Страница 39 из 50
Через несколько часов я лежу на своей койке. В это воскресенье в бараке относительно спокойно. Стоит удушливая жара, ни ветерка. Все окна распахнуты настежь, чтобы в комнату попадало хоть немного воздуха.
Крематорий работает на полную мощность. Из трубы валит тяжёлый, удушливый дым и стелется над затихшим лагерем, словно гигантское вонючее одеяло.
Мимо моей койки проходит садовник и бросает на неё газету. Это «Политикен», которую он «организовал» в садоводстве.
Я нетерпеливо просматриваю газету. Мой взгляд останавливается на одном рисунке. Это человек в роговых очках; он сидит, удобно развалившись в шезлонге, и обозревает морские дали. Воздушный и элегантный рисунок, сделанный чисто по-копенгагенски. Под ним — стихотворение, Я прочитываю первую строчку: «Кто услышит звон колокольчиков?» — и в тот же миг явственно ощущаю запах горелого мяса.
Я отбрасываю газету, зарываюсь головой в грязное одеяло и в отчаянии шепчу: «Кто услышит звон колокольчиков?»
— Что нового в газете? — спрашивает старик Томас со своей койки.
— Оставь меня в покое, — отвечаю я,
24. В НОЧЬ НА 22 ИЮНЯ 1944 ГОДА
Вначале мая газовая камера была готова. Она находилась рядом с крематорием. Это было квадратное строение с одной-единственной дверью, которая закрывалась герметически. В плоской бетонной крыше был люк, который тоже закрывался герметически.
Мы прекрасно знали, что это тазовая камера. Но эсэсовцы утверждали, что это помещение для дезинфекции. Иногда из какого-нибудь барака выволакивали одежду, одеяла и матрацы, тащили всё это в газовую камеру, закрывали двери и бросали в люк патрон с газом «циклон». Газ убивал вшей, но не причинял ни малейшего вреда гнидам, так что вся эта работа делалась впустую.
После освобождения я видел у русских дезинфекционные камеры, установленные на машинах. Они действовали гораздо более эффективно. Одежда в этих камерах нагревалась до 100–120 градусов, после чего погибали не только насекомые, но и их яйца.
Вскоре газовая камера стала использоваться по своему прямому назначению. 21 июня 1944 года сто польских заключённых из Гродненского и Белостокского воеводств были заперты в 14-м блоке, прямо напротив нашего барака. Там их держали целый день, но после вечерней поверки половину из них отвели к воротам. Одновременно было объявлено, что заключённые не должны выходить из бараков и всякий, кто появится на территории лагеря, будет застрелен часовыми со сторожевых вышек.
Почти все старосты блоков были мобилизованы на помощь эсэсовцам. Первую группу, 50 человек польских заключённых, подвели к воротам. Там им связали руки. Многие из них попытались убежать обратно в лагерь. Одного поймали прямо перед нашими окнами, сбили с ног и связали. Среди беглецов были отец и сын. Мальчику было 12 лет, и его успел полюбить весь лагерь.
Под конвоем эсэсовцев, вооружённых автоматами, заключённых вывели из лагеря. Количество часовых на сторожевых вышках было удвоено. То, что случилось после, объясняют по-разному. Во всяком случае, известно, что, когда колонна смертников проходила мимо парка, появилась команда строительных рабочих; их должны были задержать в старом лагере, но по недоразумению отправили в новый. В этой команде, кстати, работал один датчанин, молодой каменщик из Орхуса.
Когда две колонны встретились возле сада, среди смертников началась паника. Мальчик выскочил из колонны и, хотя у него были связаны руки, попытался перелезть через ограду сада.
Эсэсовцы открыли стрельбу. Начался переполох, и все заключённые бросились врассыпную. Воздух разрывался от выстрелов, над лагерем свистели пули. Мы соскочили с коек и прижались к полу. Стрельба продолжалась несколько минут.
Одному заключённому из 1-го блока перебило руку пулей, которая, пройдя сквозь деревянную стенку барака, фактически превратилась в пулю «дум-дум». В 5-м блоке, куда вскоре переехали датчане, двое заключённых было убито во флигеле «б» и двое ранено во флигеле «а».
Потом оказалось, что было убито 27 смертников, в том числе и польский мальчик. Остальных загнали в газовую камеру и задушили «циклоном».
Наступил черёд оставшихся пятидесяти поляков. Ещё в бараке их связали и под усиленным конвоем отвели в газовую камеру, которую уже очистили от трупов.
В эту ночь были подняты на ноги все капо и старосты блоков, на которых эсэсовцы могли положиться.
Одни связывали руки обречённым на смерть, другие вместе с эсэсовцами разыскивали в темноте возле сада трупы застреленных, бросали их на подводы и везли в крематорий. Рядовые заключённые в этой операции не участвовали.
На следующее утро во время поверки случилось нечто неслыханное в истории лагеря: староста лагеря выступил, с официальным разъяснением по поводу событий вчерашнего вечера. Разъяснение прозвучало отчётливо и достаточно громко на русском и польском языках:
— Эти сто заключённых были партизанами. В результате соответствующего расследования им был вынесен смертный приговор. Когда их вели на казнь, они попытались бежать. Пришлось открыть огонь… Предупреждаю: всякий, кто попытается бежать, будет застрелен на месте. Разойдись!
Это была ложь, как, впрочем, и всё, что говорили нацисты. На самом же деле объединённые отряды русских и польских партизан за последнее время причинили немцам много неприятностей в Гродненском и Белостокском воеводствах. В отместку нацисты взяли сто заложников и казнили их. Для расправы над заложниками немцы выбрали 22 июня, памятуя, очевидно, о той роковой роли, которую сыграла эта дата в истории нацистского режима.
— Капо из крематория снова приходил к нам вечером, — сказал мне Фриц М. через несколько дней. — Он рассказывал ужасные вещи. В газовой камере они оставались полчаса. Сначала их развязали. Обезумев от ужаса, они кидались друг на друга, у некоторых потом оказались вырваны глаза. Этот проклятый «циклон», должно быть, убивает очень медленно.
В ближайшее воскресенье после этих событий из флигеля «а» 14-го блока убрали всех заключённых. Около полудня там поставили длинные столы, в комнату вкатили несколько бочек с пивом и поставили их на столы. Всё было готово к празднику.
После полуденной поверки в 14-м блоке собрались на праздник почти все «зелёные» и «проминенты» во главе со старостой лагеря. Гремел лагерный духовой оркестр. Дирижировал достопочтенный капо из крематория. Пиво лилось рекой и смешивалось с древесным спиртом, медицинским спиртом и эфиром; спирт участники празднества прихватили с собой. Староста лагеря произнёс речь, после которой пирующие стали петь и танцевать. Да, это был настоящий пир, но, как обычно, расплачивались за него заключённые. Ибо когда вечером «блоковые начальники», захмелев, вернулись в свои бараки, они весь свой пьяный гнев вылили на «кретинов».
Староста нашего блока растроганно поведал нам, что служба СС и лагерное руководство закатили «банкет» по случаю блестящего завершения операции, проведённой в ночь на 22 июня.
25. МАССОВОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ
Осенью 1944 года нацисты приступили к массовому уничтожению людей. Ежедневно в лагерь прибывали тысячи заключённых. Их гнали сюда из прибалтийских республик, из Белоруссии и Польши, из Румынии и Венгрии. Это были евреи и русские, цыгане и поляки, а иногда в Штутгоф переезжало всё население какой-нибудь польской деревни — мужчины, женщины и дети.
Поддерживать трудовую дисциплину на прежнем уровне теперь было невозможно, точно так же, как невозможно было найти работу для всей этой огромной массы людей. Бараки были битком набиты заключёнными. Если раньше в блоке размещалось не более шестисот человек, то теперь их бывало и тысяча восемьсот и две тысячи. Прямо перед новым лагерем были поспешно построены бараки для заключённых из Прибалтики. Существовал специальный лагерь для еврейских женщин. В бараки для евреев эсэсовцы превратили и несколько блоков нового лагеря. Датчан переселили из 13-го блока в 5-й. В Штутгофе начинался хаос.