Страница 12 из 17
— Неужели опять сидеть?
— Не хнычь! — встряхивает он меня за плечо. — Помогу.
— Как? — с пьяной мольбой хватаю я его за руку.
— Тебе надо бежать.
— Куда?
— Туда, — и он махнул рукой на запад.
— Как? — делаю я удивленные глаза. — Стать изменником?
— Ты давно им стал. Давно!
Я уронил голову на колени, запустил пальцы в растрепанную шевелюру и «забился в судорогах». Через пять минут я уже громко «храпел» на полу.
Он не тревожил меня часа два. Потом разбудил, спросил, хорошо ли я помню наш разговор. Я подтвердил, что помню и добавил:
— Я в вашей власти… Что хотите…
Он предложил мне немедленно, в эту же ночь, уходить, пока не поздно, на ту сторону. Обещал доставить лично на своей машине к переднему краю. А там через Донец — на лодке. С запиской Голованова я должен явиться к полковнику Хельвигу — руководителю немецкой разведки на юге.
Я «тяжело переживал» свое падение, делал страдальческое лицо, хрустел пальцами.
— Хельвиг обеспечит вам жизнь не такую, как здесь, — успокаивал меня Голованов, перейдя на официальный тон. — Тут вы пресмыкаетесь, как червяк. Каждый шаг делаете с оглядкой, как бы не узнали, не разоблачили… А там — слава, почет, деньги…
Сделка была заключена.
В ту же ночь Голованов вызвал «виллис».
Я спросил его, доверяет ли он мне отлучиться на квартиру, чтобы уничтожить документы.
— Вместе, а то еще схватят, — неожиданно бросил он и направился к выходу. — Идем… быстро.
Я, признаться, от неожиданности опешил. Сам не рад, что напросился. Ведь на квартире у меня… человек от Усова. Но дать «задний ход» было уже поздно. Идем вместе. Открываю квартиру, а сам громко говорю ему:
— Не оступись!
— Тсс! — зашикал он в темноте.
Мне важно было предупредить товарища по работе, что иду не один. Он услышал нас, притаился.
Для вида я сжег несколько бумажек. Спросил у Голованова, стоявшего у двери, далеко ли до фронта, где будем переправляться, не случится ли чего при переходе переднего края… Он отвечал неохотно, а я все уточнял. Хотел, чтобы товарищ подробнее проинформировал Усова. Мы с ним предполагали такой оборот дела. Но не могли знать, когда это случится.
У квартиры Голованова нас уже ждал «виллис». Старший лейтенант заставил меня переодеться в солдатскую форму, и мы покатили к передовой.
Несколько раз нас останавливали регулировщики и часовые. Голованов показывал им свое удостоверение личности и они пропускали машину: связисты подразделения, в котором он «служил», обслуживали именно этот участок фронта.
…Все шло так, как обещал Голованов. Наши также приняли меры, и мы беспрепятственно подъехали с выключенными фарами почти к самой реке. «Значит успел товарищ предупредить Усова!» — с облегчением думал я.
Мне даже показалось, что рядом с последним часовым, остановившим нашу машину, стоял одетый в сержантскую форму один из наших сотрудников. Вполне возможно…
…Дальше лодка… Потом по-немецки пароль, короткий допрос, требование доставить в штаб…
Ревность Рекса
Я доложил полковнику Хельвигу, что прибыл от Голованова, и передал записку.
Хельвиг, высокий, стройный, с крупными выразительными чертами на смугловатом лице, широкими шагами мерил просторный кабинет. Когда я закончил говорить, он остановился, ощупал меня острым, цепким взглядом (мне стало даже не по себе), потом медленно протянул руку. Все суставы мои захрустели в его огромной заросшей волосами ладони.
Полковник приказал немедленно расшифровать записку.
— Прошу, — жестом указал он мне на кресло. — Кто вы, откуда? Слушаю.
Я подробно рассказал «о себе». Сообщил, что мой отец, бывший белый офицер, расстрелян большевиками. И сам я немного виноват перед советской властью. Сидел в тюрьме. Тут вот, опять неприятность… Пришлось бежать…
Он слушал как будто внимательно и что-то рисовал на бумаге.
Но нашу беседу нарушили — принесли текст расшифрованной записки. Хельвиг строго взглянул на подтянутого лейтенанта, подобострастно державшего в вытянутой руке листок гербовой бумаги. Видно было, что он недоволен неожиданным нарушением беседы. Принял из его рук записку, небрежно бросил на стол и опять уставился на меня. Я продолжал рассказ. Хельвиг внимательно слушал. Вскоре рассказ, видимо, наскучил ему, и он скосил взгляд на записку. Внезапно сумрачное лицо Хельвига озарила улыбка, мгновенно сменившаяся маской безразличия.
— Вы музыкант? — прервал меня полковник.
— Так точно, музыкант.
— Хорошо. Можете быть свободны, — неожиданно поднялся Хельвиг.
Через полчаса какой-то субъект в штатском, назвавшийся Рексом, открыл передо мной двери особняка. Пройдя несколько шагов по коридору, указал на застекленную дверь:
— Эта комната принадлежит вам. Располагайтесь. Не пройдет и пяти минут, к вашим услугам появится Эльза. Экономка, служанка, если пожелаете, — подруга. Словом, не стесняйтесь. Будьте, как дома.
Рекс удалился. Я осмотрел свою новую «квартиру». Это была просторная комната. Широкое венское окно наполовину прикрыто тяжелой шторой. Направо, за легкой передвижной ширмой, затянутой розоватым шелком, стояла отделанная под орех кровать. У левой стены такого же дерева буфет. Рядом — старенькое пианино фабрики «Красный Октябрь». Над круглым столом, окруженным четырьмя креслами, свисает розовый абажур. И только тут я заметил, что и стены комнаты оклеены розовыми шпалерами.
Неожиданно позади меня раздался треск. Массивная штора тотчас упала и закрыла окно. Вспыхнул свет. Я быстро обернулся. Передо мной стояла молодая женщина с белыми волосами.
— Будем знакомы — Эльза. Вас как будто зовут Максом? Как вам нравится здесь? — быстро проговорила она и протянула мне суховатую ручку.
Я хотел было возразить, что меня зовут совсем не Максом. Но вовремя догадался, что отныне мне присвоена кличка. Достаточно было возразить, и я получил бы минус за недогадливость. «Началось, — подумал я про себя. — Держи, Макс, ухо востро!»
Мне уже до крайности надоели четыре стены моей розовой тюрьмы и постоянное, безотлучное общество Эльзы, когда вечером пришел пьяный Рекс. Он вошел без стука и замер на пороге, внимательно оглядывая комнату. Презрительная улыбка пробежала по его губам. Еще не понимая в чем дело, я невольно проследил его взгляд и удивился: моя кровать, тщательно заправленная утром, была беспорядочно измята…
Эльза виновато опустила глаза и вышла.
— Сыграй мне, Макс, что-нибудь, — тяжело опустился он в кресло.
Я исполнил просьбу. Рекс уронил на колени голову и сидел молча. Потом схватил откупоренную бутылку шнапса, отпил из горлышка и с силой ударил об пол. Осколки со звоном брызнули во все стороны.
Он вскочил, обнял меня за плечи.
— Гадко на душе, Макс. Пройдемся…
Это была первая возможность выйти из дома, и я с радостью принял предложение.
…Гуляли долго. Несколько раз заходили в немецкие кабачки. Рекс все время слезно сетовал на свою судьбу:
— Пойми, Макс, разве я этого хотел, когда уходил от русских с Эльзой… Она ведь моя невеста. А здесь ее заставили прислуживать, разлучили нас. Эх! Иногда даже жалеешь, каешься… Да поздно, ходу назад нет!
После свидания с Рексом опять несколько дней сидел в своей комнате, окруженный розовыми стенами. Эльза не переставала болтать, интересовалась, как сейчас живут в русском тылу, выспрашивала о моем прошлом, а иногда вдруг прерывала меня, молча пристально буравила глазами, будто спрашивая: правда это?
Вечерами в коридоре раздавались шаги. Эльза тотчас скрывалась за дверью. А потом возвращалась и, будто извиняясь за то, что оставила одного, откровенно заигрывала.
Я догадывался, что обо мне наводят справки, испытывают через Эльзу.
И всякий раз при звуке шагов казалось, что идут за мной.