Земля и море

Подменив действительность иллюзией, он несколько недель чувствовал себя хорошо и был почти счастлив. С тех пор как у него появилась лодка, он целые дни проводил на озере. Аустра старалась всех уверить, что рыбная ловля — большое подспорье в хозяйстве и что муж занимается очень полезным делом. Слова жены на какое-то время вернули Алексису уверенность и придали деловой оттенок его наивной игре. Это было очень важно, ведь ни один нормальный взрослый человек не захочет выглядеть шутом. Попытайтесь доказать работнику любой профессии, что его работа бесполезна и никчемна, и он потеряет всякий интерес к любимому занятию.

До тех пор пока Алексис верил, что его труд приносит пользу, ему было хорошо. Находясь на озере в лодке, он чувствовал себя, как птица на воле. Шелестел ветерок в камышах, временами поверхность воды казалась совсем зеркальной, потом на ней появлялась легкая рябь. В недрах озера таилась радость жизни Алексиса. Он перестал хмуриться.

Постепенно Алексис начал присматриваться, взвешивать — сравнивать ценность своего труда с трудом остальных. Работники ежедневно вспахивали несколько пурвиет земли, потом сеяли озимые. Это обеспечивало хозяйство хлебом на весь год, и еще оставалось для продажи — их труд имел определенную ценность. Он бы тоже мог выловить гораздо больше рыбы, чем сейчас, но для домашних потребностей ее хватало с избытком, а везти в город было слишком далеко. Ценность его труда ограничивали условия, и настолько, что сам труд становился бессмысленным. Значит, все это не больше как забава.

Достаточно было однажды понять это, как перед ним опять встал вопрос, как быть? Рассматривать свой труд лишь как способ убить время? В таком случае это слишком барский и дорогой способ. Эзериетис и так уже косится все больше и больше. Взяться за плуг? В случае необходимости он сумел бы выдержать и это — верить бы только, что не навсегда, что обязательно произойдет какая-то перемена. Но он знал, что перемены ждать нечего и что он должен будет остаться у плуга до конца жизни, если не случится чуда или он сам не взбунтуется против обстоятельств.

С того дня как появились эти сомнения, Алексис привязал лодку к мосткам и перестал ходить на озеро.

Там, на море, люди делали настоящее дело. И зиму и лето они в открытом море — если не удастся один способ лова, применяют другой, и никто не имеет права насмехаться над ними. Трудная и прекрасная жизнь для тех, кто ее любит.

В конце концов ему стало ясно то, о чем Аустра догадалась значительно раньше; он был человеком другой среды, иного образа жизни, и влечение к этой среде заговорило в нем с такой неотвратимой силой, что нечего было и думать заглушить ее. Здесь ему казалось слишком уединенно и тихо. Не хватало моря с его угрюмой мощью, соленого воздуха, ревущего прибоя. Зандаву, как буревестнику буря, необходимо было бушующее море.

Почувствовав всю силу своей тоски, Зандав испугался: он не смел желать перемен, он обязан прожить жизнь здесь, вдали от моря, на земле жены, здесь вырастут его дети, которым неведома будет отцовская тоска.

Но почему же он должен жертвовать своими привычками, своей жизнью, чтобы исправить допущенную кем-то ошибку? Разве его вина в том, что у Эзериетиса нет сына, который мог бы стать преемником отца и вести хозяйство в усадьбе? И почему он на всю жизнь должен связать себя с миром, который ему чужд? Почему Аустра не может последовать за ним в его родной мир? Ведь он муж, глава семьи.

Взволнованный, он однажды вечером решил поговорить с Аустрой. Этот разговор походил на исповедь, на мечту о новой жизни. Он описал ей свою тоску, ощущение покинутости и под конец нерешительно вымолвил:

— А что, если бы…

И сразу же, только при одной мысли о такой возможности, его охватило горячее, радостное настроение.

— Уедем отсюда, дорогая, уедем сейчас же. Нам никто не может запретить. Тебе там будет не хуже, чем здесь, я постараюсь, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Нам только первый год придется пожить в старом доме, потом я выстрою новый и оборудую его по твоему вкусу. Подумай только, как будет хорошо!

И настолько бурной была сила его желания и так по-детски он верил в его осуществление, что Аустре лишь с большим трудом удалось скрыть свое огорчение и испуг. Уехать с ним на взморье? Да понимает ли он, что это значит? Оставить Эзериеши, потерять навсегда этот дом, это благополучие, привычную, спокойную жизнь и получить взамен страшную, голую песчаную пустыню — это безумие! Нет, этого никогда не будет, это таило бы в себе несчастье и гибель, с этим следовало бороться всеми силами.

Она не мешала Алексису говорить, мечтать, восхищаться неосуществимым, потому что, как известно, высказанные вслух мечты наполовину теряют свою прелесть. Вначале она даже слегка поддакивала ему, чтобы у него не возникло подозрения о ее несогласии. А когда его восторги немного утихли и радостная игра воображения угасла, Аустра осторожно пошла в наступление. Она не спешила сразу опровергнуть его замыслы, не отрицала категорически возможности к их осуществлению. Она решила добиться своего ласкою.

— Милый, милый мальчик… — улыбаясь, говорила она, перебирая его волосы, точно в них, как у библейского Самсона, таилась вся его сила. — Ведь нельзя же так, сразу. Подумаем, взвесим все хорошенько и, если увидим, что так лучше, сделаем. Мы ведь еще так молоды. Жизнь не кончится, если еще один год проживем здесь. Ты знаешь, кого мы ожидаем через несколько месяцев. Дождемся, и тогда будем думать о дальнейшем.

Она по-хорошему, тихо, ласково успокаивала Алексиса, как мать, убаюкивающая встревоженного ребенка. Ее слова напоминали колыбельную песню, и Зандав — этот беспокойный ребенок — постепенно затих, ведь ему оставили надежду.

Впоследствии они еще не раз возвращались к этому разговору, и возражения Аустры крепли ровно настолько, насколько Зандав был подготовлен к их восприятию. В конце концов у него даже закралось сомнение: стоит ли продолжать затеянное им дело? Алексису стало ясно, что Аустра никогда добровольно не уедет из Эзериешей. Чтобы осуществить свой замысел, ему придется идти наперекор ее воле, навязать ей свою. На подобный шаг его могла толкнуть лишь крайняя необходимость. И это было бы очень жестоко, а Алексис любил жену и не мог быть жестоким по отношению к ней.

И он покорился, продолжая жить чужой, опостылевшей ему жизнью.

Глава четвертая

1

На расстоянии Алексису поселок Песчаный казался запретным раем, но его жителям подобные мысли и в голову не приходили. Там жили обыкновенные люди с их будничными делами.

Для Лауриса Тимрота весна и лето пролетели незаметно. Как только море освободилось ото льда и нанесенных половодьем бревен, мужчины поселка сшили большой невод. Лаурис был штурманом невода и на все лето впрягся в тяжелую, изнурительную работу. Отец занимался домашним хозяйством, старшие братья рыбачили сетями и уходили на моторной лодке далеко в открытое море, где ловили глубоководную камбалу, бельдюгу и прочую рыбу, только Лаурис не уходил далеко. Во время лова салаки он с неводом работал вблизи поселка, а когда начался ход лосося, Лаурис отправился за семь километров от поселка, к устью реки. Спать приходилось в дюнах под открытым небом. В дождь сооружали палатку из паруса. За уловом приезжали скупщики, увозили рыбу, а с нею и львиную долю дохода. В утешение они привозили рыбакам водку, она согревала и веселила в штормовые дни и на время притупляла горечь несбывшихся надежд. По мнению старых рыбаков, нынешний год был не из удачных. Слишком рано наступили знойные штилевые дни, они продержались до середины августа. После этого, правда, подул северный ветер, но самые крупные косяки лосося ушли слишком далеко в открытое море, и ветер уже не мог пригнать их назад.

Дейнис был прав: после свадьбы Зандава Лаурис ходил сам не свой. Постоянно нахмуренный, тихий и молчаливый, он занимался своим делом и держался обособленно. Всем бросилось в глаза, что теперь он не брал в рот ни капли вина. Рыбакам его невода это было весьма кстати — им оставался лишний глоток, хотя они делали его лишь после бесплодных попыток уговорить своего штурмана выпить с ними.