Страница 42 из 88
Я встала с колен, честно говоря, мне пришлось это сделать, так как они уже болели, и с опаской выпрямилась, вжавшись в холодильник. С улицы внизу или из любого далекого окна меня не должно быть слишком заметно. В отличие от нее.
Я сказала:
– Значит, ты тут с какими-то друзьями или с семьей?
– Моя мамаша умерла. И вернулась. Стью снес ей голову лопатой. Потом мы убежали.
Она сообщила все это вполне бесстрастно. Но в ее зеленых глазах блеснули слезы, блеснули и поползли по щекам. Она вытерла их тыльной стороной ладони, словно смахнула капли пота или дождя.
– Кто такой Стью?
– Мой парень.
Я ничего не сказала.
А она продолжила:
– Нас всего пятеро. Мы решили, что можем укрыться здесь. Пока это не кончится. Или пока кто-нибудь все не уладит.
Я подумала: ну и кто, по-твоему, должен этим заняться, чертова дурочка, – может, бронекавалерия США? Но ее поколение ни в грош не ставит американскую армию. Может, она надеется, что спасителем будет Бэтмен или Хранитель .
Она не выглядела сумасшедшей. Она выглядела – и мне нравится такое выражение – собранной. Грустной, и собранной, и незлой. Она походила на меня, Лаура.
На меня, когда я была молодой. Когда ты и я по-настоящему знали друг друга, до Жана и Кена.
Я сказала:
– Значит, Джи?
– Ага, Джи.
– Не думаю, что нам есть о чем говорить. У меня не очень много еды – в смысле...
– О, у нас полно еды, – сказала она, опять с гордостью.
– Хотите? О, все в порядке, – добавила она, прочитав мои усталые старые мысли, – это не ловушка, ничего подобного. Я имею в виду, мы должны заботиться друг о друге. Мы же выжившие.
– Спасибо. Джи. Мне ничего не нужно. Кроме того, что мне нужно идти. Не стой на балконе слишком долго. Не нужно, чтобы тебя увидели.
– Да ладно, все путем, – беспечно ответила она.
– У Уэйна и Стью все схвачено.
– И, – добавила я, – никогда не разговаривай с незнакомцами.
Она рассмеялась. Лаура, она рассмеялась. Она смеялась, как смеялась я, как смеялась ты. Девчоночьим смехом. Бедное дитя.
– Будь осторожна, – холодно сказала я ей, и отступила в комнату, и захлопнула окна.
И заперла их. Стекла у меня двойные.
Если бы также можно было защитить разум, сделать его устойчивым к холоду, устойчивым к потрясениям.
А вот сердца наши защитить, конечно, невозможно.
Но сердца больше не имеют значения.
Ох, Лаура. Прости, дорогая моя...
Дорогая Лаура.
Ночами становится холодно. Я укрываюсь кучей одеял, а еще согреваю себе две бутылки воды методом кастрюльки и свечки.
Мне не хватает Кена. Он всегда был теплым. Даже когда мы перестали заниматься сексом, он согревал кровать. Но его часто в ней не было. Охотился за книгами или проводил ночи в пабе с приятелями.
Или подружками. Позже он уходил в набеги с Роджером. Фургончик Роджера все еще работал. У него был запас бензина, не слишком хорошего качества. Но вполне пригодного. Так мы и собрали все мои продукты. Господи, и теперь старуха наливает в грелку «Эвиан» – ну не смешно ли?
Вчера ночью, однако, я замерзла. Пришлось дважды вставать, чтобы заново подогреть воду в обеих бутылках, я окоченела еще больше, пока ждала. И мне приходится быть очень бережливой. Запасы бутилированной воды и свечей не бесконечны, хотя я использую их снова и снова. Я могу пустить в оборот собственную мочу, кипятить ее. Но избавляться от дерьма на балконе сплошная морока. К тому же кислота может разъесть резину.
Иногда я благодарю Бога за то, что у меня прекратились менструации задолго до всей этой – как там она сказала? Траханой муры. Как, ради всего святого, молодые женщины ухитряются справляться каждый месяц? Впрочем, как ухитряются справляться вообще все...
В два часа ночи, когда я вроде как провалилась в нездоровую дрему, я услышала громкую рок-музыку – она неслась откуда-то из нижних квартир.
У них, должно быть, плеер для дисков на батарейках. У Джи и ее друзей, у ее парня. Стью.
Годы назад я ненавидела громкую музыку, особенно в неурочные часы. Хотя Кен, умеющий быть таким саркастичным, только радостно храпел бы под этот грохот. Но вчера ночью музыка согрела меня. Правда, согрела.
Эти молодые люди живут в Башне. И они – не из тех. Они все еще люди. И – я не совсем одинока.
Конечно, я подумала – господи, их же слышно на мили вокруг. Это же, как маяк. И они наверняка запалили огонь, жутко опасный, и зажгли свечи, не подумав о ставнях, не задернув даже занавески, – я-то всегда добросовестно это проделываю.
Но часть моего разума просто отметала все эти упреки.
Огней все равно много повсюду, костров и пожаров. Может, этого не заметят.
Я лежала в своем коконе из одеял и постепенно расслаблялась, ноги стали горячими, будто их поджаривали, хотя бутылки и остыли. Мысли перестали цепляться друг за друга. А потом я уснула и в снах уже не пыталась отыскать мужа, который где-то изменял мне, или упрямо выживал где-то, или лежал где-то мертвый, во веки веков аминь. Или всего лишь ниже на лестнице мертвый. Мертвый дважды – разлагающийся и воняющий.
И я проспала все утро, кажется, без снов. Лучшая ночь за многие месяцы. Или за годы. Возможно, с тех пор, как мне было 18.
Дорогая Лаура.
Примерно через минуту после того, как я проснулась, я вспомнила музыку и ударилась в панику. Я нюхала воздух, ловя запах дама. Огонь! Они же могут спалить эту чертову Башню дотла! Однажды это уже чуть не случилось, но Кен и Родж спустились и все уладили. А сейчас здание такое сырое, протекающее, тут полно настоящих бассейнов: трубы-то полопались. Так удастся ли пожару овладеть домом?
В любом случае дымом в настоящий момент не пахло.
И я была все еще жива – насколько могу судить, конечно.
Я кипятила себе чай, что обычно занимало около двадцати минут, когда она постучала.
Я знала, что это она. Кто ж еще. А потом раздался ее голос.
– Миссис Соседка, – позвала она игриво, – только не дергайтесь. Я собираюсь бросить кое-что на ваш балкон.
Я дернулась. Я так дернулась, что потянула спину, что мне совершенно ни к чему, – и застыла, ошеломленная и перепуганная. Что она бросит? Зачем?
– Я вернусь днем. Около полудня, если у вас есть работающие часы. Когда солнце будет прямо над головой.
И все. Я услышала ее легкую удаляющуюся поступь.
Я присела на корточки, съежилась, а минут через пять что-то стукнуло снаружи, за окном, с которого я еще не сняла ставни, – мне хватало света свечи, на которой я готовила чай.
Я услышала, как упала на мой балкон эта вещь, но не вышла посмотреть. Однако через полчаса мне пришлось открыть окно.
Снаружи, возле холодильника, лежали две плитки шоколада. От Грина и Блэка . Мой любимый.
Я стояла, глядя на шоколадки, разинув рот, потом распахнула балконную дверь и схватила их.
А потом я сидела, держа плитки на коленях, и плакала. Я плакала над двумя шоколадками. Словно только что нашла двух заблудившихся котят или потерявшегося ребенка, которого никогда не хотела и не пыталась завести.
Но я же говорила, кто я, верно? Рут, противоестественная сумасшедшая.
– Спасибо за шоколадки, – сказала я, когда она появилась снаружи, сразу после 12 по старым механическим часам Кена, которые он отчего-то оставил, уходя, и которые все еще тикали. – Ты можешь себе позволить дарить их?