Страница 12 из 50
В комнате, где мы находились, было около пятидесяти человек. Маленькая комната без света. Вдоль стен стояли трёхъярусные деревянные койки с досками вместо матрасов.
Мы осмотрелись. Усталость, жажда, невероятное напряжение сил, которого потребовала от пас дорога, последние события, зловещие слова Майера и цинизм, с каким они были сказаны, — всё это настолько измотало нас, что мы желали только одного: броситься на пол и поскорее уснуть, забыться. Но мы не смели. Мы боялись, да, да, мы просто боялись.
Очередная встреча с эсэсовцами не заставила себя долго ждать. Недаром у всех было такое ощущение, что в покое нас не оставят. В нашу совершенно тёмную комнату вошли не то три, не то четыре человека. Конечно, это были эсэсовцы. Я никогда так и не узнал, кто именно пожаловал к нам в тот вечер, но один из них был наверняка рапортфюрер Хемнитц. Они загрохотали каблуками по полу, чтобы привлечь к себе соответствующее внимание, и позвали переводчика. Вышел Фриц М. Один из эсэсовцев рявкнул в темноте:
— Вы всё ещё коммунисты?
Помолчав немного, наш товарищ ответил спокойно и твёрдо:
— Я могу говорить только себя, а не за других. Что же касается меня, то я всё ещё коммунист и останусь коммунистом.
Он получил страшный удар. И, как подкошенный, рухнул на пол, хотя это был известный датский боксёр. Удар был нанесён слишком неожиданно. Через секунду он уже снова стоял перед эсэсовцами.
— Я научу тебя стоять прямо, когда ты разговариваешь с СС! Ты у меня узнаёшь, что такое СС! — закричал другой голос.
Снова последовал сокрушительный удар, но на этот раз наш товарищ ждал его. Он стоял прямо., не шелохнувшись.
— Теперь ты знаешь, что такое СС?
— Нет.
— Ничего, узнаешь ещё до того, как мы покончим с вами.
А один из них добавил, выходя из комнаты:
— И не слишком крепко засыпайте. У СС есть обыкновение приходить по ночам и заниматься с заключёнными строевой подготовкой. Так вот, будьте, порасторопнее, ясно?
Они ушли, мы снова остались одни. На следующий день мы узнали, что то же самое произошло с нашими товарищами в двух других комнатах.
Я согрешу против истины, если скажу, что мы не пали духом. Фактически мы совсем утратили способность мыслить и чувствовать. Остались лишь какие-то обрывки мыслей, которые время от времени шевелились в голове. И долго ещё у нас не было ни минуты покоя, чтобы хоть как-то обдумать создавшееся положение.
Ночью в комнату вошёл ещё один эсэсовец. Казалось, он непременно хотел о чём-то поговорить с нами. Эсэсовец сказал, что он дежурный по баракам. И словно ни к кому не обращаясь, он пробормотал несколько раз:
— Какие же вы всё-таки дураки, какие дураки! А теперь вы погибли, идиоты этакие. — Помолчав, он продолжал: — Ведь вы германцы, так зачем же вам понадобилось бороться против нас, немцев? О, какие вы идиоты! А что шведам надо? Чего они лезут не в своё дело? Ведь они тоже германцы. Ах, какие вы идиоты!
Лишь вернувшись в Данию, я понял, почему он заговорил о шведах. Очевидно, он слышал о той позиции, которую Швеция заняла по отношению к Дании после 29 августа.
Он сидел и говорил как бы сам с собой. Внезапно комната осветилась. Вошёл сравнительно молодой человек с зажжённым карманным фонариком. И посмотрел па эсэсовца: он был толстый, рыжий, надутый, с глупой физиономией. Его звали Фохт, но мы дали ему кличку «Рыжий»; впоследствии нам пришлось познакомиться с ним довольно близко.
Обладатель карманного фонарика выглядел прекрасно и был хорошо одет. На нём были тёмные бриджи, тёмная, сшитая по фигуре куртка, высокие, начищенные до блеска сапоги и круглая фуражка без козырька, лихо заломленная назад.
Однако на левой штанине были нашиты маленький крест красного цвета, номер и красный треугольник углом вниз. Такие же нашивки были у него на правой стороне груди. На правом рукаве белела повязка; при свете карманного фонарика я прочитал надпись на повязке: «Lager-elektriker»[14].
Электрик и эсэсовец поговорили о чём-то шёпотом, после чего эсэсовец вышел из барака. И тут же у электрика развязался язык.
По его словам, он немецкий коммунист. С 1933 года сидел в различных лагерях. В Штутгофс находится с 1940 года — значит, около трёх лет. По сравнению с тем, что было раньше, сейчас здесь живётся в общем неплохо, почти как в санатории. Он электромонтёр. Пришёл сюда посмотреть, почему не горит свет. Если у нас есть табак, сигареты, кольца, часы и прочие цепные вещи, а в лагере всякая вещь представляет ценность, то лучше отдать всё ему, пока не вернулся эсэсовец. Ибо завтра эсэсовцы всё равно отберут их у нас, — закончил электрик.
Получив несколько часов и колец, он крепко зажал их в кулаке.
— Отдайте всё мне. Вы говорите, что у каждого из вас есть специальность; значит, вы попадёте в мою рабочую команду и вам лучше поддерживать со мной хорошие отношения.
Электрик получил от нас немало. Пожалуй, даже очень много. И тут же потерял к нам всякий интерес. Он сказал, что починить этот проклятый свет в темноте невозможно, так как произошло, по всей видимости, короткое замыкание.
Через несколько недель я снова заглянул в эту самую комнату. И мне стало ясно, что здесь уже давно вообще не было никаких проводов.
Когда электрик ушёл, вернулся эсэсовец. Предварительно они поделили в умывальной, где был свет, отнятые у нас вещи. Вернее, эсэсовец забрал себе львиную долю, а электрику дал несколько сигарет, немного табаку и пару часов. Это был первый урок по системе «организационных методов», созданной эсэсовцами в содружестве с лагерной аристократией, так называемыми «промилентами»[15].
Как это ни странно, в тот же вечер нам дали немного воды. И без обиняков сказали, что она заражена тифозными бациллами. Тем не менее мы пили эту воду. Умрём мы или останемся живы — нам было совершенно безразлично. И я уверен, в тот вечер ни один датчанин не надеялся, что выйдет когда-нибудь из Штутгофа живым.
Мы повалились на пол, и многие уснули. Но в наших ушах долго ещё звучали слова эсэсовцев:
— И не слишком крепко засыпайте. У СС есть обыкновение приходить по ночам… Так вот, будьте порасторопнее…
8. ШКОЛА РАБСТВА
Но в эту ночь ничего больше не произошло. Нас оставили в покое до самого рассвета. Мы проснулись от дикого рёва:
— Schnell, schnell, los, los!
Так же, как и вечером, нас построили перед бараком. «Рыжий», тот самый эсэсовец, что обобрал нас вместе с лагерным электриком, расхаживал перед строем, словно надутый индюк. И не просто расхаживал. Он маршировал на своих коротких, выгнутых колесом ногах. Теперь мы рассмотрели его. У него были рыжие волосы и красное, одутловатое лицо. Вдруг взгляд его упал на какого-то заключённого в бараке, который находился прямо перед нами. «Рыжий» подозвал его и приказал вычистить ему сапоги. Он небрежно поставил ногу на табурет, который заключённый захватил вместе со щётками. Бедняга до блеска начистил эсэсовские сапоги, а когда работа была закончена, «Рыжий» дал ему такого пинка в зад, что тот растянулся на земле. Это была награда за труд.
Пока мы стояли и ждали, появился вчерашний офицер с черепом на фуражке и собакой на поводке. «Смирно!» Мы стали по стойке «смирно» с шапками в руках. Он медленно шёл мимо нас. Его маленькие, глубоко запавшие глазки, казалось, фотографировали каждого из нас. Когда, чисто выбритый и напомаженный, он проходил возле меня, его тонкие жёсткие губы шевельнулись, и я услышал:
— Untermenschen![16]
И он прошёл дальше. Мы его не интересовали.
Мы всё ещё ждём. Пока что ничего особенного не произошло. Несмотря на усталость и голод, мы чувствуем себя сегодня немного лучше, чем вчера. Та небольшая передышка, которую мы получили ночью, оказала на нас благотворное действие.
14
Лагерный электрик (нем.).
15
Prominente — привилегированные (нем.).
16
Низшая раса! (нем.)