Страница 28 из 46
– В колонну по одному! – скомандовал он. – Руки за спину.
– А… – заикнулся крутой охранник.
– Молчать! Смотреть в пол! Шагооом арш!
Хлопки выбиваемых замков. Пустые каюты. Из одной либурнарии выволокли голую шлюху, визжащую громче сирены, и насмерть перепуганного старика. Из одежды на старике были наручники и шелковый шарф с бахромой. Под хохот курсантов сладкую парочку тоже перепоручили Марку. Шлюха спотыкалась на каждом шагу. Пришлось рявкнуть на нее, подражая обердекуриону Горацию. Шлюха ойкнула, втянула голову в плечи и засеменила вперед.
– Что с нами будет? – причитала она, хлюпая носом.
Эту фразу шлюха повторяла как заведенная.
На перекресток выскочил мужчина в атласных бриджах. При виде абордажной команды глаза его округлились. Мужчина развернулся, намереваясь дать деру, но опоздал. Парализующий разряд заставил его ткнуться носом в ауропласт и застыть без движения.
– Взяли! – приказал Марк двоим секьюрити. – Понесли. – И придал ускорение: – Шевелись, ботва!
Они отставали от графика на сорок секунд.
Холл, украшенный лепниной. Двустворчатая дверь с вензелями. Из акустлинз пела скрипка в сопровождении арфы. Доктор Туллий оценил бы. Музыке вторил звон монет и жетонов. Шуршание фишек, стук шарика рулетки, гул голосов…
«Они что, – удивился Марк, – не в курсе, что лайнер взят на абордаж? Капитан им не сообщил?! Впрочем, какая разница…»
Пассажиры, фланировавшие в холле с бокалами в руках, при виде либурнариев опрометью бросились в игорный зал. Беглецы толкали друг друга, расплескивая вино на дорогие костюмы.
– Вперед! – Марк пнул в зад охранника, оставшегося без ноши. – Не отставать!
Декурия ворвалась в казино.
Сполохи «полярного сияния». Блики – на стенах и барельефах, на лицах, на длинных столах, покрытых зеленым сукном. Взгляды. Сотни взглядов сошлись на незваных гостях. Никто не кричал, не визжал, не пытался бежать. Ботва стояла и смотрела. Даже скрипка умолкла.
– Это что, обещанное шоу? – Томный женский голос прозвучал в тишине на весь зал.
– Шоу! Шоу!
– Просим!
На либурнариев обрушился гром аплодисментов. Разъяренный декурион выстрелил в потолок, и аплодисменты превратились в овации.
– Браво!
– Еще!
– Это не шоу! Лайнер захвачен силами ВКС Помпилии!
– Оо, какая экспрессия!
– Браво, маэстро!
– На пол! Все на пол, я сказал!
– Браво! Бис!
– Все на пол! В противном случае…
Акустлинзы взорвались бравурным ритмнвальсом, хитом маэстро Глясса. Рык декуриона безнадежно потонул в звуках музыки. Вихрь пятен радужной пургой закружил по залу, превращая лица в маски клоунов, а форму – в карнавальные костюмы.
– Так это было шоу? Розыгрыш?!
Шлюха больше не плакала. Нагая среди одетых, она с трудом перекрикивала вальс, улыбаясь Марку.
– Потанцуем, красавчик?
– На пол! Лицом вниз!
– Это мой любимый танец! Ну пожалуйстааа…
– Лицом вниз! Буду стрелять! – Зверея, Марк вскинул «Универсал».
– Какой ты горячий! Ты любишь, когда лицом вниз?
Она скользнула ближе, намереваясь обнять курсанта.
Рука шлюхи, вцепившаяся в ствол «Универсала», оказалась неожиданно сильной. Оружие повело в сторону; твердое, как камень, колено воткнулось Марку в пах. От боли Марк согнулся в три погибели. Перед лицом колыхнулись полные груди, твердый сосок мазнул по щеке. «Кувыркнись – полегчает!» – оскалился из подступающей тьмы ктото похожий на Катилину. Когда Марк попытался уйти кувырком, на его затылок опустился шлюхин локоть. Вместо кувырка вышел неуклюжий перекат; Марк сделал попытку встать на ноги…
Вокруг кипел цирк: парадалле. Бестолково паля в потолок, рушился на ломберный стол курсант Клавдиан. Фишки летели фейерверком. Старик в шарфе избивал курсанта Плиния, орудуя наручниками, как кистенем. Курсант Рутилий лежал на полу; на Рутилии верхом сидел крупье. Время от времени крупье подпрыгивал. Курсант Эбурн…
– Лицом вниз, – мурлыкнули у Марка над ухом. – Оо…
И все погасло.
VI
– Центурион Май!
– Я!
Шлюха, чьи локти и колени запомнились Марку на всю жизнь, сделала шаг вперед. Голая вчера, сегодня она надела легкомысленное миниплатьице. Высоченные каблукишпильки не мешали прелестному центуриону «тянуть ножку».
– Встать в строй!
– Есть!
– Обердекурион Конвин!
– Я! – откликнулся старик, любитель наручников.
Он попрежнему был в шарфе с бахромой поверх сетчатой майки.
– Встать в строй!
– Есть!
– Манипулярий Реститут!
– Я! – гаркнул крупье.
– Встать в строй!
– Есть!
– Центурион Амплиат!
– Я!
– Манипулярий Секунд!
– Я!
– Оберцентурион Везоний! Обердекурион Саллюстий…
Марк умирал от стыда. Их курс выстроили на плацу, напротив строя «туристов». Дисциплинарлегат Гракх не комментировал провала операции, не устраивал разноса. Он просто вызывал «туристов» по одному. Таким тоном, что в каждом слове ясно слышалось: «Благодарю за службу!»
Лучше бы меня убили, подумал Марк.
Он не знал, что подобные операции проводятся на четвертом курсе в обязательном порядке, после первых «офицерских» инъекций. И никто из офицеров не позволит себе рассказать курсанту заранее, что его ждет. Стыд – великий стимул. Но злорадство – величайший.
Если меня, то и других – тоже.
Кроме того, однажды и нас пригласят в «туристы».
КОНТРАПУНКТ.
МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ
(Четыре года тому назад)
Природа смеха – единственное, что непостижимо во Вселенной.
Господин X хохочет, видя старушку, упавшую в лужу. Господин Y всплескивает руками и кидается на помощь. Вечером господин Y смеется над проделками Мистера Колено из шоу Барри Робустера. Господин X угрюм и раздражителен: Мистер Колено выводит его из себя. Выключив опостылевший визор, господин X читает «Вверх по эскалатору» и периодически улыбается тонким шуткам лорда Априори, главного героя романа.
И господин X, и господин Y смеются, когда их щекочут.
Мы кричим: «За что?» – когда приходит беда. Спрашиваем: «Почему я?» – когда судьба поворачивается задом. Возмущаемся: «Что за бред?» – оказываясь перед выбором. Все эти вопросы риторические, они не требуют ответа. Ответа требует один единственный вопрос: «Почему я смеюсь?» И как следствие: «Почему не смеешься ты?»
Задайте этот вопрос.
Если у мира есть создатель, он рассмеется вам в лицо.
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
– Ее звали Настасьей Егоровной, – говорит дед.
– Кого? – не понимает Марк. – Медведицу?
– Нет, дрессировщицу. Если с фамилией, то Настасья Егоровна Рябушинская. У них на Сечене в смысле имен полный швах. Пока запомнишь, мозги сломаешь. А медведицу звали просто Машкой.
– Ну и что?
– Ничего. Работали близнецами: Настасья Егоровна и Машка. Обе в сарафанах, на головах – кокошники. Бусы, серьги, вязаные шали. Настасья Егоровна была женщиной видной, фактурной. Любить – не перелюбить. Но рядом с Машкой… Ты когданибудь видел самку кодьяка?
– Нет.
– Тебе повезло, парень. На задних лапах – метра три, честное слово. Триста килограммов любезности. Говорят, медведикодьяки плохо поддаются дрессуре. Ну, не знаю. Машка была чудом. Главное, не давать ей лизаться…
Марк злится.
Дед говорит не о том.
Два месяца назад сенат Великой Помпилии принял решение лишить гардлегата Тумидуса, Маркова дядю, расового статуса. В семье Тумидусов ждали, что триумвират диктаторов – вершина исполнительной власти – наложит вето на решение сената. Ничего подобного: триумвират одобрил единогласно. Отец Марка принял это как катастрофу. Подписал отречение от брата. Заставил маму подписать тоже. Взял месячный отпуск: ему было стыдно показываться на работе. Стыдно за братаизменника. Марк устроил отцу скандал. Отрекаться от дяди отказался наотрез. Кричал, что Помпилия еще поймет, кого лишила статуса. Еще на коленках приползет… Отец дал Марку пощечину. Марк взъярился и улетел к деду. Второй день он ждал, что дед вступится за сына, наказанного по ошибке. Сын всетаки. Старший. Герой, боевой офицер. Первопроходецколлант. Гордость семьи – не позор, а гордость!