Зомби Апокалипсис

Камера поворачивает направо, показывая ряд магазинных витрин. Большинство стекол выбито. Неожиданно перескакивает на лицо Джолин Линдблум, оно опять слишком близко. Потом девушка пятится, садится на стул. Она в помещении; за ее спиной стена светло-зеленого цвета, с вертикальной трещиной от потолка до пола (вероятно – это выходит за рамку). Трещина не очень широкая, но заметная. Непонятно, что это за комната. Свет идет из окна, расположенного где-то сзади и справа от камеры; он неярок и продолжает тускнеть, пока Линдблум говорит. К концу записи ее силуэт едва различим.

«Так. Что я там говорила, про Линду и... угу. Тогда я и решила смыться. Дезертировать. Звучит так, будто я вообразила, что все кончено, и сказала себе: «Довольно, пора, на хрен, убираться отсюда»? Нет, я просто смылась. Развернулась и принялась бить, рубить, толкать, уворачиваться – что угодно, лишь бы выбраться. Некоторые из тех, кого я била, вероятно, были моими товарищами. Я не слишком хорошо видела, да и тогда мне было плевать. Я просто била, колола, пинала, а потом бежала, и бежала, и бежала, и не останавливалась, пока не отказали ноги. Я не знала точно, где оказалась, но главное, я больше не была в подземке.

Мне все это снится каждую ночь, порой по нескольку раз за ночь. Иногда мне снится, что я вижу, как Линда Вашингтон разворачивается и убегает, а я валяюсь под грудой зомби, иногда – что я просыпаюсь утром и обнаруживаю у себя на ноге здоровущий укус. Или что надо мной стоит Томми Макманус и говорит: «Спасибо, малыш» – довольно отчетливо, несмотря на отсутствие большей части лица. Или вот еще вариант: сержант лежит на спине, пытаясь пристроить ствол себе под подбородок, прежде чем выстрелить; получается у него не ахти, потому, что в это время зомби продолжает вгрызаться в его живот. Все это я вижу в каждом сне. Каждое утро картинки вспоминаются очень ярко. И я знаю, что это сон, потому что смотрю как бы сверху и издали, словно бы, удирая, остановилась и оглянулась. Хотя я чертовски уверена, что не оглядывалась. Не могла себе этого позволить. Следовательно, это сон. Или часть сна.

Вчера ночью я спала на крыше еще с какими-то людьми. Одолела десять этажей вроде бы пустующего жилого дома. А когда до крыши оставалось всего два этажа, столкнулась на лестнице лицом к лицу с этими парнями с пушками. У них был целый арсенал. Но не столько это встревожило меня, сколько их лица. Точнее, глаза. Безумные глаза. Только так я и могу их описать: безумные глаза. Ты вдруг обнаруживаешь, что смотришь на кого-то с безумными глазами, и не знаешь, что они собираются делать, хотя явно нечто не слишком приятное.

Если бы пистолет был у меня в руке, а не в рюкзаке за спиной, наверное, я пристрелила бы их чисто рефлекторно, прежде чем они успели бы выпалить в меня. Но я только застыла на месте, под дулами их нацеленных мне в голову полуавтоматов. Чуть позже один из них опустил оружие и сказал: «Если ищешь безопасное место для ночлега, можешь остаться

здесь, если сумеешь доказать, что не заражена».

Я не двигалась. Тогда другой пояснил: «Придется раздеться, показать, что тебя не кусали». Он повернулся и завопил наверх: «Женщину сюда!»

Спустилась толстая тетка лет сорока, зыркнула на меня и велела парням отвернуться. Я могла снять одежду и продемонстрировать, что меня никто не кусал, или могла подыскать другое место, чтобы вздремнуть, без разницы. Ну, я подчинилась ей. Какая, на хрен, разница. Она все время болтала о том, как вначале они собрали всех, кто нашелся по соседству, потом потеряли нескольких и подобрали других, искавших убежища. Она и кое-кто из остальных, включая этих двух парней, планировали не рыпаться и ждать, когда явится Национальная гвардия, или армия, или еще кто и заберет их. Они слали мейлы, пытались связаться с прочими людьми, иногда даже по «Твиттеру», когда тот работал, и даже не потеряли радиосигнала. Я уже натягивала шмотки, когда поняла, что в какой-то момент перестала слушать, потому что разревелась. Она не обратила внимания.

Парни обшарили мой рюкзак и, конечно, нашли пистолет. Один из них знал об оружии достаточно, чтобы сообразить, что это армейский образец. Если бы меня спросили, я бы сказала, что нашла его, но меня не спросили. К моем удивлению, мне разрешили оставить его. Потому что у меня был только один, сказала мне женщина, когда мы поднимались на крышу. Если бы их оказалось два, или три, или больше, излишек забрали бы в их «резервный фонд». Но отнимать единственное средство самозащиты у меня не стали. Все, казалось, не так уж и хреново. Покуда.

Их было человек тридцать, со спальными мешками и одеялами – они готовились укладываться. Я отыскала себе местечко в центре, между стариком, его внучкой и брюнеткой примерно моего возраста, с причудливыми татуировками на тощих руках и кривой мебельной иглой, продетой сквозь левую бровь. Я заметила, что она втыкает себе в нос, и в щеки, и в уши гвоздики и кольца, вместо того чтобы снять их на ночь, что выглядело весьма дико. Девушка поймала мой взгляд и объяснила, что, когда выходит наружу, не надевает свои украшения, чтобы зомби не ухватились за них, но при этом не хочет, чтобы дырочки заросли.

Я не знала, что дырки зарастают, но сказала только: «Хорошая мысль», или что-то типа того. Она представилась как Кэл (сокращенно от Кэлла Лили). Старик назвался Родриго, его внучку звали Грациэла. Потом появился щекастый парень с чайником и чашками на подносе и спросил, не хочет ли кто травяного чая. Тут меня затрясло. Не сильно, но я знала, что будет хуже, так что поинтересовалась, где тут у них туалет. В квартире этажом ниже, ответили мне, и велели не смывать без крайней нужды.

Из взломанной квартиры было вынесено все хоть сколько-нибудь полезное. Очень практичная и организованная группа, подумала я, запершись в крохотной ванной комнате с душевой кабиной, но без ванны, и раковиной размером с суповую тарелку, и впала в истерику.

А может, и не в истерику, потому что я не вопила и не выла, ничего такого. Просто меня колотило, и я никак не могла перестать дрожать.

Мне хотелось уйти. Хотелось забрать пожитки и бежать, на хрен, но я слишком устала. Меня ждало нечто похожее на нормальный ночной сон. Как я могла противиться? Но утром я первым же делом смылась.

Что эти люди воображали себе – где они находятся? Что, они полагали, происходит? О да, естественно – они думали, сейчас примчится кавалерия; думали, армия или Национальная гвардия спешит подобрать их задницы и доставить в безопасное место. Как же я радовалась, что выкинула свою форму. Знаю-знаю, я сыграла труса, не рассказав им о подземке или о том, что решили сделать с Квинсом и Лонг-Айлендом. Или о плане Б.

Но, пожалуй, их это и не интересовало. Кто я для них – всего лишь еще одна особа, ищущая безопасное место для ночлега. Все фальшь: и их охрана, и вежливость, мол, женщина должна осматривать женщину на предмет укусов зомби, и их травяной чай. Я как-то слышала такое выражение: «уютная катастрофа». Ну, вы видели такое в фильмах и по телевизору, когда конец света, а маленькая группа прирожденных умельцев выживать уравновешивает бедственное положение возможностью добывать себе все, что им требуется или хочется,– все бесплатно, никто нигде не толпится, не шумит, все проблемы и неврозы будничной жизни просто растаяли.

Если бы я осталась там, хотя бы еще на одну ночь, я бы превратилась в такую же, как они. Ничего не делала бы, торчала на месте, таскала откуда ни попадя товары и ждала бы, надеясь, что спасатели подберут нас раньше, чем выйдет травяной чай – или войдут зомби, что бы ни стряслось первым.

Так могла ли я спать? Хрена ли... Придавила пару часов в лучшем случае, пока небо малость не посветлело. Татуированные Ручки, дедушка и внучка все еще дрыхли, когда я подорвалась и свалила оттуда, на хрен. На лестнице дежурили парень и женщина. Они не препятствовали моему уходу, но женщина заставила взять листок с нарисованной от руки картой, где было показано, как найти это здание, – не слишком подробной и определенно не в масштабе, но достаточно понятной. Мне не хотелось, но она настояла. Я сунула бумажку в один из карманов, намереваясь позже выкинуть ее, на хрен.