Страница 23 из 82
— Полет мы усложнили еще и тем, что взлетать и приземляться решили тоже строем — всей пятеркой, — вспоминал Борис Арсентьевич. — Взлетать-то куда ни шло, а вот на посадке… Ведь летчик, приземляя машину, смотрит только вперед и чуть влево. Да не просто смотрит, а этаким скользящим взглядом. Остановишь, затормозишь внимание на чем-то, и полон рот земли… А тут у меня справа, чуть впереди, Коля Власов летит, перед ним — Василий. Незаметное скольжение машины, порыв ветра — все тут против тебя, и ты не знаешь, что делать: следить, чтоб не налезть, не столкнуться с соседом или все-таки совершать посадку? Работали мы тогда, как в цирке без сетки… Вася, тот в полете сначала и головой шевельнуть боялся. А потом ничего, слетались. В строю стояли как штыки… «Яки» нам, помню, в красный цвет покрасили. Над трибуной Мавзолея проход наш предполагался на высоте сто метров, но жаль, полет сорвался — тоже погода подкачала…
Василий вообще любил рискованный пилотаж. Раз на трофейном «зибеле», по свидетельству Морозова, такое накрутил, что стабилизатор на пассажирском самолетишке перекосило, а дверцу его после посадки и открыть было невозможно — так деформировалась. Или на Ли-2 летели как-то из Тбилиси с Этери Орджоникидзе. Ее Василий предупредительно посадил в кабину рядом с собой, ну и отвел душу! Пикирования, горки, невесомость… Долго потом вспоминали тот полет «сокола», после которого на самолете все гайки пришлось подтягивать.
«Сокол» — это был позывной Василия для радиообмена в полете. В достопамятные времена летчиков всех именовали соколами. Точнее, говорили так: «Сталинский сокол!» — и звучало это динамично, с вызовом. Мы гордились, что именно нам вождь выражал свою отеческую любовь. Да иначе, казалось, и быть не могло. Курсантами в летные книжки записывали: «Летчик — это концентрированная воля, характер, уменье идти на риск». Или еще: «Сердце кровью обливается, когда слышу, что летчика обижают». Так говорил Сталин, и мы верили — в обиду нашу братву он, действительно, не даст никому!
«Дымы в изобилии…»
Шло второе военное лето. Оно началось для Красной Армии новыми неудачами — в Крыму и на Харьковском направлении. Крым был потерян, и под Харьковом в результате бездарной операции мы потерпели крупное поражение. Около 230 тысяч человек погибших и пленных, 775 танков, более 500 орудий и минометов — потери нашей армии в мае 1942-го.
Совинформбюро об этой трагедии сообщало несколько сдержанней, мол, некоторое время назад советскому Главному командованию стали известны планы немцев о предстоящем крупном наступлении на одном из участков Ростовского фронта. «Чтобы предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск, — тут следует аккорд басовой партии! — советское командование начало наступление на Харьковском направлении, при этом в данной операции захват Харькова не входил в планы командования…»
Действительно, кому он нужен, этот Харьков! Подождет. Ну, а дальше о наших успехах: «Основная задача, поставленная советским командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена. В ходе боев немецко-фашистские войска потеряли убитыми и пленными не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов. Наши войска в этих боях потеряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета…»
Участник Сталинградской битвы Герой Советского Союза маршал авиации И. И. Пстыго по-своему оценил результат нашего «наступления» на Харьковском направлении. С солдатской прямотой Иван Иванович как-то заметил, что в поражении под Сталинградом немцев подвела их педантичность: «Разбив наши войска под Харьковом, они сколько запланировали, столько прошли и остановились. А не останови они свой бросок перед Волгой — многое в той войне могло повернуться иначе». Прав или не прав маршал? — думаю, больше прав.
Еще в апреле сорок второго немецкое командование, готовясь к летней операции, главной целью ставило захват нефтяных районов Кавказа. В директиве № 41 от 5 апреля упоминался Сталинград, но этому направлению отводилась вспомогательная роль. Немцы полагали, что для овладения Сталинградом достаточно 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота. А в середине июля они и 4-ю танковую повернули на юг — для действий на Кавказе.
Но в том же июле пришлось спешно перенацеливать 4-ю танковую армию с северокавказского на Сталинградское направление. Для прикрытия его с нашей стороны из резерва Ставки были направлены войска трех армий — 62, 63, и 64-й. Эти армии, а также отошедшая за Дон 21-я и 8-я воздушная вошли во вновь созданный 12 июля Сталинградский фронт. Командующим назначили маршала С. К. Тимошенко. Но, вспоминает маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Ставка и Генеральный штаб с каждым днем все более и более убеждались в том, что командование этим фронтом явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск, вынужденных к тому же вести ожесточенные бои на двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с руководством теми мероприятиями, которые по заданиям ГКО и по требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города и удовлетворения нужд войск продукцией, производимой городской промышленностью…»
Но отбросим на время установку фельдмаршала Манштейна — «искоренить раз и навсегда еврейско-большевистский строй», отставим самый суровый за войну приказ, который уже зрел в Кремле и которому суждено будет обрести реальный смысл в словах «Ни шагу назад!», и перенесемся в имение графа Юсупова, ныне престижный военный санаторий. Там в январе 1965 года отдыхал генерал-лейтенант авиации А. В. Беляков, он и расскажет нам об одной из своих памятных встреч:
«В январе 1965 года, будучи в санатории «Архангельское», я получил любезное приглашение генерала Ивана Никифоровича Рухле посетить маршала Василевского. Такой случай представился 26 января.
С волнующим чувством ожидал я встречи с военачальником, перенесшим на своих плечах всю тяжесть оперативно-стратегического планирования, тягчайшей борьбы нашего народа за свою независимость…
Александр Михайлович родился в 1895 году, окончил академию им. Фрунзе и академию Генерального штаба вместе с Рухле. Сын священника. Когда маршал Шапошников в первые месяцы Великой Отечественной войны был назначен начальником Генерального штаба, он привлек Василевского на должность начальника оперативного управления Генштаба (это было, кажется, 26 июля 1941 года).
После ухода Шапошникова Василевский был назначен начальником Генерального штаба и продолжил им быть до конца войны. Затем он был назначен военным министром до прихода на эту должность Булганина. Продолжая работать в должности заместителя министра, он в период XX съезда КПСС вновь получил предложение занять пост министра. Чувствуя ухудшение здоровья, Александр Михайлович отказался в пользу маршала Г. К. Жукова. В 1959 году новый министр, Малиновский, предложил ему возвращение на службу в роли инспектора при министре, где Александр Михайлович и находится сейчас. Вот кратко история.
В дачном поселке «Архангельское» мы без труда нашли домик № 18. Зеленые ворота и калитка. Участок соток 30–40 покрыт девственно белым снегом. Видны кустарники и фруктовые деревья — сливы, груши. Дача каменная, небольшая, светлая и очень приветливая.
Александр Михайлович еще очень крепкий, не толстый, в штатском темно-синем костюме, был очень приветлив и рад. На его открытом добром лице немало морщинок. Волосы с проседью еще очень густо лежали на прямо поднятой голове. Познакомились с его женой Екатериной Васильевной.
В кабинете Александра Михайловича большое окно на юг — вид на Москву-реку. «Как у Юсупова», — заметил я ему в шутку.
В кабинете шкафы и полки с книгами, 1-е издание БСЭ, 2-е издание ее же, «История Великой Отечественной войны», произведения классиков отечественной и переводной литературы украшали стены кабинета.