Страница 50 из 61
В Англии Салли Симмонс увлекалась разведением золотых рыбок. У нее уже накопился большой опыт, и она решила заниматься этим и в Новой Зеландии. Джек соорудил ей маленький пруд, куда она пустила рыбок разных видов для скрещивания. Хотелось вывести золотую рыбку с пурпурным отливом. Об ее экспериментах узнали и другие любители, на их улице Салли стала знаменитостью. Особое любопытство проявляли дети Херемаиа, хотя им было строго-настрого наказано не подходить к пруду, огороженному проволочной сеткой.
Спустя несколько месяцев пришли первые успехи. Салли вывела рыбку нежных розовато-красных тонов. Но однажды утром Симмонсы, проснувшись, обнаружили, что сетка прорвана, а рыбка исчезла. Джек сразу подумал, что это злодеяние совершил кто-то из соседских ребят. Их родителям — Сэму и Милли — пришлось выслушать немало обвинений. Но дети не признавались. Тогда известили полицию. Снова детям Херемаиа учинили допрос. Милли и Сэм считали, что Джек Симмонс придирается к их ребятам, и отношения между семьями стали более чем прохладными. Полиция так и не нашла виновного, а соседи еще долго не могли восстановить мир. Все это так подействовало на Салли, что она решила больше не заниматься рыбками.
Остался неприятный, горький осадок. А может, соседские ребятишки и не виноваты? На них пало подозрение, их сразу же посчитали виновными. Нет ничего хуже, чем, не выяснив все до конца, без колебаний выносить приговор.
Впрочем, сейчас это значения не имеет. Столько воды утекло. Ребята сами предложили мировую, и Джек в конце концов перестал сердиться. Но осторожность и недоверие остались, они все время дремали где-то в душе, дожидаясь своего часа.
Джек печально вздыхает. Живешь рядом с семьей Херемаиа — покоя не жди. Уже три года идет непрерывная война, после каждого боя наступает длительное затишье, и обе стороны мирятся. Если бы эти маори были поспокойнее! Тогда мир никогда б не нарушался. Отношения бывали то хуже, то лучше, ребята давали обещания, потом их не выполняли. И как только обе семьи вообще сохранили какие-то отношения после всех перипетий! А ведь Херемаиа достаточно проявить хоть капельку выдержки. Взять, к примеру, Милли: спокойная, уравновешенная женщина, а вот сегодня на нее нашло…
— О чем задумался, Джек?
— Да так. Все об этих Херемаиа, о Милли.
— На миссис Херемаиа нашло, — шепотом повторяет Марк услышанную фразу.
— Она такая страшная делается, — добавляет Энн.
— Ну хватит, — вмешивается Салли, — за чаем я бы предпочла разговор на другую тему. Спасибо. Сыта по горло настроениями миссис Херемаиа.
О настроении Милли только и судачат на улице. Она не более вспыльчива, чем кто-либо, но зато, когда на нее находит, об этом узнают все: на другом конце улицы слышно, как она кричит. Разве подумаешь, что эта маленькая и, в общем, смирная женщина может войти в такой раж?
— Ну а сегодня с чего бы? — недоумевает Марк.
— Кто ее знает, — вздыхает Джек. — На миссис Херемаиа «находит» по любому поводу.
— Может, хватит, — не выдерживает Салли, — а то боюсь, как бы на меня тоже не нашло.
Джек смеется. Впрочем, настроение соседки — дело нешуточное. Ему не раз приходилось испытывать это на себе. И все из-за ребят. Как-то он подошел к Джорджу и спросил, не лазил ли тот накануне в курятник. Не успел он дотронуться до руки Джорджа, именно дотронуться, как…
В доме Херемаиа будто гроза разразилась: дверь распахнулась, чуть не слетев с петель, и Милли понеслась выручать свое дитя.
— Видела, своими глазами видела, как ты чуть не избил мальчишку. Лопни мои глаза, если вру! Вот что! Попробуй хоть пальцем его тронуть, я уж тебе тогда так вмажу, узнаешь, как маленьких обижать! Вот меня ты почему-то не трогаешь, боишься!
Джек торопливо отхлебывает чай. Да, Милли… Она тогда так разошлась — вся улица слышала. А ей хоть бы что! Кому не нравится, пусть не слушает. Своих детей она в обиду не даст.
Этот жуткий скандал многому научил Джека. Хочешь доказать, что ребята нашкодили, — готовься к встрече с Милли. И хорошо, если факты подтвердятся. Но не дай бог ошибиться. Тогда уж лучше рта не раскрывай, а вместе с собравшейся толпой выслушивай гневные протесты. А если дело пустячное, так с ним лучше и не обращаться, а то Милли обрушит на тебя всю мощь неистощимого арсенала материнских чувств.
Конечно, когда одержишь победу, жить вроде спокойнее. Но все равно плохо, потому что в минуты гнева Милли беспощадно расправляется со своими детьми. И уже не знаешь, стоило ли вообще все затевать. Во всяком случае, слыша крики детей, жалеешь, что связался с ней.
Джек Симмонс допивает чай.
— Душ сейчас примешь? — спрашивает Салли.
— Нет, я передумал. Помоюсь после ужина, а сейчас схожу в курятник, посмотрю, как там дела.
— Как хочешь. И выбрось, пожалуйста, из головы мысли о Милли и ее настроениях.
И она выпроваживает его в коридор. Джек снова надевает башмаки.
Удивительно, как в одной женщине дикие порывы уживаются с теплотой и сердечностью, ведь Милли и такой бывает. Конечно, и ей, и ее мужу Сэму не хватает тактичности. Конечно, добродушие их порой грубовато, но зато всегда искренне. А когда они смеются, так заслушаешься — смех у них открытый, от души. Странно, ведь и хорошего сказать много можно о семье Херемаиа.
Джек покачивает головой: вот еще забота. Он открывает дверь и выходит. Солнце еще не село, дует прохладный ветерок. Взгляд его падает на соседский дом, и тотчас же в окне спальни мелькает лицо Джимми. Бедняга. Может, у него все-таки не грипп… Будь остальные ребятишки на него похожи, не знал бы Джек забот.
Если бы Джека спросили, кто из детей Херемаиа ему больше всех по душе, он не колеблясь назвал бы Джимми. Предпоследний ребенок в семье заметно отличался от братьев и сестер. Его любопытство не причиняло вреда, это был мальчик впечатлительный и обаятельный. Если он и делал что-либо не так, то лишь по примеру старших ребят, являясь, так сказать, косвенным соучастником. Господи, да разве он виноват, что родился в этой семье, ведь душа у него нежная и отзывчивая. Джек надеялся, что со временем это поможет мальчику избавиться от недостатков, свойственных его братьям и сестрам.
Понять Джимми значительно труднее, чем других ребят. Те просто вторгались в жизнь, хочешь ты этого или нет. Они, можно сказать, навязывались, а Джимми все три года их знакомства оставался где-то на заднем плане, словно ожидая, что его пригласят. Джеку это очень нравилось. Он полюбил мальчика за серьезность, тактичность, вежливость. Приятно, что в этой семье есть один воспитанный мальчуган. Конечно, когда он озорничал вместе со всеми, все это исчезало, но, оставшись с ним наедине, Джек чувствовал, какой он скромный и благородный.
За три года Джимми совсем не стал хуже. А так легко было подпасть под влияние братьев и сестер. Но он оставался все таким же вежливым и любознательным.
— Простите, мистер Симмонс, а почему вы срезаете эти ветки? Разве деревьям не больно? — мог спросить он.
Или:
— Правда, что макинтош — все равно что плащ? Почему тогда одно и то же называется по-разному?
Если бы Джимми так и вырос, не набравшись дурного! Джек очень надеялся на этого мальчика. Чем быстрее маори приобщатся к европейской культуре, тем лучше. Зачем жить по-старому? Нужно научить их считаться с соседями, в свои дела их не впутывать, к чему выносить сор из избы? Мой дом — моя крепость — так живут англичане, так живет Джек. И Джимми будут рады в любом таком доме.
Жаль, что этого не скажешь о Томми, самом младшем. Ему только четыре года, а уж вся улица знает о его проделках.
Усмехнувшись про себя, Джек идет к курятнику. На глаза попадается забытый у стены гаража велосипед Марка. А может, кто из детей Херемаиа ездил на нем без спроса? Джек уже не сдерживает улыбку. А велосипед лучше поставить в гараж, там ему и место, думает он. Надо же, как он изменился за эти три года. Раньше бы страшно рассердился, если бы его вещь взяли без спроса. И что интересно, сердится он и сейчас, да только без злобы, она появляется редко-редко и быстро проходит. Нельзя же сердиться всю жизнь. И потом, в этих Херемаиа больше хорошего, чем дурного.