Волчья звезда

Я уже поняла, что он с придурью, и мне опять стало страшно — может, у них в становище все такие? Куда я еду?!

Видимо, он что-то почувствовал, потому что спросил:

— Разве вам такие тексты не попадались?

Я неохотно ответила:

— Может, и попадались. Да что в них толку? Такие мы сразу отбрасываем.

Он вроде как возмутился.

— Уничтожаете?

В голосе у него звучал ужас, честное слово. Будто мы дикари какие.

— Нет, просто пакуем и прячем подальше. Вдруг потом пригодятся. Может, из них со временем и удастся извлечь что-то толковое — такое уже бывало. Записи необходимы для того, чтобы разбираться с Предметами — для чего они нужны, да как действуют…

— Стараетесь восстановить утраченную технологию, — заметил он, — тогда как до культуры вам дела нет.

— Чего? Мы просто думаем — вдруг что-нибудь пригодится. Жизнь-то тяжелая.

Он тяжело вздохнул, и дальше мы ехали молча. Род Звездных Людей наверное очень сильный, если они могли себе позволить ставить свои Дома на равнине — к становищу можно было подойти с любой стороны. Правда, голая степь хорошо просматривалась, но сторожевых вышек я тоже что-то не увидела — лишь высокие серебристые стены; с холма было видно, как они окружают гладкие как яйцо купола Домов. Это было похоже на Город Мертвых — очаги не дымили, около ограды никого не было — ни людей, ни животных. От страха кулаки у меня так сжались, что ногти врезались в ладони, а я и не заметила.

— А где же ваши люди? — спросила я на всякий случай.

— Кто где, — ответил он, — частью работают — разбирают собранные данные, частью в поле…

— Охотятся?

Он слабо усмехнулся.

— Можно сказать и так. На самом деле, они охотятся за знаниями — разъезжают по становищам, собирают рассказы о прошлом, опять же. Записи… пытаются наладить отношения с кочевниками…

— У кочевников нет никаких Записей. Они же дикари!

— Зато у них есть устные предания. Мы их записываем…

— Сами? Сами записываете? Он, похоже, был не просто сумасшедшим, а еще и приврать любил.

— Ну да, — согласился он. — Это не так уж трудно. Мы и тебя научим.

— Как же…

Я все гадала — если за оградой никого нет, кто же откроет ворота, но тут он нажал на одну из этих светящихся штук, и створки ворот разъехались прямо перед носом нашей лодки и вновь сомкнулись за ее кормой. Внутри было именно то, что я разглядела с холма — круглые, гладкие стены Домов, похожие на шатры кочевников, но из другого материала, промежутки между Домами заросли травой, словно ее никто и не топтал, никаких огородов, никаких загонов для скота — точно. Город Мертвых…

Прозрачный колпак нашей лодки сам собой ушел в борта, и суденышко замерло у одного из домов. Этот Улисс сказал:

— Вылезай.

Сам он уже выпрыгнул и теперь в растерянности топтался снаружи, потому что я вцепилась в борт обеими руками и заорала.

Орала я, понятное дело, зажмурившись, и потому не видела, как в стене Дома образовалось отверстие, и из него выскочила женщина. Она ко мне и пальцем не прикоснулась — начала успокаивать своим мягким голосом. Наконец, я перестала орать, потому что, когда орешь, невозможно дышать и поглядела на нее: вроде, это была та самая, что приезжала к нам, но кто ж их знает.

— Ну чего ты боишься? — спросила она.

— Я думала, вы живые, — сказала я. — А вы — покойники!

— Господи, девочка, да что это тебе в голову пришло?

— Вы что, про Города Мертвых не слышали?

Впрочем, откуда им слышать, раз они сами в нем живут? Так про них и рассказывают — живут там, мол, мертвецы, в полной уверенности, что они самые что ни есть живые люди…

— Вот тебе, полюбуйся, — сердито сказала женщина, обращаясь к Улиссу, — твоя была идея!

— Да кто ж знал, — растерянно ответил он.

— Огонь там не разводят, — я сама не заметила, как начала бубнить тем распевным голосом, которым когда-то рассказывала нам Дрофа у зимнего очага, — скот не выпасают, детей не рожают…

Женщина подавила тихий смешок.

— А что, — проговорила она, — похоже.

— Перестань, — сказал мужчина, — ты ее только еще больше пугаешь. Послушай, — он обернулся ко мне, — если ты так боишься, мы специально для тебя разведем огонь. Хочешь?

Он даже не сошел с места; вырвал из земли пучок травы и поднес к нему какой-то Предмет. Сухие стебли тут же вспыхнули, он помахал ими перед моим лицом, а когда огонь добрался до его пальцев, зашипел от боли, бросил траву на землю и затоптал ногами. Тогда я вылезла из лодки: мертвецы боятся живого огня и не чувствуют боли.

В Доме было тепло — теплее даже, чем у Хранителя и пусто. Здесь не было ни посуды, ни плиты, ни очага — откуда шло тепло, непонятно. Зато понятно стало, почему им не нужны окна — мягкий приглушенный свет лился откуда-то сверху, освещая гладкие стены. Хотя одно окно тут было — почему-то на середине комнаты и светилось оно тем же ровным сиянием; рядом с этим окном стояли две табуретки, но с мягкими сиденьями и со спинками. И все же это были табуретки, я угадала правильно, потому что Улисс тут же уселся на одну из них и кивнул мне на ту, что рядом.

Женщина тихонько сказала Улиссу:

— Боюсь, придется все дезинфицировать. Ты только посмотри на ее одежду… об остальном я уж и не говорю.

Он зашипел на нее, и она замолчала. Я не очень понимала, о чем она, но мне стало неловко и я топталась у этой странной табуретки, пока Улисс не сказал мне:

— Садись…

Я поглядела на женщину — она прикусила губу и отвернулась.

Тут только я разглядела, что перед окном была та же плоская полка с выступами, как в этой их летающей лодке.

Я села и сказала:

— У вас неправильное окно. В него ничего не видно.

Спинка табуретки мне мешала, а сиденье было просто неприлично мягким, но наконец, я все-таки устроилась. Женщина продолжала стоять у меня за спиной, и мне это не нравилось.

Улисс нажал на один из выступов, и из гладкой поверхности вылез еще один Предмет — сам по себе, честное слово! — такой шарик на гибкой ножке.

— Я буду тебя спрашивать о разных вещах, — сказал он, — а ты отвечай вот в эту штуку, ладно?

Я сказала:

— Не пойдет.

— Почему? Что опять не так?

— Пусть ваша баба встанет так, чтобы я ее видела.

Конечно, замечания старшим делать не положено, но разве я виновата, что он так и не научил ее прилично себя вести?

— Диана, пожалуйста, — сказал он. Женщина, пожав плечами, прошла вперед и встала, облокотившись о гладкую поверхность этой их чудной полки.

— Теперь можно? — покорно спросил он.

— Ну…

Это оказалась одна сплошная глупость — он спрашивал меня о вещах, которые знает каждый ребенок — что мы делаем, как живем, что положено или не положено, а я должна была отвечать — вопросы следовали один за другим, все быстрее, быстрее, я уже не успевала ворочать языком, как вдруг он сказал:

— Пожалуй, хватит.

— Вам что, — спросила я, — больше делать нечего?

Нет — я была права, они точно не в себе. День в разгаре, а они, вместо того, чтобы охотиться, готовить землю к весеннему севу или работать по дому, сидят в пустой комнате — два взрослых, здоровых человека и занимаются такими глупостями!

Я уже хотела встать и спросить — отвезет ли он меня теперь домой, как вдруг окно осветилось и на нем замерцали какие-то разноцветные полосы. Я сказала:

— Ну и ну!

Но он не обратил на меня внимания, а таращился на эти штуки, будто в этих мерцающих полосочках заключалось что-то очень важное.

— Кто был прав? — спросил он женщину.

Та неохотно ответила:

— Это еще ничего не доказывает.

— Ладно, — сказал он, — попробуем по-другому. Сейчас я задам синхронизацию в пределах альфа-ритмов и попробуем стимулировать пространственное воображение. Поглядишь, как пойдет…

Я недовольно сказала:

— Почему вы говорите непонятное? Это же невежливо. Как будто я — просто предмет обстановки и они обсуждают, куда его поудобнее переставить. Он сказал: