Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 93

— Могли они заподозрить, что ты водишь их за нос? — продолжает шеф.

Вопрос из тех, который я предвидел заранее и заранее готов ответ.

— Не думаю, — отвечаю я.

— Не думаешь… А на самом деле?

На самом деле… Хотелось бы и мне это знать.

— В многословии тебя не упрекнешь, — заключает полковник.

Насколько я понимаю, сейчас будут подводиться итоги.

— Подведем итоги, — объявляет шеф. — Операция провалилась. Задумана она была неплохо, не стану этого отрицать. К сожалению, в нашем деле результаты ценятся выше идей. А результаты, сам видишь, какие. Единственная нить — я имею в виду серую «Волгу» — оборвалась. Преступники остались на свободе и теперь будут действовать еще осмотрительней. А самое главное, на нашей совести — человеческая жизнь.

— На моей, — тихо уточняю я.

Мои слова продиктованы отнюдь не желанием выставить себя в лучшем свете. Все так и есть.

Белопольский пронзает меня взглядом, острым, как выпад фехтовальщика. Не думаю, что он умеет читать чужие мысли, но уже от одного этого предположения мне становится не по себе.

— Как состояние Морозовой? — интересуется он.

— Все еще без сознания.

— Что врачи?

Иногда очень трудно произнести вслух то, что тебе давно и хорошо известно. Отвечаю, с усилием подбирая слова:

— Плохо, Юрий Петрович. Но надежда есть.

Мы молчим. Полковник встает из-за стола, подходит к окну и долго что-то рассматривает на улице. Он давно все обдумал, но спешить — не в его характере, Повернувшись ко мне, шеф начинает:

— В общем так, Виктор Николаевич…

Очевидно, сейчас последуют оргвыводы, и, если они не в мою пользу, еще не поздно попытаться что-то изменить.

— Извините, товарищ полковник, — отважно перебиваю я Белопольского. — Если вы намерены отстранить меня от дела, то я категорически возражаю!

Шеф улыбается, качая головой. Моя решительность пришлась ему по душе.

— Кто сказал, что я намерен отстранить тебя от дела? — удивляется он. — Ты эту кашу, можно сказать, заварил, тебе и расхлебывать. А вот носа вешать не надо. Молчи! Я же вижу… Оно только начинается, это дельце. Еще будет возможность отличиться… Ну, как там, на Черноморском побережье? Ты не поверишь, лет десять не был!

Это сигнал отбоя. Можно перевести дух.

— Неплохо, — говорю я, — но сервис на Лазурном берегу лучше.

Шеф улыбается. Он и сам прекрасно знает, какой на Лазурном берегу сервис.

В течение полутора часов мы снова и снова обговариваем случившееся и набрасываем план дальнейших действий. Нас никто не тревожит — два коротких телефонных звонка не в счет.

В финале этого разговора я наконец решаюсь:

— Серая «Волга» — нить, которая оборвалась… Кажется, существует еще одна.





— Куда же она ведет, эта твоя вторая нить? — любопытствует полковник. И, не дожидаясь ответа, предполагает: — К Морозовой?..

Контора, в которой трудится Ольга, расположена во дворе дома, выходящего фасадом на улицу Горького. Во двор я проникаю с переулка. Буквально в каких-нибудь ста метрах грохочет центр столицы, а здесь — патриархальная тишина, унылый вид на залежи старых ящиков, серая полоска неба, начинающегося где-то на уровне крыш, и бесчисленные двери по обе стороны, ведущие неизвестно куда. Искомое учреждение окопалось в самом конце двора; его название, переведенное на общедоступный язык, звучит примерно так: чегототампроекткакойтотаммонтаж.

По лестнице, которую, при всем желании, я не берусь охарактеризовать как освещенную, поднимаюсь на третий этаж и долго брожу по коридорам в поисках приемной. Поиски безуспешны. Приходится остановить степенного вида мужчину, на рысях пробегающего мимо, и вступить с ним в переговоры. Мужчина по-детски рад возможности оказать мне услугу. Объем полученной от него информации позволяет без помех добраться до Огненной Земли. К сожалению, мои планы не идут столь далеко, а нужная дверь оказывается именно той, перед которой протекала наша беседа. Мы сердечно прощаемся. Каждый из нас следует своей дорогой.

Вхожу в приемную, представляюсь работником милиции и заявляю о своем желании встретиться с управляющим. Секретарша, полная, не скрывающая своих лет женщина, совершает короткий вояж в кабинет и, вернувшись, просит подождать: управляющий совещается с сотрудниками. Жду, коротая время за разглядыванием обклеенных пластиком стен. Женщина делает вид, что усердно интересуется документацией. В приемной мы с ней одни. Подходящий момент задать несколько вопросов.

Спрашиваю секретаршу, давно ли она здесь работает.

— Вообще-то я работаю в отделе, — почему-то смущается женщина. — А на этом месте — всего несколько дней: замещаю девушку, ушедшую в отпуск.

— Сколько именно?

Секретарша настолько любезна, что показывает мне папку с приказами. Вряд ли она отдает себе отчет в том, зачем мне понадобились эти сведения. А они между тем чрезвычайно любопытны. Первый день отпуска Ольги совпал с тем самым днем, когда я, под видом Никитина, начал свой автомобильный вояж.

Совещание закончено. Из кабинета нетерпеливо выходят сотрудники. Надо думать, они осведомлены о моем визите, ибо глядят на меня с любопытством, которое трудно квалифицировать как случайное.

Меня приглашают войти. Вхожу и обмениваюсь скорострельными приветствиями с хозяином кабинета. Сажусь в указанное мне кресло. Управляющий, пухлый мужчина предпенсионного возраста, нервно вытирает платком багровую шею. Тревожащий его жар, по-видимому, внутреннего свойства, ибо в кабинете довольно прохладно.

— Ничего плохого сказать о Морозовой не могу, — опередив мои вопросы, гудит он.

Меня радует такое начало.

— Почему вы считаете, что должны говорить о ней плохое? — любопытствую я.

— Ну, раз уж ею заинтересовалась милиция!..

Своеобразная, но довольно распространенная точка зрения. Что ж, придется его огорчить.

— Речь идет о дорожно-транспортном происшествии, — говорю я. — Морозова оказалась единственным свидетелем. Потребовалось уточнить некоторые детали, В протоколе указан адрес вашего учреждения. Вот мы и обратились сюда. А Морозова в отпуске. Не знаете, куда она уехала?

Управляющий приободряется.

— Свой домашний адрес она, конечно, назвать не могла, — упрекает он отсутствующую секретаршу. — Куда уехала? Не знаю. Она мне не говорила. Наши отношения с Морозовой носят сугубо деловой характер.

Последнее — на всякий случай. Сугубо для моего сведения.

— Может, кто-нибудь из сотрудников знает, где она сейчас?

— Вряд ли! Насколько мне известно, ни приятельниц, ни тем более приятелей, у нее здесь нет. Морозова, знаете ли, принадлежит к той категории людей, которые находят себе друзей на стороне. — Эти слова мой собеседник произносит не без сожаления, и тут же, обеспокоившись, что сие смогут истолковать превратно, поспешно добавляет: — Да, кстати, и работает она у нас недавно — третий год.

— Вы сказали «недавно», — замечаю я.

— Молодой человек! — В голосе управляющего появляются назидательные нотки. — Если я сказал недавно, значит, недавно. Я работаю здесь двадцать шесть лет!

Свой следующий визит наношу квартирной хозяйка Ольги: метро «Ждановская», шестнадцатиэтажная башня на противоположной стороне улицы, десятый этаж, вторая дверь налево. Звоню. Меня долго рассматривают в «глазок». Следует традиционный вопрос — «Кто?» Называюсь. Дверь открывается ровно настолько, насколько позволяет цепочка. Просят показать документ. Показываю. Дверь отворяется. На пороге — высокая худая старуха. Седые волосы зачесаны назад и увязаны в пучок, взгляд недобрый, под глазами — мрачные тени. Мне не по себе от одного ее вида, но я стараюсь держать себя в рамках бодрой любезности, ибо впереди — разговор.

— Вы ко мне? — неприятным, визгливым голосом вопрошает сия мегера.

Объясняю, что пришел потолковать с ней о ее квартирантке. Лицо старухи оживляет злорадная усмешка: она словно еще много веков назад предвидела этот визит. Церберша делает шаг в сторону. Это предложение войти.