отбросила цветок Каринэ. — О, какой же неосторожностью с моей стороны было прикоснуться к нему, — в голосе девушки прозвучало почти отчаяние.
— А по-моему, — возразила мать, — только человек, потерявший рассудок, не стремится разбогатеть. Не так ли, господин Калиновский?
Каринэ опередила молодого человека, запальчиво бросив со всей силой убеждения:
— Погоня за богатством делает людей чудовищно злыми, гадкими. И я… Я никогда не стану искать в жизни каких-то безмятежных радостей, чтобы из-за них продавать свою душу дьяволу, хотя… хотя нечаянно и прикоснулась к зловещему растению!
— Господь с тобой, что ты говоришь, девочка моя? — в ужасе воскликнула маменька. — И кто посеял в твоей душе такие пагубные мысли? Ты же не какая-нибудь бесприданница…
— Мама!
— О, эту метаморфозу в тебе я замечаю после нашей прошлогодней поездки в Швейцарию. Да, да, после знакомства и прогулок там с этими нигилистами… — С трудом удержалась, чтобы не сказать: «политическими преступниками, изменниками своего отечества». — Вот чем кончается современное свободное воспитание детей. Но я надеюсь, замужество, свадебное путешествие выветрят из головки моей дочери…
— Мама!
— Кажется, нет основания тревожиться, — нюхая листья растения, с которого Каринэ сорвала цветок, улыбаясь, проговорил Ярослав. — Произошла явная ошибка. Чары мандрагоры не угрожают панне Каринэ. И как же мы сразу не узнали старого и доброго утешителя людей, который всегда около тех, у кого болят зубы?
— Шалфей? — спросила Каринэ, хотя на ее лице застыло беспокойство.
— Вы угадали, конечно шалфей!
И они засмеялись.
— Готово, подходите, сейчас будем класть шомпола на огонь! — крикнул Вахтанг, защищая глаза ладонью от пышущих жаром углей.
Ели шашлык с несказанным наслаждением, ели по-кавказски, руками. Пили вино, острили, смеялись.
Маменька с горящими от радости глазами замечала, что такой шаловливой и резвой Каринэ давно не была. Она даже шепнула мужу: «Ну словно серна, не правда ли?» Ах, как она мысленно сокрушалась, что дети должны уехать раньше. И почему капризной судьбе было угодно, чтобы Каринэ повстречала миллионера именно в Вене, а не в Женеве? Сколько драгоценного времени зря пропало! Может быть, теперь они уже были бы знакомы с пани Калиновской?
Наконец, она не выдержала и заметила вслух, что час расставания с господином Калиновским опечалит всю семью.
Ярослав ответил, что ни даль пути, ни границы, ни ветры, ни грозы — ничто не в силах оборвать узы дружбы, если люди душевно становятся близкими друг другу.
Самым обольстительным голосом маменька принялась описывать их богатый дом в Тифлисе. О, Калиновский просто осчастливит их, если вместе с матерью приедет к ним погостить.
— Ваша маменька не будет у нас скучать. Андраник Аветович большой знаток искусства и литературы. Превосходный пианист. Ах, как артистически он исполняет Шопена и Листа! — расхваливала она мужа.
Каринэ, покусывая травинку, наблюдала за отцом. Ей казалось, взгляд его, обращенный на Калиновского, говорил: «Вы мне глубоко симпатичны. Нет, нет, меня нисколько не волнует, состоятельны вы или нет. Но если бы вы, молодой человек, при всех ваших достоинствах были бедны, моя жена дала бы вам понять расстояние между ее дочерью и вами. С каким презрением она бы оттолкнула вас…»
Каринэ встала и со стесненным сердцем отошла к липе.
До отхода поезда оставались считанные минуты. Каринэ была задумчива и бледна.
«Не захворала ли?» — маменька встревоженно коснулась лба дочери.
— Ах, что вы говорите, маменька, я здорова, — вспыхнула Каринэ.
Отец всегда лучше понимал Каринэ. Взяв ее за подбородок, он потрепал дочь по щеке и с теплой лаской в голосе сказал:
— Не надо печалиться. Разлуки и встречи украшают жизнь.
Каринэ протянула руку Ярославу.
— Прощайте…
— Нет, до свидания, — Ярослав удержал руку девушки. — Я буду всегда рад нашей встрече. Обещайте мне писать, не хочу бесследно исчезнуть из вашей памяти.
Если бы он только знал, какую бурю в ее сердце вызвали его слова! Но она, не поднимая глаз, проронила вполголоса;
— Да, я вам напишу.
Последняя минута всецело принадлежала маменьке, которая обрушила на детей целый водопад наставлений:
— Боже сохрани с кем-то знакомиться в поезде, — это относилось к Каринэ.
— И не смей выскакивать на станциях в буфет или на базар, — грозила пальцем Вахтангу. — Я знаю, какой ты непоседа! Не позволяй ему покупать в дороге молоко, — с надеждой обращала взор маменька на Каринэ. — Мытые фрукты в плетеной корзинке.