Страница 17 из 93
Беседуем мы на кухне, поражающей своей прямо-таки безжизненной чистотой.
— При всем желании ничего хорошего сказать о ней не могу, — с плохо скрываемой радостью сообщает хозяйка. — Приходит поздно, за полночь. Случается, по нескольку дней дома не появляется. Современная девушка!
— Что это вы так, а? — интересуюсь я. Вопрос излишний, ибо и без того все ясно.
— В ее годах м н о й милиция не интересовалась, — многозначительно отвечает старуха.
Смею думать, что в е е годах еще не было милиции. Спрашиваю о знакомствах Ольги, бывает ли у нее кто-нибудь?
— Как же… Так я и позволила!
— И не звонят?
— Ну, почему же? Этого я не запрещаю. И знаете кто? Мужские голоса. Только мужские голоса!
У меня большие сомнения по поводу того, известно ли этой особе, что человечество делится на мужчин и женщин, но это обстоятельство отношений к дорожно-транспортному происшествию, по поводу которого я здесь, отношения не имеет.
— Ольга не говорила вам, куда поехала?
Какой-то разговор по этому поводу был, но его содержание старуха запомнила хуже, чем «мужские голоса».
— Куда же?.. Постойте, постойте… Кажется, в Брянск, к матери.
— Куда? — с плохо отрываемым волнением переспрашиваю я.
— В Брянск! — убежденно повторяет мегера. — Говорила, что в Брянск. А уж туда ли, не туда — этого я не знаю.
По моей просьбе старуха показывает мне комнату Ольги. Теория, гласящая, что предметы могут многое порассказать о хозяине, здесь не работает, ибо в комнате мало предметов, принадлежащих девушке: личные вещи да книги. Книг немного. Автобиография Чарльза Чаплина. Томик Фицжеральда. «Три товарища» Ремарка, Учебник русского языка и самоучитель французского, Томик Есенина. «Технология кройки и шитья». Томик Чехова. Попробуйте на основании этого списка умозаключить что-нибудь путное?
На стене — мастерски сделанная фотография. Девушка запечатлена на берегу Москвы-реки. Ветер теребит ее волосы. Она улыбается, но глаза печальные, строгие. Какие мысли тревожат эту очаровательную головку?
Дальше начинается запретная тема. Вынимаю записную книжку, нахожу чистый листок и фиксирую свой служебный телефон. Это — хозяйке.
— У меня к вам просьба, — говорю ей. — Если кто-нибудь будет интересоваться Ольгой, позвоните мне по этому номеру.
Старуха берет листок и изучает текст с наивозможной тщательностью.
— Позвоню, не сомневайтесь, — заверяет она.
Выхожу на улицу. Несколько глотков чистого воздуха мгновенно вершат свое очистительное действо. В обществе этого фельдфебеля в отставке я бы не смог прожить и дня. Девушка жила три года. Еще одна загадка, хотя и не столь важная, как другие. А, впрочем, как угадать, что здесь важней другого? По этой улице Ольга ходила, В том киоске покупала цветы. Садилась в метро, ехала на работу. Отвечала на звонки, носила бумаги на подпись. А потом в одно прекрасное утро остановила мою машину. Случайно или нет? Этого я не знаю, но дорого дал бы за то, чтобы знать…
Сухуми не принимает. Девица в справочном бюро толкует о каких-то метеоусловиях; ее холодное безразличие пахнет духами «Мадам Роша». Когда имеешь дело с авиацией, всегда готов к такого рода заминкам, и всегда они застают тебя врасплох. Остается только ждать, надеясь, что и человек ради встречи с которым ты, бросив все, помчался за тысячи километров, благополучно дождется твоего появления.
Несмотря на то, что отпускной сезон приказал долго жить, в аэропорту оживленно сверх всякой меры. Сидячие места разобраны, к буфету не пробиться. Те, кто не сидит и не ждет очереди к буфетной стойке, обозревают друг друга. В центре внимания — две-три девицы, одетые с наимоднейшим изыском и похожие друг на друга, как танцовщицы балета Ленинградского мюзик-холла. Друг на друга девицы поглядывают с тайным и ревнивым беспокойством, на прочую братию — с явным небрежением. Группа бравых военных численностью до полувзвода истолковывают их взгляды на свой лад. Судя по всему, подразделение концентрируется для фронтальной атаки по всем направлениям одновременно.
Покидаю театр предполагаемых боевых действий и выдвигаюсь к огромному окну, выходящему на летное поле. Зрелище, самое что ни есть отрадное! Самолеты взлетают и садятся, катятся по рулежным дорожкам, высаживают пассажиров и поглощают их целыми толпами. Хотелось бы знать, какой из них не торопится вылетать в Сухуми.
События, заставившие меня свернуть свою активность в столице и срочно отбыть на побережье, ожидаемы, как восход, и столь же неожиданны, как строчки тайнописи, возникшие на бумаге под действием тепла. Своей легализацией, однако, они обязаны отнюдь не благотворному влиянию южного климата. Мир полон истин, и они всегда готовы прийти к вам на помощь, надо лишь не плошать. «Бесследно не проходит ничто» — так определяется та, которую мы выбрали в данном случае. Бросьте в воду камень, и через соответствующий промежуток времени этот факт будет зафиксирован сейсмостанцией где-нибудь на Канарских островах. Примерно так и возникло предположение, что гибель серой «Волги» и исчезновение одного из ее пассажиров вызовут какую-то реакцию со стороны преступников, возможно, даже заметную со стороны. Сегодня утром пришло сообщение от наших грузинских коллег. В тот день, когда было нападение на Морозову, при странных обстоятельствах исчез адвокат Зазроев. Само по себе это ни о чем не говорило, если бы не одна маленькая деталь. Автомобиль, отравлявший мне жизнь на протяжении нескольких дней, был зарегистрирован на имя жены Зазроева!..
Четыре часа спустя самолет приземляется в Сухумском аэропорту. Ликующее население делегировало для торжественной встречи некоего Бориса Ахалая, и вот уже он, красивый и загорелый, сжимает меня в объятиях. Ахалая — мой сверстник, закоренелый холостяк и безумно любит «бэшэный скорост»: эти два обстоятельства в свое время и способствовали нашему сближению. То, что группу, которая раскручивает клубок, так сказать, с другой стороны, возглавляет именно он — случайность. Но эта случайность, несомненно, в пользу дела: в нем я уверен, как в себе самом.
На город опускаются сумерки. Ахалая сообщает, что на место мы отправимся завтра утром, и высказывает предположение, что хороший шашлык и стакан доброго вина удвоят наши силы. Идея, несомненно, имеет право на жизнь, и минут через двадцать езды по пересеченной местности на такой скорости, будто за нами гонятся черти, мы занимаем оборону в одном укромном ресторанчике. Вино и, в самом деле, отменное, шашлык — выше всяких похвал. По мере сил пользую и то и другое. Ахалая, по причине вполне понятной, ограничивается шашлыком. Разговор не залаживается. Борис ждет моих вопросов — я не спешу их задавать. Если человеку есть что сказать, он скажет.
— Ну, и нашел же ты нам работенку, генацвале! — вздыхает мой друг, уразумев, что ожидание бессмысленно, и надеясь хотя бы вызвать сочувствие. — «Пойди туда — не знаю куда. Принеси то — не знаю что». И все срочно!
— Ты же знаешь, что это действительно все срочно.
— Ха! — восклицает мой собеседник.
«Как ты мог усомниться!» — так это надо понимать.
— Знаешь, чего мне в последнее время хочется? — доверительно вопрошает Ахалая. — Проснуться, чайку попить, не торопясь, потом погулять, воздухом подышать, на стадион пойти. Я там три года не был! За «Динамо», поболеть, понимаешь, покричать, гол красивый увидеть а то ведь все только по телевизору. Вернуться домой, с соседями в домино сыграть, «рыбу» сделать!.. И чтоб никуда не спешить!.. Даже у валютчиков отпуск есть. А у нас с тобой…
Склонность моего друга к сантиментам мне хорошо известна. Если он действительно решил меня разжалобить, то у него ничего не выйдет.
— В отпуске ты был, — напоминаю я. — В Москву приезжал, помнишь?
— Когда приезжал, слушай? Два года назад!
Это еще что… Я-то к нему в Тбилиси приезжал только по делу.
— Да, кстати, и я только что из отпуска, — продолжаю я.