Страница 41 из 46
Проходившая мимо женщина средних лет шарахнулась от Марка в проулок – последние слова он выкрикнул вслух. Кожа у женщины была белой, это лишь усугубило страх. Еще кинется следом, псих…
«Я могу ошибаться. Что, если я ей симпатичен? Что, если Н’доли действительно хочет мне помочь? У меня нет прямых доказательств. Анализ? Она врач, помешана на инфекциях. Профессиональный пунктик. А во второй раз? Забыла, наплевала, поверила, что после нее я ни с кем не был! И я в ответ на доверие…»
Марк ткнулся лбом в колонку рекуператора воздуха. Холодный металл; сосчитать до ста. До пятисот. До тысячи. Легче не стало. Предать женщину, которая стонала в твоих объятиях? Оставить все как есть? Пусть Н’доли окрутит другого сексуально озабоченного болвана, пусть фармацевты Китты создадут антидот, который позволит вудунам сопротивляться клейму помпилианцев, превратит волков в сторожевых собак, в кроликов…
– Что ты делаешь со мной, хитрая ведьма?!
Он задыхался, как после маршброска по джунглям в полной выкладке. Он запутался. Плохо понимая, где находится, Марк огляделся и выяснил, что вернулся к гостинице. Со стоном молодой человек опустился на скамейку у входа и замер, сдавив ладонями виски.
КОНТРАПУНКТ.
ГАЙ ОКТАВИАН ТУМИДУС, ИЗМЕННИК РОДИНЫ
(Десять дней тому назад)
Аплодисменты. Весь зал хохочет. Балаган сотрясается от смеха. И вдруг в третьем ряду – кислое лицо. Все, день испорчен. Умом ты понимаешь, что радости больше, что реприза имела успех. Что у кисляя может просто болеть живот. Нет, доводы разума не помогают. Арифметика бессильна – радуются сотни, кривит нос один, и единица напрочь вычеркивает тонну радости из твоего сознания, клоун.
Я бездарен, думаешь ты.
Я старею, думаешь ты.
Черт бы его побрал, скотину, думаешь ты; его – и меня заодно.
Расы, нации, народы – в этом мы одинаковы. Гром похвал, единственный упрек, и вот, забыв обо всем, мы схватываемся с упрекающим не на жизнь, а на смерть. Мы забыли о тех, кому доставили удовольствие. Если мы и апеллируем к ним, так только в качестве бойцов, способных выступить на нашей стороне.
Всю жизнь я боролся с этой заразой – и проиграл.
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
– Полковник?
За фонтаном начинались заросли бамбука. В зеленых султанах играл ветер. Тонкие коленчатые стволы раскачивались, ударяясь друг о друга с сухим, еле слышным стуком. Эскадрильи стрекоз – изумруд с сапфиром – атаковали бамбук с упорством, достойным лучшего применения, но в гущу листьев не лезли. Поодаль возвышался ряд пальмовых колонн, отягощенных гроздьями плодов, похожих на виноград, – мелкий, в пятнах, уже начавший вялиться под солнцем.
– Полковник?
Человек у фонтана обернулся. За годы, проведенные на Китте, Гай Октавиан Тумидус привык, что его называют полковником. Вернее сказать, смирился. Помпилианские военные звания были неприятны для вудунов. «Легат Тумидус» – это звучало вызывающе. Для соотечественников Тумидус был изгоем, лишенным чинов и званий. Можно выгнать человека из армии, но можно ли выгнать армию из человека? Осанка, выправка, льдистый взгляд изпод вечно нахмуренных бровей. Голова, выбритая до блеска, похожа на бильярдный шар. Раздражительность, идущая рука об руку с надменностью, – даже одетый в гражданское, Тумидус производил впечатление офицера. Что ж, гибкость вудунов славилась среди рас Ойкумены, позволив им вывернуться и на этот раз. Они без особых трудностей превратили бывшего гвардии легата в абстрактного, символического «полковника».
Игра: мы знаем, что ты знаешь, что мы знаем…
– Профессор, – вежливо кивнул Тумидус.
– Как вы себя чувствуете? – спросил горилла в махровом халате.
– Отлично. А вы?
– Прескверно. Вы изломали меня вдребезги. Так дикий кабан ломает кусты ройбоса. Мои колючки известны коллегам, но ваша шкура, полковник… Вас не изодрать и шипами огненной акации!
– Вы поэт, профессор.
– А что мне остается? Когда все болит, находишь утешение в метафорах…
Кряхтя, профессор Нода Мваунгве присел на край фонтана. Тщательно, с аккуратностью хирурга перед операцией, сполоснул руки в кристально чистой воде. В мытье не было никакой необходимости – после спортзала профессор принял душ.
– Меня всегда изумляла ваша идея бороться. – Тумидус пожал плечами. – Я понимаю: тесты, анализы, исследования. Всякий раз, когда я с моими партнерами по колланту возвращаюсь из большого тела, меня загоняют в вашу клинику. Я скучаю здесь неделю, чаще – полторы. Мое дерьмо разбирают на молекулы. Мою мочу перегоняют в спирт. Пункция костного мозга, томография мозга головного. Кровь, слизь, желчь… Это чтото дает, профессор?
– Накопление материала.
– Допустим. Но зачем вам понадобилась борьба?
– Вам скучно со мной?
– Да. Я в курсе, что вы много лет посещаете занятия по какойто вашей национальной борьбе. У вас руки до колен. У вас грудь как у грузчика. И все равно вы мне не соперник, уж извините за прямоту. Я сделаю вас в любое время и в любом месте. Я десантник, штурмовик; таких любителей, как вы, я ем на завтрак. Фаг сожри ваши хитрости, профессор! Вы что, нарочно злите меня?!
Нода Мваунгве с удовольствием наблюдал за этой вспышкой. Подметив интерес профессора, Тумидус замолчал. Ему было неловко за приступ гнева. Кулак Тумидуса легонько постукивал о кору молодой гвиалы, красноватую, словно глина. В ритме ударов пробивалось то, что помпилианец не разрешал произнести языку.
– Вот, – кивнул профессор. – Вот и результат. У каждого свои методы, полковник. Я психиатр со стажем, у меня наработались определенные, как сказал бы грузчик, ухватки. Старый Нода – доминант, альфасамец. Пациентам рядом со мной комфортно – они чувствуют себя защищенными. Вы не пациент. Хоть всю желчь из вас выкачай, вы не почувствуете себя пациентом. Таков ваш Лоа, ваша природа, дорогой полковник.
– Что из этого следует? – хмуро спросил Тумидус.
– Если вы не пациент, я вас злю. Раздражаю, заостряю наши отношения. Это дает мне преимущество в разговоре: когда собеседник злится, видны его слабые стороны. Но вы и здесь обошли меня! Вы раздражены всегда. Это ваше обычное состояние. Значит, я опять лишился преимуществ: конфликт двух доминант для вас – естественное состояние. Он не дает мне способов проникнуть в вашу душу.
– А бросок через бедро дает?
– Как ни странно, да. На ковре наш конфликт принимает материальную форму. Ваше тело ломает мое, крутит руки, душит… Я терплю, выигрывая в другом. В момент насилия ваш Лоа открыт для меня больше, чем в иной ситуации. Не знаю, надолго ли меня хватит, полковник. Возраст, травмы. Но если вы не отправите старого Ноду в реанимацию, мы соберем пакет роскошных данных!
Тумидус сел на бордюр фонтана рядом с психиатром:
– Зачем вы мне это рассказываете? Это же нарушит чистоту эксперимента!
– Не нарушит. Уж поверьте мне…
– В следующий раз я отвинчу вам… Проклятье! Профессор, чтоб вы сдохли! Вы нарочно рассказали мне про все это! Теперь я буду думать, правду вы сказали или солгали; буду мучиться вопросом, как выглядит мой дух на борцовском ковре… Очередная стадия эксперимента? Я прав?!
Профессор беззвучно смеялся, перебирая пальцами в воде. Обезьянье лицо Мваунгве превратилось в сплошной ком морщин. Халат распахнулся, открывая могучую грудь, поросшую курчавыми, рано поседевшими волосами. Мелкая мошка нырнула в эти заросли и забилась, запуталась, не в силах найти выход.
– И что открыл вам мой Лоа в момент насилия? – Тумидус с трудом подавил гнев. Он не в первый раз попадал в ловушки хитрецапсихиатра и всегда злился как мальчишка. – Надеюсь, он был вежливей своего носителя?
– Вы обеспокоены. Вас чтото мучит, полковник. Родственники?
– Я расстреляю свой Лоа. – Тумидус достал уником, вывел в сферу текстовое сообщение. – Предателей надо расстреливать. Читайте, профессор.
– Вы уверены? Полагаю, это личное…