Вася Алексеев

А потом всё же наступает наконец зима — капризная и ненастная. Трескучие морозы сменяются метелями, а то и дождями, и вдруг, чуть ли не под Новый год, вода в речке начинает угрожающе подниматься, ломая лед и грозя затопить всё вокруг.

Теперь за городом не скоро можно будет собраться. Теперь очень нужны подходящие квартиры, вроде той, которую разыскал Коля Андреев на Зайцевой. Чаще приходят ребята и в Емельяновку к Васе, сидят в сарайчике позади дома, где у Анисьи Захаровны курятник, а у Васи — библиотека. Дуют на пальцы…

Но «главная квартира» у них на Овсянниковской. Там снимают комнату Коля Андреев и Ваня Тютиков. Дом стоит наособицу, поодаль от других, за забором, — с улицы в окна не заглянешь, не (подойдешь незаметно. Забор длинный, и в разных его углах устроены лазы — оторванные доски висят на одном гвозде, их легко отвести в сторону и поставить снова на место. Так гости и ходят, воротами пользуются редко, пробираются через лаз. Хозяин попался сговорчивый, не обращает на это внимания.

У Дмитрия Романова, правда, тоже удобная комната. Раньше он жил на Ушаковской, теперь переехал на Григоровскую. На квартирной плате не выгадал, только ходить стало дальше, да и холоднее в этом доме, но товарищи комнату одобрили единодушно. Место глухое, подходить можно с разных сторон, да и легче уйти незаметно. Однако для кружка, с которым занимался Вася, этой комнатой пользоваться было нельзя. Там собирались большевики завода, Нарвский районный комитет, туда приходили товарищи из ПК. Эту явку приходилось беречь. Идя на Григоровскую, Вася особенно тщательно смотрел, как бы не привести за собой кого-нибудь «на хвосте». Сделает не одну петлю, не раз ускорит шаг, а потом круто повернет обратно, чтобы проверить, кто сзади. Может, торопится за ним какой-нибудь подозрительный субъект? И только уверившись, что слежки нет, идет к дому дяди Мити.

Азы конспирации он начал усваивать еще мальчишкой. Теперь надо было постигать все тонкости этой науки. Промахи могли слишком дорого обойтись. Он имел дело с подпольной типографией, через его руки шла нелегальная литература, он знакомился с искусством изготовления фальшивых документов, — многие товарищи скрывались от полиции, их надо было снабжать видами на жительство. А главное, ему поручили держать связь с партийными группами разных мастерских.

Уже в начале 1916 года на подпольном собрании нарвских большевиков был образован новый райком. Пришлось создавать его после очередного учиненного полицией разгрома. Выбрали исполнительную комиссию (теперь бы ее назвали бюро): Любовь Тарасову, Федора Лемешева, Миничева, Двух Алексеевых — Ивана и Васю. Люба Тарасова стала представителем нарвских большевиков в Петроградском комитете, Миничеву поручили организовать подпольную типографию, Лемешеву — помощь товарищам, лишившимся работы, попавшим в тюрьмы и ссылки. Васе Алексееву поручили организацию партийных групп — так тогда назывались ячейки партии. Это была очень важная работа, но все согласились — Вася как нельзя лучше подходит для нее. Ею он, в сущности, уже занимался. Он умел быстро знакомиться с людьми, легко с ними сходился. Хотя «умел» — наверное, неточное слово. Правильнее говорить не об умении — о даре. Он просто не мог без людей, которые никогда не казались ему безликой толпой. Он любил их, таких разных и всегда интересных, поэтому и они его любили…

После районного собрания расходились поодиночке. В небольшой квартире на глухой заставской улице их собралось тогда немного, нарвских большевиков. Они всё время теряли товарищей, срок активной работы для каждого оказывался недолгим — месяцы, а то и недели. Потом аресты, ссылки, тюрьма. Царские власти хотели истребить большевистскую организацию во что бы то ни стало. Но организация жила, она возрождалась вновь и вновь после каждого разгрома, потому что была живой душой рабочего народа, потому что люди, составлявшие ее, знали, на что идут, и запугать их было невозможно.

Обо всем этом Вася думал, идя по тихой и темной улице. Радостно и празднично было у него на душе. Ему вспомнилось другое подпольное собрание, на котором он впервые присутствовал как член партии вместе со своими старшими товарищами и учителями. Тоже немного было тогда народа, и никто не говорил торжественных речей, а у него всё время было чувство, что свершается нечто необыкновенное и большое, что изменит всю его жизнь. Теперь эта жизнь уже не принадлежит ему. Он сам, по доброй воле, по велению души, посвящает ее борьбе за великое дело.

Четыре года прошло с тех пор. Он не ученик уже, не начинающий, не младший в большевистской семье. Он член исполнительной комиссии районного комитета. Нет, эта должность не принесет ему каких-то почестей и благ. Но доверие товарищей окрыляет душу. Сколько времени будет он делать работу, порученную ему сегодня? Этого никто не скажет заранее. Но пока он может, он будет делать ее со всей силой души и ума.

Наутро он так же, как вчера, идет на завод. Словно бы ничего и не изменилось. Но в голове его зреют новые замыслы, новые планы.

С этого дня он часто бывает на собраниях групп, кружков, и люди, впервые видящие его, с удивлением замечают, что приход этого невысокого паренька как-то сразу меняет настроение товарищей. Словно что-то светлое и даже праздничное входит вместе с ним. Все начинают улыбаться: «Здравствуй, Вася!», «Глядите, Вася пришел!» И тянутся к нему. И он уже в центре беседы.

В пушечной мастерской открылся книжный киоск издательства «Благо». Вася стал пропадать там часами. Было трудно оторваться от полок с книгами, так много хотелось посмотреть, полистать, да и унести с собой. Он постоянно поддавался соблазну. Свободных денег не было, но книги продавались в кредит, достаточно было показать свой рабочий номер, продавец делал запись, и деньги вычитали из получки. Вот тогда, у кассы, Вася, случалось, обескураженно разводил руками:

— Ох, с чем же я к матери явлюсь?

А на следующий день снова шел в киоск и снова перебирал книги на полках, листал их и снова говорил продавцу Швецову:

— Запишите на меня.

Иногда он заводил со Швецовым спор, особенно когда замечал в киоске новую партию «пинкертонов»:

— Зачем вы торгуете такой дрянью, темните ребятам мозги?

Швецов что-то объяснял про коммерцию, намекал, что есть тут и тактические соображения. К распространению этой литературы полиция относится благосклонно. К киоску меньше придирок, а ведь получить разрешение на торговлю книгами в мастерских было не легко.

Вася оставался непримиримым:

— Тактика тактикой, но у вас тут беспринципность. Книга должна поднимать людей, светить им, а это… — И он раздраженно бросал на прилавок очередной выпуск «Ната Пинкертона» или «Ника Картера».

Впрочем, со Швецовым можно было ладить. Тем, кого он хорошо знал, Швецов доставал и недозволенную литературу. В пакете с покупками Вася не раз уносил такие книжки.

И, как он ни любил книги, это было не единственной причиной, заставлявшей его так часто задерживаться около киоска. Пушечная мастерская была велика — больше пяти тысяч рабочих, всё время появлялись новые люди. Надо было приглядеться к ним, узнать поближе, а те, кто интересуется книгой, прежде всего привлекали внимание Васи.

Как-то, кажется еще осенью 1915 года, он встретил у киоска молодого, аккуратно одетого паренька, который спрашивал учебник по математике.

— Зачем тебе математика? — сразу поинтересовался Вася.

— Я в вечернем техническом училище занимаюсь, — сдержанно и даже немного сухо ответил паренек.

Вася на его сдержанность не обратил внимания. Вечернее техническое училище его заинтересовало, да и сам паренек.

— Как тебя зовут? Володя? А фамилия? Гилис? Так… Скажи-ка, много ли наших заводских ребят ходит на эти курсы? И какое настроение у них? Всё технику жуете или задумываетесь кое о чем другом?