Страница 80 из 163
Как ни странно думать издали, не пережив это, но тогда все части стремились как можно скорее попасть в «заповеданные пункты» и наесться вдоволь. Между частями даже поднимался маленький «семейный спор» — кому и какой части «посчастливилось» первой попасть туда.
И вот ирония судьбы: Корниловский конный полк, этот выдающийся боевой полк Кубанского Войска, стойкий и сплоченный, который первым обнажил свой меч против красных, зародившись в 1-м Кубанском походе, — он, как стоял на позиции, выставленный еще мною после сдачи Сочи 16 апреля, он «первым же» сложил оружие перед красными вместе с командиром полка, войсковым старшиной Безладным и с большинством офицеров, оставшихся со своими казаками.
Сложив оружие, они двинулись к Сочи. Мы об этом узнали из телефонограммы генерала Морозова, называемого теперь «командующим армией».
Знали и гадали — что же с ними сделали красные? И конечно, боялись за судьбу офицеров. Даже думали — наверное, некоторых уже расстреляли.
Удивительная человеческая психология и, главное, такая непоследовательная. Мы боялись за корниловцев. Казалось бы — ну так сопротивляйтесь, остальные?! Ищи выход! Уходи! Спасайся хоть ты, пока жив и свободен! У тебя ведь еще и оружие в руках!
Но не тут-то было. Все мы шли на то же, может быть, на ожидаемую смерть от красных, как летят мотыльки на огонек.
Черкесская конная дивизия, пылкая и необузданная в воинской дисциплине, оставленная на попечении младших своих офицеров не выше корнета, она, не считаясь «с очередью», гуртами, самостоятельно потянулась «к хлебу». Ее тогда возглавил корнет Беданоков248, мой старый кунак в 1-й Конной дивизии генерала Врангеля по боям в Закубанье 1918 года. При нем был и начальник штаба дивизии, русский, Генерального штаба капитан (фамилию не помню), высокий, стройный офицер, перешедший к нам от красных. Будучи комендантом одного города, он сдал его белым и, по условиям капитуляции, являлся государственным преступником у красных. И вот — он «сдался». Потом он будет арестован красными в Москве и отправлен в тюрьму.
Для скорости попасть в Сочи, «навпростэць», берегом моря и по недостроенному полотну железной дороги Сочи—Адлер, мелкими группами и в одиночку, без винтовок и только со своим неизменным «сидором» за плечами — двинулись пластуны.
Потянулись подводы беженцев. Все повернули «свои оглобли» назад, к Сочи, забыв, что всего лишь несколько дней тому назад они торопились в обратную сторону, к Грузии. Незабываемая картина бедствия всякого побежденного народа.
День 23 апреля проходил вот в таких передвижениях мимо биваков Аабинской бригады, 2-го Свод но-Кубанского и Атаманского полков. Корниловский полк уже сдался. Партизанский конный полк полковника Польского, подчиненный непосредственно штабу корпуса при генерале Науменко, 4-я Кубанская дивизия и нашей дивизии Кубанская бригада были следующими для движения в Сочи.
Очередь 2-й Кубанской дивизии приходилась на 24 апреля. Мы все «подтянули животы». Нам абсолютно нечего было есть. Мой хозяин, инженер, был очень рад, что «война закончена и теперь, каковы бы ни были большевики-сволочи, — как он сказал, — но они должны закончить прокладку железной дороги до Адлера и дальше, до грузинской границы». Поэтому у него будет работа и жизнь семьи будет «сносная». Теперь он угощает меня и Надюшу какими-то своими запасами, которые тщательно скрывал от нас. Мы ему нравимся своей бесхитростной искренностью. Жена его полюбила Надюшу, как свою дочь, хотя ей и было чуть свыше 30 лет. Они нас очень жалеют и успокаивают, «а может быть, советская власть изменилась к лучшему и офицерам у них жить будет можно?».
Ко мне пришел «в гости» командир Свод но-Кубанского полка, полковник Аиманский «думу думать». С ним и его две сестры милосердия. Посидели за чаем в обществе дам, приятно и уютно было на душе. И так хотелось «жить»! И пронеслись мысли о будущем: буду заниматься садоводством в станице, у нас два сада, по две десятины каждый. Землю в степи буду сдавать «вскопшину», то есть половина на половину для меня и арендатора. У меня две верховые кобылицы. Они дадут жеребят. Дома остались четыре рабочие лошади. Жить будет можно, я должен заменить в семье погибшего отца и буду трудиться для бабушки и матери, а три сестренки должны еще учиться. О женитьбе я тогда не думал. Долгая война с 1914 года и холостяцкая жизнь глубоко вкоренились в мое существо, и казалось, что жена мне пока не нужна.
Но я тогда еще не знал, что красноармеец-работник, которого я спас от смерти, при нашем отходе из станицы забрал всех четырех рабочих лошадей, мажару, всю упряжь и уехал к себе, в Константиновскую станицу. И не вернул ничего.
Он «субботник», коренной житель станицы, но не казак, взятый нами в плен под селом Спицевка Ставропольской губернии. Его звали Соломон Пенков. Оказалось — он был активным большевиком в своей станице в 1918 году.
Но самое главное — мы не знали, что лошади и седла казаков подлежали сдаче Красной армии, а офицеры будут сосланы в тюрьмы и лагеря далеко на север от Кубани. Все это красные проведут продуманно и коварно. Для точности понимания плана красных привожу условия из последнего их ультиматума.
Ультиматум красных
«1. Все лица, которые производили без суда и следствия расстрелы, грабежи и насилия, а также офицерство, состоявшее на службе в рядах красной армии и добровольно перешедшее на сторону войск командования южной России — считаются уголовными преступниками.
2. Всем, добровольно сложившим оружие, гарантируется жизнь и свобода. Разрешается разъехаться по домам и всем казакам, гражданским лицам и беженцам. Генералам и офицерам предоставляется полная свобода, кроме [лиц] по пунктам 1 и 2 условий (пункт 2-й предварительных условий говорил: «искренне раскаявшимся в своем поступке и выразившим желание искупить вину перед революцией — поступление в ряды красной армии и принятие активного участия в борьбе с Польшей, посягнувшей на исконные русские территории». — Ф. Е,).
3. Инициаторам и руководителям восстаний свобода не гарантируется. Они подлежат или привлечению в трудовые батальоны, или заключению в концентрационные лагеря до конца Гражданской войны, и только в виде особой милости они могут быть допущены в ряды красной армии.
4. Все огнестрельное оружие подлежит к сдаче. Кинжалы, серебряные шашки и дедовское холодное оружие остается на руках, при условии круговой поруки, что это оружие не будет обращено против советской России.
5. Содействие возвращению на родину будет оказано, поскольку позволят разрушенные войною пути.
6. Все собственные вещи, деньги офицеров-казаков не подлежат отобранию, кроме приобретенных нелегальным путем.
7. На ответ дается двенадцать часов, считая срок с момента получения настоящих условий, после чего, при неполучении удовлетворительного ответа — военные действия будут возобновлены с удвоенной энергией. Ни в какие мирные переговоры представители командования тогда вступать не будут.
8. Условия будут считаться нарушенными, если хоть один человек, после получения условий перемирия, будет пропущен в Грузию или уедет в Крым.
9. Срок ответа не может быть изменен, согласно условий военно-революционного совета 9-й армии. Срок мирных переговоров кончается 2-го мая (19 апреля по ст. ст.) сего года в 4 часа 15 минут. К означенному сроку Вам надлежит дать определенный ответ.
Подписали: Начдив Егоров. Военком дивизии Сутин. 1920 г. 00 часов 40 минут».
Члены комиссии — полковник Дрейлинг, генерал Голубинцев и председатель Кубанского правительства Иванис — отказались ехать в Сочи к красным для подписания этого ультиматума, и Атаман Букретов поручил все сделать генералу Морозову249.
Не вдаваясь в обсуждение пунктов этого ультиматума, должен сказать, что он не был известен ни казакам, ни офицерам. Его нам прочитал на военном совете полковник Дрейлинг. Прочитал и вложил в свой портфель. Он не был распространен между полками и за неимением времени, и за сумбурностью общего состояния. Одно надо сказать, что и на заседании военного совета, и в разговорах понималось — лошади и седла останутся у казаков, как их имущество, гарантированное «неприкосновенным» по пункту 6-му.