Страница 70 из 163
1-й и 2-й Лабинский полки стояли в пологом ущелье, в 6 верстах севернее Адлера. Отсюда начиналась довольно широкая безлесая лощина с песчаными берегами к Черному морю. Уже появился маленький подножный корм для лошадей. Вся лощина была занята войсками, стоящими биваком. Наш полк разросся неимоверно. В нем было около 1500 шашек, не считая пулеметной команды. Все лабинцы-беженцы, бросив подводы, влились в свою бригаду. И у меня, и у офицеров была только радость от такого громоздкого полка. Мы еще собирались воевать, пока же «идти в Грузию», а слух «о мире с красными» был просто смешон.
Военный совет
На второй день, после полудня, в своем экипажике выехал в Адлер, в штаб Войска — «узнать о положении и о Грузии».
Я в Адлере. В штабе Войска много старших офицеров. Узнаю, что они прибыли по вызову «на военный совет», куда приглашены командиры полков, батальонов, батареи и вышестоящие начальники. Здесь я узнаю, что идут переговоры с красными «о мире», почему и назначен военный совет. И что с минуты на минуту ждут возвращения с фронта начальника штаба армии, полковника Дрейлинга224, который имеет свидание с представителями красных. Я говорю кому-то, что наш 2-й корпус ничего об этом не знает. Все это было так неожиданно для меня, что я решил узнать «все».
Зная расположение комнат в двухэтажном здании, которое занимал штаб нашего Войска, открыл дверь с восточной стороны, то есть второстепенный вход, и наткнулся на группу офицеров, человек в сорок. Все они стояли у трех стен, и только за длинным столом, накрытым зеленым сукном, сидели несколько генералов: двое Донского войска и выше них, рядом с председательским местом, сидел генерал Шифнер-Марке-вич. Председательский стул и стул левее были свободны.
Войдя, я «воткнулся» в самый левый фланг стоящих офицеров у стен, если смотреть с председательского места. К моему удовольствию, крайними офицерами стояли войсковой старшина Павел Мальцев225, командир 2-го Хоперского полка, и полковник Михаил Соламахин, командир 1-го Хоперского полка. Оба старые друзья. Мальцев, как младший меня в чине, сделал шаг вправо и уступил мне место рядом с Солама-хиным.
Я рад этой встрече и шепотом спрашиваю: «Что это?» Они больше меня в курсе событий, так как их полки стоят южнее Адлера.
— Вот скоро все узнаем, — отвечает мне шепотом Соламахин, боевой соратник «от Воронежа и до Кубани» в 1919 году.
Все или молчат, или переговариваются шепотом. Я рассматриваю собравшихся. Главной персоной среди всех является, видимо, генерал Шифнер-Маркевич. Во всяком случае, все глаза устремлены к нему. Он молчит.
Рядом с ним сидит командир или представитель 4-го Донского корпуса, генерал-лейтенант Секретев. После Касторной в ноябре 1919 года я познакомился с ним в штабе нашего начальника дивизии Шифнер-Маркевича. Там же нам сказали донские офицеры, что Секретев в молодости был очень хороший наездник, вообще — он большой конник, добрый и компанейский офицер, может «весело» провести время и с офицерами, и с казаками, которого за глаза, любя, называют «Саша Секретев».
С ним рядом сидит другой донской генерал — кряжистый, склонный к полноте темный шатен, с густой прической и с «пунцовым лицом», видимо, после хорошего обеда. Этому молодому донскому генералу жарко и нетерпеливо. Донская шашка в кавказской серебряной оправе будто мешает ему. Он все время теребит ею и уже не раз спрашивает Секретева:
— Саша, скоро ли все это начнется?
Секретев отвечает ему тихо: «Скоро». Но генерал не унимается. Он оБвоаит всех стоящих у стен офицеров «уставшим» взглядом, отталкивает свою шашку ладонью от себя и громко говорит:
— А интересно повидать бы Кубанского Атамана, говорят, что он с очень извилистою душою.
Это было так четко сказано и с такой бесцеремонностью, как может сказать человек, находящийся «в угаре» и совершенно не отдающий отчет своим словам.
Генерал Секретев быстро повернулся к своему другу, схватил его за руку и отечески заметил:
— Да тише ты!.. Что ты говоришь?!. Ты же не один здесь!.. Здесь военный совет!
— А мне все равно, вот мне и интересно повидать этого человека, который хочет сдать казаков большевикам, — вдруг «выпаливает» он также громко.
Секретев быстро ладонью закрыл ему рот и покраснел от стыда. Но несдержанный генерал что-то мычит и через пальцы Секретева произносит:
— Саша, тебя мы любим, но большевикам донцы не сдадутся.
— Я уйду отсюда, если ты скажешь еще хоть одно слово, — расстроенно говорит ему генерал Секретев.
— Ну хорошо, я замолчу, — уже тихо ответил он и действительно замолчал.
Так как тогда там проходили трагические часы гибели Кубанской армии, для Войсковой Истории я должен зафиксировать многие моменты, слова, действия, психологическое состояние присутствующих на том военном совете и свои личные наблюдения и переживания.
(В Нью-Йорке приобрел интересную книгу «Русская Вандея», написанную генерал-майором Донского Войска Голубинцевым, чем подтверждаю, что это он был на том военном совете, сидя рядом с генералом Секретевым.)
С фронта, с переговоров, прибыл полковник Дрейлинг. Он вначале явился к Атаману Букретову и потом, уже с ним, вошел к нам.
— Господа офицеры! — скомандовал Шифнер-Маркевич при появлении Атамана.
Кто сидел — встали. Из того, что скомандовал генерал-майор Шифнер-Маркевич, а не генерал-лейтенант Секретев, я понял, что старшим здесь является Шифнер-Маркевич.
Генерала Букретова как нашего Войскового Атамана я вижу впервые. В самом начале войны на Турецком фронте, 21 октября 1914 года, из Персии, с разъездом казаков в 30 коней ночью я прорвался мимо Бая-зета и связался со 2-й Кубанской пластунской бригадой генерала Гулы-ги, наступавшего со стороны России. У меня был секретный пакет от начальника нашего Макинского отряда для генерала Гулыги. Тогда генерал представил меня полковнику Букретову, начальнику его штаба бригады. Вот почему я внимательно стал рассматривать его здесь. Он почти не переменился. Красив, в лице что-то восточное. Густые черные волосы, чуть с проседью, гладко зачесаны направо. Густые черные короткие усы, хорошо выбрит. Он в кителе, в бриджах и мягких сапогах. Вид очень чистый и аккуратный. Ничего «походного». Он без оружия. Пройдя скорым шагом мимо нас, уверенно занял председательское место.
Левее его сел полковник Дрейлинг. Он высокий, стройный, с рыжей подстриженной бородкой. Он очень грустный. Все мы молчали. Встал Атаман Букретов и сказал следующее:
— Кубанская армия находится в тяжелом положении. Случайно, через генерала Морозова, мы вошли в связь с красным командованием, предложившим нам мир. Для выяснения этого мною был послан на фронт начальник штаба Армии, полковник Дрейлинг, который Вам и доложит все.
Сказал, показал жестом на полковника Дрейлинга и сел. Поднялся со стула Дрейлинг, также чисто и аккуратно одетый, с аксельбантами Генерального штаба на кителе, почтительно поклонился Букретову, оперся пальцами рук на стол и, не смотря ни на кого, заговорил, вернее — стал читать нам по бумаге «условия красного командования, на которых может быть заключен мир».
Я их не буду приводить, укажу только, что перечисленные условия, подписанные начальником 34-й красной пехотной дивизии, действовавшей против нас, Егоровым и военным комиссаром дивизии Сутиным, заканчивались ультимативно: «Срок мирных переговоров кончается 2-го мая сего года в 4 часа 15 минут. К означенному сроку Вам надлежит дать определенный ответ».
Дата по новому стилю. Мы жили по старому. Значит, ультиматум кончается 19 апреля старого стиля, а военный совет был накануне, 18-го.
Слушали мы полковника Дрейлинга и не верили своим ушам, настолько все это было неожиданно и недопустимо для нас. Прочитав, Дрейлинг дополнил, что «при личных переговорах (у будки за мостом, в 4 верстах южнее Сочи) — дано время для ответа ровно 24 часа», и добавил: