Крайняя изба

Так они идут, две одноклассницы, две девчонки, но по виду — молоденькая мама с дочерью или старшая сестра с младшей, Жанка уж выучилась мягкой, плавной походке, она ровно, золотисто загорела, кожа ее атласно блестит, лоснится, в ней все налилось, зреет, полнится соком; Ленка же хрупка, остроплеча, прыгает по дороге, что козленок, забегает иногда вперед, пытливо заглядывает в лицо подруге.

Быстрое июльское солнце уже высоко, уж расшуровало свою кочегарку. Дорожная пыль суха и легка, местами вздымается под крепкими копытцами овец, и только в траве еще сыро, роса будто ошпаривает босые ноги.

— Ты чего не оденешься? — спрашивает Ленка.

— Зачем?

— Ну как зачем. Вдруг да увидит кто?

— А пускай… жалко, что ли. — И Жанка пошла так, будто кто-то наблюдает за ней, глаз с нее не спускает, выпятив грудь, поводя манерно плечами и бедрами. — Знаешь ведь, как некоторые выбражают.

— Знаю.

— Похоже? — Жанка сильнее замотала бедрами.

— Не все же так ходят.

— Конечно, если фигурка не позволяет…

— А у тебя позволяет?

— А то нет? — возмущена до предела Жанка. — Не видать разве?

— Видать, видать, — поспешно соглашается Ленка.

— То-то, — прощает великодушно Жанка. — Тут знаешь, в чем дело?

— В чем?

— Ни в чем… тебе еще рано знать, — раздумала или не смогла пояснить Жанка.

— Подумаешь, — фыркнула Ленка и больше не заговаривала с Жанкой-задавакой.

Приходят на поляну возле речки, где всегда пасут, где всегда купаются и загорают. Овцы, коровы и телята тотчас разбредаются по поляне, лезут бесстрашно, ныряют в росную высокую траву (овцушек совсем не видно), а девчонки располагаются на любимом своем месте, примятом бугорке у самого берега, откуда и стадо хорошо видно, и вода рядом. Жанка встряхивает и расстилает платье, садится на него, берется за Ленкин узелок:

— Что у тебя сегодня?

— Ешь, какая тебе разница, — Ленка все еще сердится, не простила обиды Жанке.

— Смотри-ка на нее… надулась, — посмеивается Жанка. — Гордая какая.

Ленка капризно вскакивает и убегает от Жанки. Вбежала по колени в речку, взбаламучивает, роет пяткой песчаное, мягкое дно — вокруг сразу же собирается много рыбьей мелочи. Мальки щекотно тычутся в ноги, играют, гоняются друг за дружкой, высверкивая в желтоватой мути серебристыми боками. Ленка опускает руки в воду, напрягается, выжидает устремленно, когда мальки соберутся около ладоней, азартно сжимает пальцы, но никак не может ухватить юрких рыбешек.

— Не кобенься, говорю… поешь, — кричит немного погодя Жанка. — Я тебе тут оставила…

— Отвяжись, — дергает плечом Ленка.

— Ну и ходи голодная, — беспечно говорит Жанка, — поэтому ты и замухрышка такая.

— А ты толстая, — огрызается, не разгибаясь, Ленка, — баба уже!

Жанка торпедой слетает с берега, хватает Ленку в охапку и тащит на середину речки:

— Это я толстая, это я баба?

Ленка визжит, брыкает ногами, обе девчонки падают, окунувшись с головой в-воду, орут, барахтаются, топят друг дружку, шум стоит — далеко слышно. Коровы и телята подняли удивленные, жующие морды — не на них ли кричат? — но тут же успокоились, привыкли, видать, к баловству пастушек.

— Толстая, толстая! — дразнится Ленка.

— Утоплю, малявка! — бросается на нее с новой силой Жанка. — Будешь еще, будешь?.. — нашлепывает она Ленку по заду, перегнув через свое колено.

— Ай-я-яй! — верещит Ленка на всю речку. — Простите, сударыня! Простите, матушка! — вспоминаются ей чьи-то слова из какой-то книжки.

Навизжавшись, набарахтавшись вволю, девчонки выскакивают из воды, несутся наперегонки на свой теплый, солнечный бугорок (песок еще слабо накалился, слабо греет), бегают там, согреваясь, прыгают на одной ножке, вытряхивая из ушей воду, отжимают мокрые волосы. Потом Жанка вытирает лицо платьем, снова расстеливает его, ложится, держа перед собой книгу, находит загнутый листок. Ленка же выкрутила свое платье, бросила сушиться на куст черемухи и пристроилась рядом, бок о бок с Жанкой. Майка и трусишки пусть на ней сохнут, как лифчик и плавки на Жанке, — не так жарко будет, вон как солнце взялось опять жарить.

— В библиотеке была небось?

— Ага… позавчера вечером слетала.

— Че ж меня не позвала? — говорит, вновь готовая обидеться, Ленка.

— Да вы с матерью в огороде копошились… пошла бы ты разве.

— Ой, какая ты все-таки, Жанка! Ну, откуда тебе знать: пошла бы я, не пошла?

— Знаю, не беспокойся… Сама только и вертишься возле матери. «Мамочка, что сделать?.. Мамочка, что подсобить?»

— А тебе завидно, да? — высовывает язык Ленка, больше она не знала, что ответить на Жанкин коварный выпад. Хотела злорадно добавить: «А за тобой мать с палкой гоняется!» — но Жанка и тут опередила ее:

— Чему завидовать-то? Возне в огороде?.. Я почитаю лучше. Я знаешь какую опять мировую книгу взяла?

— Какую? — назревавший было новый разлад развеялся, Ленкино любопытство взяло верх.

— «Сестра Керри» называется!.. Американского писателя Драйзера!

— Про че там?

— Про то, как одна девушка поехала в город жить. Как она там устраивалась. Во книга! — показала Жанка большой палец. — Я когда брала ее, библиотекарша, фифочка эта, поджала губки: «Не рановато ли для шестиклассницы?» — «Не рановато», — говорю и пошла от нее так, как давечь показывала. В общем, выкусила она у меня… Думает, одна она шибко умная. В общем…

— Погоди, погоди…. — не терпится узнать больше о книге Ленке. — Ну и устроилась девушка в городе-то?

— Конечно, устроилась. Чего тут такого?.. Нужно не теряться только… особенно с мужиками. И все хорошо будет. Вся наша жизнь от мужиков зависит.

Ленка испуганно округляет глаза:

— Ой, Жанка! Ну, чего ты опять глупости несешь?.. Может, права библиотекарша? Может, ты и впрямь че-нибудь не понимаешь?

— Кто не понимает? Я не понимаю? — взвинтилась Жанка. — До капельки все понятно… Вот послушай, как красиво пишет… взяла на заметку даже. — Жанка, поплевав на пальцы, быстро залистала книгу обратно, нашла нужное место. Начала с волнительным придыхом: — «Она явилась в Чикаго святая, как воздух полей, лучи деревенского солнца еще блестели в ее глазах…» Или вот еще… — Жанка снова полистала страницы: — «Его влекло к прекрасной лилии, которая питала свою восковую красоту и аромат глубинами вод, куда Герствуд никогда не проникал».

— Кто такой Герствуд? — спросила, ничего не поняв, Ленка.

— О! — вскрикнула Жанка. — Это красавец-мужчина, вежливый, элегантный! Это управляющий фирмы одной. Не фермы, а фирмы… поняла? — не давала она рта раскрыть Ленке. — Вот послушай дальше: «Герствуд чуть не выскочил из кожи, чтобы заключить возлюбленную в объятия. Он забыл, что ему, женатому человеку, следовало быть крайне осторожным. Он почти забыл, что вместе с ним в ложе сидят люди, которые хорошо его знают. Нет, эта женщина будет принадлежать ему, хотя бы ради этого пришлось пожертвовать всем! Он не станет медлить. Пора устранить этого Доуэ. Прочь его! Он не станет ждать ни одного дня. Коммивояжер не должен обладать Керри».

— Коми… комикояжер какой-то? — мучительно задумывается Ленка.

— Не комик, а ком-ми-во-яжер, — раздельно, по слогам, прочитала Жанка, — ну это… ну, что-то там по торговой части делает.

— Коммивояжер не должен… — повторила Ленка, как во сне, и вдруг пунцово вспыхнула, отвернулась от Жанки: — Мелет тут ерунду всякую!

— Какую ерунду? Какую ерунду?.. — захлебывается Жанка. — Да и не я это мелю, это Драйзер мелет! — тычет она пальцем в книгу. — Читай, если не веришь.

Лепка опять мучительно задумалась, пытаясь, видно, увязать в голове: и прочитанное, и сказанное Жанкой.

— Дак этот торговец… тоже любил Керри?

— Конечно! — подхватила Жанка. — Он в первую очередь втюрился по уши!

— Ну, а как же Керри? — беспокойно заегозила Ленка. — Она кого любила?

— А что Керри… она сначала одного любила, потом другого.

— Как? — обмирает Ленка. — Ты что говоришь-то? Девушка всегда должна любить только одного мужчину!