Страница 34 из 46
– Меня это вполне устроит. Я не сторонник излишне жестких мер. Тем более, как я уже говорил, мой сын разделяет вину с курсантом Тумидусом.
«Если бы не позор для сына, ты говорил бы сейчас подругому», – подумал дисциплинарлегат. Уважение к генеральному инспектору подтаяло, но менять принятые решения и идти на попятную Гракх не привык. Пожалуй, так лучше для всех. Альтернатива – сломать жизнь двум парням и огрести в придачу кучу неприятностей. Тут Катилина прав на все сто.
– Надеюсь, вы объясните курсанту Тумидусу, что к нему было проявлено снисхождение. Помалкивать о том, что произошло, в его же интересах.
– Разумеется, объясню.
– Он поймет?
– Я найду самые убедительные объяснения.
– Что ж, я рад нашему взаимопониманию. Честь имею, господин дисциплинарлегат.
– Честь имею, господин генеральный инспектор.
Рамка гиперсвязи погасла. Гракх глубоко выдохнул и с наслаждением закурил. Запищал уником; не глядя, дисциплинарлегат сбросил вызов. Докурив сигарету, он достал вторую, но передумал. Усевшись в кресло, Гракх проверил блокировку линии и вызвал доктора Туллия.
КОНТРАПУНКТ.
МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ
(Три с половиной года тому назад)
Свобода выбора – проклятие или благословение?
Задайте этот вопрос десяти случайным прохожим. Девять из них воскликнут: «Конечно благословение! Как минимум, благо, которое дарит нам цивилизация. Возможность выбрать мобиль, медийный центр, сорт пива и сыра. Музыку, фильм, профессию. Спутника жизни, наконец! Все, что угодно, насколько позволяют финансы и фантазия!»
Лицемеры!
В действительности, встав перед выбором, они впадут в ступор. Тридцать три раза они мысленно проклянут «благословенное» право выбора. Вот если бы кто нибудь подсказал, дал совет… Еще лучше – приказал! Тогда все встало бы на свои места и не надо было бы мучиться сомнениями.
Мы редко выбираем. Выбор делают за нас. Родители, друзья, коллеги. Люди, к чьим советам мы прислушиваемся. Общественное мнение, реклама – они формируют наши привычки и вкусы. Дальше мы плывем по течению. Этот сыр я пробовал в гостях, и он мне понравился. Это пиво очень хвалил приятель. Этот покрой сюртука сейчас в моде. Этот мобиль рекламировали по визору – у него замечательные ходовые качества, маневренность и безопасность…
Иллюзия. Самообман.
Мы выбираем без выбора из тысяч вариантов, сортов и моделей. Боимся признаться в этом самим себе. Столкнувшись с необходимостью выбирать по настоящему, мы умираем от страха. Не привыкли. Не умеем. Паникуем. Как бы не прогадать? Ведь выбрав, мы – о ужас! – теряем тьму нереализованных возможностей, получая взамен одну единственную. Верную? Ошибочную? В любом случае с ней нам жить дальше.
Выбор для человечества – потеря.
А должен быть находкой.
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
– Деда, а деда… Ты в армии служил?
Дед долго не отвечает. Все его внимание приковано к дурацкой деревяшке. Дед аккуратно снимает с нее ножом стружку. Ножик у деда короткий, несерьезный, но острый как бритва. Чуть отвлечешься, зазеваешься, глядь – полпальца нету. Легкий смолистый аромат плывет над верандой. Марк уже решает, что дед не ответит, когда тот, глянув на внука, наконец кивает:
– Служил. Срочную.
– Долго?
– Два года.
Сегодня дед немногословен. Ему не нравится, что внук разругался с отцом. В сердцах хлопнув дверью, Марк удрал из дому и примчался на ферму в уверенности: уж дедто его поймет, поддержит! А дед вместо этого молчит и хмурится. Сейчас он совсем не похож на клоуна. И на циркового наездника. И на деда – привычного, знакомого, ехидного. Сейчас он похож на отца. Марк уже жалеет, что приехал. Но если не к деду, то куда?
Больше некуда.
– Я не служил, – подает голос Пак. – Медкомиссия забраковала.
Карлик сидит в углу веранды, прислонившись спиной к перилам. До сих пор Пак не вмешивался в разговор. Марк даже успел о нем забыть. Место карлика – на перилах, а в углу, на полу, – какой же это Пак?
– Я расстроился – дальше некуда! Всех берут, а меня не взяли?! Дурак был, сопляк. Теперь не жалею. Что я в той армии не видел?
Ну вот, и Пак туда же! Отец, когда Марк заявил, что собирается поступать в военное училище, сначала не поверил. Решил, что ослышался. Что это глупая шутка. А едва понял: дело заваривается всерьез, – куда только делась его обычная холодность! «Мальчишка! Подвигов захотелось?! Фильмов для дебилов насмотрелся?! В генерала Ойкумену поиграть решил?! „Десятинщиком“ стать хочешь? Атьдва, пустая голова! Я второго позора в семье не допущу…»
Тут отец осекся, сообразив, что сболтнул лишнего. Красный как рак, Марк воспользовался паузой и перешел в наступление: «Потвоему, армия – позор Помпилии?! Так, что ли?! И консуляртрибун Марцелл, герой войны, – позор?! И первый консул Спуринна? И…»
В запале он напомнил о тех, кто до конца исполнил свой долг, погибнув в огне недавнего конфликта с вехденами. Лучше бы он вовремя прикусил язык! Отец сразу ухватился:
«Хочешь геройски сдохнуть, дурак?! Сперва дослужись до консула!»
«И дослужусь, не сомневайся!»
«Только через мой труп!»
Отец не мыслил для сына иного будущего, кроме факультета энергетики в Имперском университете Помпилии, в метрополии. Солидная, уважаемая профессия. Продолжить семейную династию… Но Марк уже завелся. Он и сам не понял, как у него вырвалось: «Ничего, переживешь!»
«Как ты смеешь так с отцом разговаривать, сопляк!»
«А чего ты на меня орешь?!»
Марк несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться по дедовой методике. Воспоминания о безобразной ссоре слишком свежи.
– Деда, расскажи про армию. Ты раньше никогда не рассказывал. Только про цирк…
Дед пожимает плечами:
– Нечего там рассказывать. Давно дело было…
– Ты в каких частях служил? – не отстает Марк.
– В Первом отдельном вексиллационе по охране сената.
– Ух ты! Вексиллацион? Это же кавалерия?
– Точно так, парень.
Дед усмехается. Веселее от его ухмылки не делается.
– А разве у нас есть кавалерия?! Древность какая…
– Армия – тоже древность. Есть пять частей вроде нашей.
– И что вы там делали? Сенат охраняли?
Дед орудует ножиком. Но Марка не остановить.
– От террористов? На лошадях?
Он живо представляет конный разъезд во главе с дедом. Дед верхом на вороном жеребце скачет по улицам столицы. От деда в ужасе бегут прочь террористывехдены с бомбами за пазухой. С ядерными, вакуумными, аннигиляционными бомбами…
– Сенат и без нас было кому охранять. В парадах участвовали. В показательных выступлениях. – Малопомалу к деду возвращается его обычная разговорчивость. – В фильмах снимались. В исторических… Меня после циркового училища призвали. Это после университета бронь дают, как твоему отцу. А мы университетов не кончали… У нас там все были или цирковые, или спортсмены. В самоволку бегали: забор метра три высотой и еще «сигналка» поверху. Так мы «пирамиду» строили. Или Квинт Прастина – нижний в Сатурналиях – всех через забор перебрасывал. А когда он сам лез, Маний «сигналку» на пять секунд отрубал. Если больше пяти секунд, на пульте тревога. Маний – иллюзионист потомственный. У него и реквизит был…
Марк ожидал другого. Парады, съемки, самоволки… Тот же цирк, по большому счету! Но дед хоть не ругается, не зовет военных «десятинщиками». Марка не отговаривает, хотя и не одобряет. Ну и ладно!
– Перед дембелем остаться предлагали. Милитар закончить по сокращенному курсу. Офицером в тот же вексиллацион по контракту. Офицеров часто на роли в фильмах приглашали. Не главные, конечно, но и не массовка…
– Так остался бы! Тебя б по визору показывали или в арттрансе…
– Его и так показывали, – хмыкает из угла Пак. – Сто раз. Нет, армия – не для цирковых. И вообще…
Он крутит в воздухе ладонью с растопыренными пальцами. Понимай как хочешь: что – вообще? Вообще не для нормальных людей? Или наоборот?