Страница 52 из 93
В глазах Казьмина появилось неприкрытое беспокойство. Он не понимал, что происходит, и неизвестность действовала на него удручающе.
Закончив раскатывать краску по стеклу, от чего поверхность стала черной, Субботин без всяких эмоций негромко произнес:
— Руки.
— Что — руки? — не понял Казьмин.
— Руки на стол.
По детективам Казьмин знал, что эти слова не сулят ничего хорошего, и положил грязные, в мазуте, руки на полированную крышку стола.
Субботин встал, взял его за указательный палец, прижал к стеклу, нанеся тем самым слой краски на кожу, а затем откатал на лежащий на столе бланк для дактилоотпечатков. Техника, конечно, примитивная — стекло, валик, но другой нет.
Через несколько минут процедура была закончена, на бланке появились черные отпечатки десяти пальцев, также ладоней. Теперь экспертиза установит, касался ли Кузьмин форточки.
— А для чего это? — спросил обескураженно солдат.
— Для экспертизы, — не вдаваясь в подробности, коротко пояснил следователь.
Казьмин вытащил из кармана носовой платок и начал стирать в пальцев краску.
— Не трудитесь. Это очень хорошая краска. Тут без мыла и пемзы не обойтись.
Казьмин спрятал испачканный платок в карман.
— Итак, вернемся к нашим баранам. Еще раз скажите-ка мне, где вы были вчера вечером?
— Спал в казарме.
— Крепко спали?
— Я всегда крепко сплю.
— И ночью на улицу не выходили?
— У нас наряд у выхода стоит. Через них не пройдешь. Да вы их спросите.
— Уже спросили. Спал наряд.
— Я спал в казарме, — твердо повторил Казьмин.
— А вы, случайно, не лунатик? — поинтересовался Субботин.
— Случайно не лунатик.
— Это плохо.
— Почему?
— Вы говорите, что спали, а во сне ходят только лунатики. Значит, вы врете, поскольку ночью вас у магазина видел Артамонов. Можете с протоколом ознакомиться.
Казьмина будто поленом по голове стукнули. Он даже пригнулся.
— Да, да, видел. Около двух ночи.
— Не может быть!
— Еще как может. Теперь скажите, кому вы деньги проиграли?
Казьмин сглотнул. Возражать сил не было. В его глазах появилась какая-то обреченность. Субботину стало его жалко. Всегда в самый неподходящий момент, когда нужно было додавливать «клиента», делать последний шаг, появлялась эта самая жалость. Сочувствие. По характеру Субботин — человек очень мягкий. Никогда в нем не было каменной твердости, позволяющей карать, выносить приговоры. Поэтому он никогда не смог бы стать судьей. Это сострадание мешало бы объективности.
— Что вы от меня хотите? — наконец спросил Казьмин.
— Правды, — устало вздохнул Субботин. — Ничего больше я не хочу.
— Не брал я ваш магазин! Не брал!
Субботин ничего не сказал.
— Хорошо, — взял себя в руки Казьмин. — Можете меня посадить. Ваше право. Но не за магазин. Ночью я гулять выходил. У Клавки был.
— Что?
— У Клавки. Ночью я как раз к ней пробирался. Сразу не сказал, потому что боялся — за самоволку посадите. У меня одна уже недавно была. Теперь как раз на статью нагулял.
— Мало убедительно.
— А вы у нее спросите. У подруг по общежитию…
Субботин предпочитал никогда не ходить по квартирам или общежитиям в одиночку. Могут быть любые провокации и конфликты, после которых приходится доказывать, что ты не верблюд. Но времени для вызова Клавдии в милицию не было — при раскрытии преступления важен каждый час и любая зацепка должна отрабатываться как можно быстрее. Так что Субботин отыскал в общественном пункте охраны порядка участкового — огромного, как Жаботинский, усатого старшего лейтенанта милиции, и вместе они направились в общежитие.
Оно находилось на окраине города. Пятиэтажное здание с развеселой музыкой, гремящей из окон, с давно не крашенными стенами в потеках. Общежитие было женское, а потому являлось центром бурных страстей. Участковый поведал, что неподалеку живут «химики» и время от времени похаживают к здешним барышням.
При входе сидела бдительная старушка, с подозрением разглядывающая всех приходящих. Не обращая внимания на то, что посетители в форме, что пришли по делу, она начала выспрашивать, что, да куда, да зачем, пока участковый не взорвался.
— Кончайте комедию! — сказал он и под кудахтанье проверяльщицы прошел в холл. Субботин устремился за ним.
— Вот кукушка! Сколько раз меня видела, прекрасно знает, кто я такой, а все равно — стойко охраняет свой пост, — прокомментировал происшедшее участковый. — Думаешь, если б пьянь какая лезла, она не пропустила бы? Пропустила бы как миленькая, потому что на грубость может нарваться. А мы люди мирные, на нас и власть можно показать.
Лестница располагалась в конце длинного коридора, завешенного почему-то плакатами по гражданской обороне. Вдруг участковый сказал:
— А вот эти охраны не боятся..
Две девчонки втаскивали в окно громадного детину.
— Не уроните, девочки? — осведомился участковый.
— Не бойтесь, — хмыкнула одна, — вытянем.
— Своя ноша не тянет, — заржал взобравшийся на подоконник детина, но, увидев участкового, сник.
— Сам, альпинист, уйдешь или проводить?
— Сам, о чем речь. — Парень чмокнул девушку в щеку и пошел к выходу.
Из комнат слышалась музыка, визги, беззлобная матерщина. Жизнь в общаге кипела.
— Весело тут, — сказал Субботин.
— Очень, — кивнул участковый. — Каждый день или скандал, или мордобой. Рыцари наших прекрасных дам поделить не могут и турниры устраивают. Так что ваш солдатик подходящее место для времяпрепровождения нашел.
На четвертом этаже отыскали четыреста одиннадцатую комнату. Участковый постучался.
— Заходь, коль свой, — пророкотал из-за двери мужской голос.
— Участковый уполномоченный капитан Бибиков, — представился милиционер, козырнув.
В микроскопической комнатенке с трудом умещались две кровати, шкаф, стол и два стула. На столе — бутылка вина и сковородка с жареной картошкой. За столом — двое неопрятного вида парней и две девушки. При слове «участковый» парни засуетились. «Химики», — подумал Субботин. Присутствие их здесь в это время — нарушение режима.
— Ну, мы того, девочки, — пробормотал один, вставая, и с тоской оглядываясь на сковородку о картошкой. — Мы пошли, да?
Он начал пробираться к выходу, пытаясь обогнуть участкового.
— Эти вам не нужны? — спросил милиционер.
— Нет, пускай идут.
«Эти» моментально исчезли.
— Кто из вас Клава Завадская? — спросил Субботин.
— Я, — ответила дородная, спелая деваха, завернутая в черный, с изображениями змей и драконов халат. Она изучающе посмотрела на следователя.
— А вы кто? — обратился Субботин к худой девушке в серой юбке и голубой кофточке. В ее глазам было что-то жалобное, как у дворняжки. Этакий заморыш.
— Соседка, — ответила она.
— Вы нам тоже понадобитесь. Будьте где-нибудь поблизости.
Девчонка согласно закивала и выскользнула из комнаты.
— Я из военной прокуратуры, — представился Субботин, садясь за стол и брезгливо отодвигая закопченную сковородку.
Клавдия усмехнулась и вызывающе покачала головой. Субботин вытащил из портфеля бланк протокола допроса.
— Я должен допросить вас в качестве свидетеля.
— Чегой-то? — презрительно протянула Клавдия. — Нечего мне с военной прокуратурой делить. Не хочу я допрашиваться.
— Не понял, — переспросил Субботин. — Вы что, отказываетесь давать показания?
— А чего понимать-то? Не буду я ничего говорить. Не хочется чегой-то.
Клава томно потянулась и демонстративно отвернулась к окну, всем видом давая понять, что участковый и следователь здесь лишние.
— Это уже интересно, — усмехнулся Субботин. Нахалов он на своем веку перевидел немало и даже на разозлился. — Придется прочитать небольшую лекцию. Давать показания не ваше право, а ваша обязанность, По уголовному кодексу за отказ, уклонение от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний вы можете быть привлечены к уголовной ответственности. Правда, много за это не дают. Не больше года лишения свободы.