Страница 51 из 93
Когда за работой следователя наблюдают со стороны, кажется, что он ничего особенного не делает: вопрос задал, ему ответили, на бумагу записал, дал расписаться — и весь труд. На самом деле за этими вопросами и ответами кроется сильное нервное напряжение. Оно не оставляет следователя ни днем ни ночью, мысли только и заняты сроками следствия, арестантскими делами, экспертизами. Поэтому, как правило, следователями долго не работают. Четыре, ну, пять лет от силы, а потом ищут люди работу полегче. Напряжение и усталость — вот постоянные спутники следственных работников.
К середине дня Субботин почувствовал себя измотанным. Когда преступление не раскрыто, плюс ко всему давит неопределенность, сознание, что, может, ты тратишь время зря, идешь не по той дороге, которая вновь заведет тебя в тупик.
Субботин встал, сделал несколько взмахов руками, вздохнул поглубже, присел пару раз. Голова несколько просветлела. Можно переходить к следующему допросу. На очереди Артамонов — приятель Казьмина. Про него говорил Лагус. Ночью этот самый Артамонов стоял в карауле.
— Войдите! — крикнул Субботин, садясь на стул.
Вошел длинный, коротко остриженный солдат в очках, представился и уселся напротив следователя. Его тонкие, как у музыканта, пальцы нервно теребили пилотку.
«Кто же ты такой, Артамонов?» — думал Субботин. Командиры о нем отзываются хорошо. Из тех людей, говорят, которые в лесу пять копеек найдут и ходят спрашивают, кто потерял. Вместе с тем человеческая душа — загадка. Иногда люди вытворяют такие вещи, которые от них никто и ожидать не мог. Субботин прекрасно помнил компанию, которую он отправил в дисбат пару лет назад. Их было двое: один тупой восемнадцатилетний оболтус, другой — двадцатичетырехлетний студент, окончил два курса института, имел жену и ребенка. Так этот студент втягивается в совершенно дурацкую авантюру и, как овечка, идет за человеком, слабее его и умственно, и физически. Под предводительством оболтуса они угоняют автомашину, чтобы снять с нее магнитофон и запчасти. А во время следствия, находясь под наблюдением командования, угоняют еще одну машину. Зачем это нужно было солидному двадцатичетырехлетнему парню? Почему его, как барана на привязи, повели на преступление? Загадка. Вот и с Артамоновым что получается? Его пост — идеальное место, чтобы принять участие в краже. Возможно, он в ней и участвовал, и тогда возникает еще один ребус для психологов — что могло честного парня толкнуть на преступление? Но это пока предположение. Могло быть и так, что воры обокрали магазин и остались незамеченными, тогда караульный ни при чем.
Артамонов чувствовал себя на допросе неуютно. Субботин видел, что ему хочется что-то сказать, но не решается.
— Как вы несли последний раз службу в карауле?
— Как всегда. Все по уставу, как и положено. У меня всегда как положено. Иначе не бывает. — Артамонов говорил быстро, сбиваясь, нагромождая ненужные слова. Видимо, хотел выиграть немного времени и сориентироваться. — Заступили, как обычно, а потом…
— Подождите, я вас не об этом спрашиваю. Вы Казьмина знаете?
— Знаю, — Артамонов потупился, чтобы не смотреть на следователя.
— Близко знаете?
— Он мой друг.
— Кому он должен был деньги?
— Никому, — быстро ответил Артамонов.
«Врет, — отметил Субботин. — Иначе сказал бы — не знаю».
— Артамонов, я думаю, мне не составит труда уличить вас во лжи.
— Должен, — вздохнул солдат. — В городе деньги кому-то то ли в шашки, то ли в карты проиграл.
— Значит, вы стояли ночью на посту и стойко несли службу? — перешел следователь к следующему вопросу.
— Да.
— И Казьмина не видели?
— Нет, — поморщился Артамонов.
— А если подумать?
Солдат долго и сосредоточенно молчал, наконец посмотрел прямо в глаза следователю:
— Ну вот вы. Чтобы вы на моем месте делали, если б вам нужно было донести на друга.
— Трудно сказать, — пожал Субботин плечами. — У меня таких друзей не было.
— А у меня есть! — с досадой воскликнул Артамонов. — И он мой настоящий друг.
— Вряд ли вы ему поможете молчанием. Я не утверждаю, что он виновен. Чтобы разобраться, нужны факты. Полная картина. Тогда легче будет установить истину. Может, то, что вы мне скажете, на самом деле сыграет в его пользу. Иногда кажется, что факт уличает человека, но в сопоставлении с другими выясняется, что полностью оправдывает.
— Да я всего ничего и видел. Стоял в два часа ночи на посту, вижу — идет Серега. Я его хотел окликнуть, но передумал. Он к магазину пошел, завернул за угол, и больше я его не видел, — угрюмо изложил события позапрошлой ночи Артамонов. — Жалко Серегу. Он парень не злой. Просто сам не знает, что делает. Несет его черт вперед, и тогда запирай ворота.
Закончив с Артамоновым и отпустив его, Субботин поглядел на часы. Четыре. Допросы и организационные вопросы занимают много времени. Не успел оглянуться, а день прошел. В целом следователь был доволен. Начав с нуля, он теперь обладал более менее четким построением из фактов. Так бывает всегда, слово за слово, улика за уликой, эпизод за эпизодом — и вот ты уже с головой погружаешься в чужую, незнакомую жизнь, о которой еще недавно ничего не знал. Следователь, как и актер или писатель, за одну свою жизнь проживает множество жизней и судеб.
Субботин вынул листок, на котором с утра записывал версии. Напротив слов «наряд врет» поставил плюс. Вызвал вновь сержанта с добрыми глазами, который так искренне убеждал, что мимо него муха не пролетела. Припертый к стене фактами, сержант начал жаловаться на жизнь и на Утабаева, которого как ни учи, все равно проспит. Вот и в ту ночь поставили его к тумбочке дневального, а он тут же отключился. Наряд в результате чуть не пропустил подъем. Хорошо еще, сержант вовремя проснулся, а то уже сидели бы все на гауптвахте.
«Вот стервецы, — подумал Субботин. — На всю ночь комнату для хранения оружия, да и казарму без присмотра оставили». По идее есть статья в уголовном кодексе о нарушении правил несения внутренней службы. Но в ней командиру дано право ограничиться дисциплинарным взысканием, что, скорее всего, и будет сделано в данном случае.
Утабаев был страшно напуган и лепетал что-то вроде: «По-русски совсем не понимай». Тут все ясно. Казьмин ночью беспрепятственно мог не только уходить из казармы, но еще при желании вытащить и все имущество роты.
Теперь у Субботина хватало данных для более серьезного разговора с Казьминым. Возможно, тот опять ничего не скажет, но это нестрашно. Преступление он совершил же один. Был у него помощник, притом, теперь ясно, что мальчишка, школьник. Позвонил Быков дежурному по части и передал — эксперты дали предварительное заключение, что волокно, обнаруженное на проволоке сетки, — от школьной формы.
Доставили Казьмина уже с гауптвахты. За то недолгое время, прошедшее после первой с ним встречи, его внешний вид претерпел серьезные изменения. Беднягу уже успели обрить наголо, так что выглядел он жалко и растерянно.
— Вы, пожалуйста, подождите в коридоре, — сказал Субботин двухметровому солдату-конвоиру с автоматом за спиной. Тот вышел.
Казьмин мрачно глядел на Субботина. Видно было, что он хочет ринуться в бой, начал доказывать свою правоту, а значит, неправоту других. Но следователь молчал, изучающе рассматривая допрашиваемого. Был бы Казьмин простой парень, влетевший по дури в неприятную историю, поговорили бы по душам, объяснил бы ему Субботин все начистоту и о перспективах дела, и о том, что не выкрутится, и о том, что признание не только в книгах и кино смягчает ответственность. Но этому человеку везде чудятся подвохи и обманы. О психологическом контакте тут говорить трудно. Значит, нужно работать в жестком стиле.
Вдоволь насмотревшись на Казьмина, Субботин достал из своего портфеля кусок стекла, баночку из-под гуталина. Казьмин завороженно глядел на эти предметы. С равнодушным выражением на лице следователь вытащил маленький резиновый валик, открыл баночку из-под гуталина, где была черная типографская краска, капнул ее на стекло и начал долго и нудно раскатывать.