Нимай Дас

Пуджа решил разделить свои деньги на несколько частей и поселиться в какой-нибудь недорогой дхарма-шале, где он мог бы предаваться духовным занятиям по своему собственному плану, без всякого постороннего вмешательства.

- Я поселюсь с тобой, если ты не возражаешь, - сказал Нимай.

- Конечно, - кивнул Пуджа. - У нас будет свой маленький кутир.

Когда самолёт совершил посадку в Лондоне, в нём появился ещё один преданный. Его сразу можно было узнать по курте, дхоти и шикхе. Он тоже летел в Индию и был учеником того же духовного учителя, что и Пуд-жа. Его место было в другом салоне, но Нимай и Пуджа поговорили с ним немного до отлёта. Он сказал им, что договорился встретиться в Индии с одним преданным из Италии, с которым они хотят обойти храмы Южной Индии. Как и Пуджа дас, он не принадлежал ни к какой общине и не служил никакому старшему преданному и в ближайшем будущем не собирался присоединяться ни к какой ятре.

Раньше Нимай лишь в общих чертах слышал, что некоторые учителя бросают своих учеников. Он никогда никого не расспрашивал о подобных случаях, да и на ферме мало, что говорили о таких случаях. Но сейчас он во всех подробностях узнал об этом от Пуджи. В течение всего полёта Пуджа рассказывал Нимаю о многочисленных скандальных происшествиях в Движении. Он рассказал о том, как руководители, пользуясь своим положением, растрачивали общественные деньги и заставляли преданных заниматься тем, что не имело отношения к духовной деятельности, например, посылали их продавать картины, а не распространять книги. Он сказал Нимаю нечто ещё более ошеломляющее. Оказывается, один журналист написал целую книгу о преступлениях, совершённых руководителями общества, и об их порочном поведении, и выходило, что всё это были общеизвестные факты.

Нимай хотел было сказать, что никто из тех преданных-руководителей, которых он знал, не совершал никаких ужасных поступков, но затем подумал, что, возможно, Пуджа знает то, чего не знает он, и может рассказать что-нибудь о его, Нимая, наставниках. Пуджа, казалось, знал обо всех отвратительных случаях. Неудивительно, что он разочаровался в преданных.

Нимаю очень не хотелось услышать от Пуджи какую-нибудь нехорошую историю о ферме, на которой он жил. За те три года, которые он провёл на ферме, там не было ни одного скандального происшествия. Однако никогда не знаешь наверняка, что делается рядом с тобой…

И всё же Нимай осмелился высказать своё мнение и сказал несколько добрых слов о своём Гурудеве, который очень искренно проповедовал в Гайане во время пада-ятры. Пуджа не стал ему возражать, а сказал, что, насколько ему известно, Гурудев Нимая - один из тех немногих старших преданных, которые являются «исключением из общего правила». Затем Пуджа начал рассказывать о том, какую боль причинил ему уход из Общества его гуру.

- Я по-настоящему поклонялся ему, - говорил он, - как мы и должны поклоняться гуру. Но теперь у меня нет никакой веры. Я похож на разбитый колокол, и я вряд ли когда-нибудь буду таким же, как. прежде. Как я смогу доверять кому-нибудь после того, что случилось?

В результате, к моменту их прибытия в Нью-Дели у Нимая появилось твёрдое убеждение, что лучше не сообщать в храм о своём приезде и не вызываться выполнять там любую работу, как это обычно делают брахмачари, а иначе кто-нибудь может использовать его в своих целях. Кроме того, он проникся сочувствием к Пудже, который испытывал такие же - и даже ещё более тяжкие - душевные страдания, что и он сам. Слушая о страданиях Пуджи, Нимай смог более трезво взглянуть на свои собственные. «Мне был дарован особый вкус к духовной жизни, а сейчас я его не чувствую. Но зато меня никто и никогда не обманывал», - подумал он.

Глава 4

(Н.д.б.)

Что бы со мной ни происходило, я никогда не забывал Чхоту, Ямалу и Арджуну. Я не терял надежды увидеть их вновь. Когда мы расстались с ними в первый раз, я тяжело переживал нашу разлуку (думаю, что и они тоже). И тогда я начал думать о них и воскрешать в памяти наши беседы, так что они представали в моём воображении, словно живые. Если у вас есть друг, и ваша дружба основана на сознании Кришны то, даже если вы разлучены со своим другом, эта дружба принесёт вам большое благо. Таково вайшнавское понимание разлуки. Преданные постоянно насмехались надо мной и говорили, что из-за того, что я думаю о мышах, я и сам стану мышью в следующей жизни. Но я же думал не о «мышах». Думая о Чхоте, я думал о проповеди обусловленным душам, а также вспоминал различные наставления, которые могли бы помочь мне в моей духовной жизни, и ведические истории, в которых рассказывается как преданные учили животных воспевать Харе Кришна. Вы же не будете утверждать, что Аджамила станет ребёнком в следующей жизни только потому, что думал о своём ребенке, Нарая-не. Произнося имя Нараяны, он произнёс Имя Бога. И по словам Вишванатхи Чакраварти, произнося имя сына, Аджамила думал о настоящем Нараяне. Думая о Чхоте, Ямале и Арджуне, я представлял не бессловесных грызунов, выбегающих из своих норок, чтобы покопаться в отбросах в поисках пищи. Мысли о них избавляли меня от влияния майи и пробуждали во мне стремление быть более ответственным преданным и распространять сознание Кришны. Я знаю, всё это кажется полным бредом (или сумасшествием), но именно так всё и было.

Расставшись со своими мышами, первые несколько дней я сильно тосковал по ним. Но когда я увидел до какой степени был опустошён Пуджа дас, это помогло мне понять, что у меня всё не так уж плохо, и я смог найти в своём чувстве разлуки нечто положительное. Например, я вспомнил, что именно благодаря Чхоте я понял, что мы можем думать о Кришне и служить Ему хотя бы самую малость. Я осознал это, когда размышлял над тем, что мыши мало что могут делать как преданные. Ведь Чхота совсем крохотный и такой неопытный, а его братья даже более неопытны, чем он, и все трое просто неспособны делать много. Я подумал тогда: «А есть ли какая-нибудь польза от такой проповеди?» Понимание того, насколько незначительно наше служение, приводило меня в уныние, и я сказал об этом Чхоте. И тогда он рассказал мне, насколько тяжела жизнь мышей, которых на каждом шагу подстерегает опасность. Он начал проповедовать мне, и у него так замечательно это получалось. Он сказал, что Кришне доставляет удовольствие не размах нашей деятельности, а наша искренность и преданность. С того-то дня он и стал говорить о своём желании проповедовать другим мышам. И хотя, имея такое крохотное тело, он не мог делать много, он был полон оптимизма.

Когда мне тяжело, или когда я просто выполняю рутинные обязанности, я думаю о том, как Чхота радовался тому, что у него есть хоть какое-то сознание Кришны, и как он старался хоть что-то делать для Господа. Мы не можем даже себе представить, как трудно, к примеру, мышам контролировать себя во время еды и не превращать еду в чувственное наслаждение. Даже если преданные просто стараются почитать прасад, а не набрасываются на него с жадностью, это уже можно считать преданным служением. И если преданный просто хорошо повторяет Святые Имена, это тоже доставляет Кришне большое удовольствие. Никакую деятельность преданного, старающегося служить Господу, нельзя считать незначительной, подразумевая под словом «незначительный» нечто бесполезное и не доставляющее Кришне удовольствия. Я обычно забываю о том, что можно даже что-то незначительное делать так, что это доставит Кришне и гуру большое удовольствие. Вспоминаю же я об этом тогда, когда мне приходит на память, как.

Чхота старался хоть понемногу проповедовать сознание Кришны. Вспоминая о своих мышах, я думаю, с каким смирением, благодарностью и энтузиазмом они служили Господу. Неужели же из-за таких мыслей я стану в следующей жизни мышью? Нет, я так не думаю. Мысли о них очень вдохновляют меня. Когда я думаю о них, во мне сразу пробуждается желание молиться Кришне, и я вспоминаю о том, что хочу быть Его слугой и другом. И еще начинаю лучше понимать, как ничтожны мои силы и способности.