Солнце доктора Бракка

Тут терпению Бракка пришел конец.

— Да, господин профессор, — прервал он Экардта, — мой долг добросовестно трудиться над решением поставленных передо мной задач. И я тружусь именно так — добросовестно. В этом вы должны были убедиться за время моей работы. Но теперь я бы хотел, чтобы вы лично удостоверились в том, что мне удался эксперимент.

Он вынул из кармана блокнот, открыл его и протянул профессору.

— Коэффициент полезного действия фотоэлемента достигает тридцати восьми процентов.

Расхаживавший по кабинету Экардт внезапно остановился, бросил на Бракка пронзительный взгляд, взял у него блокнот и, сжав губы, принялся читать записи показаний измерительных приборов. Глаза его открывались все шире, а брови поднимались все выше и выше. Он опустил руку, державшую блокнот.

— Это что, действительно результаты измерений? — тихо спросил он.

На лице старика было написано такое недоверие, что Бракк невольно усмехнулся.

— Разумеется, господин профессор, можете убедиться сами.

Бракк открыл дверь. Профессор без возражений последовал за ним. Через несколько минут он стоял уже в помещении рядом с лабораторией, где находилась опытная установка, и так же пристально смотрел на стрелки измерительных приборов, как смотрел на них до него сам Бракк. В нем заговорил ученый. С невероятной тщательностью он проверил установку, переключил измерительную шкалу, закрыл свинцовый ящик с радиоактивным веществом, осмотрел фотоэлемент. За все это время он не проронил ни слова. Только когда установка пришла в действие и измерительные приборы зафиксировали энергию, вырабатываемую фотоэлементом, он сказал едва слышно:

— Просто немыслимо!

Профессор Экардт сел на низенький табурет, тяжело дыша, словно поднялся по бесконечно длинной лестнице. Он знал твердо только одно: там, на столе, стоит опытная установка с фотоэлементом нового типа, который преобразует энергию бета-лучей в электроэнергию при невероятно высоком коэффициенте полезного действия. «И это открытие сделано здесь, в институте, которым я руковожу. А я-то считал его фантазером, честолюбцем». Экардт повернул голову и посмотрел на Бракка, стоявшего у стола.

— Что же вы молчите? — закричал он, не в силах сдержать волнение. Экардт совсем забыл, что сам так ничего и не сказал Бракку.

— На вашем месте я бы на голове ходил! Тридцать восемь процентов! Да вы понимаете, дружище, что, если удастся наладить производство таких фотоэлементов в большом масштабе, это будет означать революцию в производстве энергии!

Профессор Экардт встал и горячо пожал руку Бракку.

— Я… — он запнулся. — Я, видно, понемногу старею. Да, да, мне уже не угнаться за молодыми коллегами с их неудержимым стремлением вперед. Я ни в грош не ставил ваши попытки и не скрывал этого от вас. Я был уверен, что вы ничего не добьетесь! Считал, что для создания такого фотоэлемента необходимы условия, которых нет в нашем институте. Сколько бился над этим Хегер! Как дорого обошлись его опыты! Безуспешность его попыток окончательно убедила меня в невозможности задуманного. И вот через полгода являетесь вы, коллега Бракк, все с той же проблемой.

Экардт глубоко вздохнул, помолчал, а затем воскликнул:

— Но мне следовало просмотреть ваши вычисления… Это был мой долг, моя обязанность. Я…

В этот момент вошел доктор Хегер.

— Вот вы где, коллега Бракк, а я искал вас, — сказал он и сразу же умолк, заметив профессора.

— Я не помешаю?

— Нет, нет, коллега Хегер, хорошо, что вы пришли. Я как раз хотел пригласить вас, — ответил Экардт. — Посмотрите-ка сюда, — он указал на опытную установку. — Я еще сам не могу в этом разобраться.

Хегер подошел, увидел защитный экран, свинцовый ящик с радиоактивным веществом и сразу же понял: Бракку удался опыт. Странное чувство овладело им, когда он склонился над измерительными приборами.

— Этого не может быть! — воскликнул он и повернулся сначала к Бракку, потом к профессору, словно ждал, что сейчас все выяснится и окажется, что с ним сыграли шутку. Однако профессор Экардт кивнул.

— Да, невозможное стало возможным. Коэффициент полезного действия тридцать восемь процентов. Если бы я не видел своими глазами, я бы ни за что не поверил.

«Тридцать восемь процентов!» — эхом отдавалось в ушах у Хегера. Бракку удалось то, к чему он, Хегер, стремился целых три года. Бессмысленно смотрел он на стрелки измерительных приборов, на электрический термометр, регистрирующий температуру фотоэлемента, и пытался справиться с собой; наконец он взял себя в руки и подошел к Бракку.

— Итак, вас можно поздравить, коллега.

Холодный металлический звук собственного голоса поразил его, и он поспешил добавить с усмешкой:

— Вы баловень судьбы, Бракк, вы походя решаете проблемы, над которыми ученые бьются десятилетиями. Поразительный успех.

Бракк ответил не сразу. Слишком уж неприкрытая зависть слышалась в голосе Хегера. «Этому бездарному честолюбцу предстоят еще новые поражения, — подумал вдруг Бракк с невольным торжеством. — И не только на поприще науки». Но тут же опомнившись, он поблагодарил за поздравление. Затем обратился к профессору:

— Если позволите, я тотчас же примусь за описание опыта и связанные с ним расчеты.

Теперь Экардт готов был во всем идти навстречу Бракку.

— Разумеется, коллега, — любезно сказал он, — об этом и спрашивать незачем. Думаю, что лучшая помощь, которую я могу вам оказать, — это немедленно освободить вас от планового задания, чтобы вы могли полностью посвятить себя новой задаче.

Вера сидела за письменным столом и перечитывала письмо, которое написала еще утром. Ей все не нравилось, слова на бумаге теряли свою убедительность. Насколько лучше было бы сказать это вслух, поговорить по-хорошему. Но Вера знала, что в разговоре с Вернером она растеряет и эти слова, не сможет объяснить ему, как тяжело у нее на душе. Так появилось письмо, которое она собиралась молча оставить на его письменном столе.

Резко зазвонил телефон. Вера сняла трубку.

— Вернер?.. — Она не сразу поняла, о чем волнуясь, бессвязно рассказывал муж, но почувствовала радость, звучавшую в его голосе. — Что ты говоришь? Я не понимаю… Ты так взволнован… Что удалось?

— Порадуйся вместе со мной! — кричал Вернер. — Вера, я этого добился. Тут все прямо онемели. Ты понимаешь, это пришло мне в голову сегодня ночью, совершенно неожиданно. И я пораньше ушел в институт. Ты нашла мою записку? Вера, это удалось! Слышишь? У нового фотоэлемента коэффициент полезного действия тридцать восемь процентов! И он работает. Понимаешь? Он уже несколько часов равномерно вырабатывает электроэнергию. Ты рада, Вера? Скажи, что рада.

Она судорожно глотнула.

— Да, да, я рада, Вернер. Только не могу так сразу осознать все…

Бракк, полный торжества, не почувствовал по ее голосу, что ее волнует и что-то другое, не относящееся к их разговору.

— Я, конечно, не приду вовремя. Ты понимаешь? — продолжал он кричать в трубку. — Но к девяти буду обязательно. Я так счастлив, Вера…

Положив трубку. Вера еще с минуту постояла у аппарата. Постепенно до нее начало доходить значение услышанных слов. Ему удалось, удалось то, о чем он думал день и ночь! А ведь никто не верил в его идею. Никто! И она тоже не верила… Ей стало стыдно своего малодушия, своего — теперь она это ясно видела — эгоизма.

Ее постоянное раздражение, неудовлетворенность, отчаяние, все то, что заставило написать утром письмо, сейчас казалось мелким и ничтожным рядом с неутомимыми, целеустремленными поисками Вернера. А она была близка к тому, чтобы помешать его работе, такой значительной, такой важной для всех!

Вера решительно подошла к письменному столу, взяла письмо и сожгла, даже не перечитывая. И, пока она следила за языками пламени, в ней зародилась надежда: теперь все наладится, они будут счастливы, как раньше. Добившись своего, Вернер успокоится, они будут чаще бывать вместе.