Страница 71 из 163
— О сдаче не может быть и речи. Наша цель — затянуть переговоры дня на три, когда к нам прибудут транспорты из Крыма для погрузки, для переброски казаков туда.
Он говорил грустным голосом, как и сам был очень грустный. Атаман Букретов, во все время доклада Дрейлинга смотревший на пальцы своих рук, слегка игравшие по столу, обратился к члену правительства Белашеву, только что вернувшемуся из Гагры, где он вел переговоры с грузинским представительством, доложить совету, как обстоит дело с переходом армии в Грузию?
Блондин 35 или 40 лет, с приятным, открытым лицом, в парусиновой гимнастерке, подтянутой казачьим пояском, выдвинулся к столу из группы офицеров, стоявших против нас, и, очень волнуясь, доложил:
— Грузинское правительство наотрез отказалось пропустить казаков на свою территорию, боясь угрозы красных, которые предупредили, что Красная армия «на плечах казаков» войдет вслед в Грузию и неизвестно, где остановится.
Свой короткий доклад Белашев закончил словами:
— Положение безвыходное, и над условиями красных надо подумать.
Против Белашева за столом сидел какой-то очень полный генерал в
серой черкеске и в пенсне, спиною к нам. Он резко, по-военному, «наскочил» на докладчика в повышенном тоне, упрекая его, что он недостаточно энергично хлопотал перед грузинами. Белашев не смутился.
— Господин Атаман!.. Я прошу Вас остановить генерала Сидоренко226 в его упреке и резкости против меня!.. Генерал думает, что я есть есаул и его подчиненный по Пластунской бригаде?!. Но я сейчас член Кубанского краевого правительства! — сказал и сделал шаг назад, по-военному.
Генерал Букретов поднялся на ноги и вежливо попросил генерала Сидоренко успокоиться. Последний был в это время командиром Кубанского Войскового учебного пластунского батальона. Но Сидоренко не успокоился. Сидя на стуле, как бы в ответ Букретову, он резко, громко подчеркнул: «Сдаваться нельзя!..» И что «он лично — ни одному слову красных не верит, с армией не останется, а уедет в Крым!».
Слова генерала Сидоренко произвели бодрящее настроение, но все почему-то молчали. Это молчание нарушил Атаман Букретов. Он встал со стула и сказал:
— Господа! Мы на военном совете. Я прошу высказаться каждому о моральном состоянии своих частей и о том, что же надо делать? Как полагается в таких случаях, я начну опрос с младших в чине.
И он повел глазами по лицам и погонам офицеров. Самым младшим оказался войсковой старшина Мальцев, стоявший на самом левом фланге, смотря от председательского места. Атаман просил называть свой чин, фамилию и какой частью командует каждый.
В группе собравшихся офицеров Я'Знал только Мальцева, полковников Соламахина и Певнева Сергея227 и генералов — Секретева и Шифнер-Маркевича. Остальные мне не были знакомы. Все они были от частей, находящихся или в самом Адлере, или южнее его. От частей, находящихся на фронте, то есть севернее Адлера, не было никого. Никого не было и от нашего 2-го Кубанского конного крпуса. Я попал сюда совершенно случайно.
Нелишне знать стаж — служебный и боевой — тех, кто говорил. Мальцев окончил Оренбургское казачье училище льладшим портупей-юнкером в 1911 году, вместе с полковником Гамалием и Атаманом Семеновым. Во. всем был примерный юнкер. Учился отлично и окончил училище со средним баллом в 11,5. Вышел хорунжим в 1-й Екате-ринодарский полк. Войну провел во 2-м Екатеринодарском полку и в 1916 году был уже есаулом, имея все боевые ордена до Георгиевского оружия включительно. По этим данным видно, что воевал он отлично и по чину опередил своих сверстников. Первопоходник, но всю Гражданскую войну провел в должности комендантского адъютанта Екате-ринодара. Он был умен и «реалист» в жизни. 2-й Хоперский полк принял на Черноморском побережье. Он сказал:
— 2-й Хоперский полк боеспособен. Сдаваться полк не захочет. И пойдет куда угодно. А если потребуется — может с боем идти и против грузин, прорвать их фронт, идти до Батума, где и грузиться в Крым.
Сказал он хорошо, хотя и волнуясь. Стояла глубокая тишина.
— Хорошо. Кто следующий? Вы, полковник? Ваша фамилия и часть? — говорит Букретов, глядя на меня, стоявшего рядом с Мальцевым.
Назвав фамилию и полк, я продолжил:
— Скажу о настроении всей 2-й Кубанской дивизии, которую сдал старшему в чине только вчера. Я полностью присоединяюсь к словам войскового старшины Мальцева и заявляю, что казаки совершенно не хотят слушать о мире с красными, а если надо, то нужно силой перейти грузинскую границу, идти к Батуму и там грузиться в Крым.
— Хорошо, Кто следующий? — вновь запрашивает Атаман.
— Полковник Соламахин. Командир Хоперской бригады.
И он, словно ему тесно в этой толпе, будто не хватает воздуха в груди или чтобы как можно крепче стать на обе ноги, слегка задвигался из стороны в сторону и заговорил:
— Хоперские казаки никогда не согласятся признать советскую власть. Они восстали с генералом Шкуро еще весной 1918 года и были
далеко за Воронежем. Ни о каких условиях не может быть и речи. Мы, шкуринцы, будем драться до конца. И если надо — будем бить и грузин, но только чтобы уйти от красных и уехать в Крым.
Его останавливает Букретов при словах «бить грузин» — «чего говорить нельзя» — поясняет он.
— Да нам все равно! — оправдывается Соламахин. — Если они не пускают нас добровольно! — закончил он.
Соламахин окончил Елисаветградское кавалерийское училище взводным портупей-юнкером в 1911 году и хорунжим вышел в 1-й Хоперский полк. В Персии, в войне против турок, в 1916 году, будучи сотником и командиром сотни, за конную атаку награжден офицерским Георгиевским крестом. Во время войны окончил в Петрограде ускоренные курсы Академии Генерального штаба. Соратник Шкуро от Кавказа, за Воронеж и обратно до Кубани в должности командира полка. Боевой офицер. Его слова были вески.
Фамилии других я не помню, но все высказывались так, как и мы. Высказал это же и командир Войсковой учебной батареи полковник Сергей Иванович Певнев, которого я знал еще сотником по Турецкому фронту. Это был умный, блестящий офицер Кубанского Войска.
Высказались все, и высказались однородно. Атаман Букретов все время молчал, не перебивая никого. Мне показалось, что все это ему не нравится. Я это чувствовал внутренним чувством. Да и почему он не смотрит в глаза говорившим, а смотрел только на стол, на свои пальцы рук?
В особенности подозрительным мне показалось его обращение к генералу Шифнер-Маркевичу, который должен сказать свое слово «последним» .
— Ну а Вы, генерал, что скажете? — так обратился он к нему, чем дал понять нам всем, дескать, «послушайте самого умного среди нас, самого популярного среди вас».
Наступила глубокая тишина. Все невольно вперились глазами в Маркевича, который сидел молча, как-то сгорбившись на стуле, глядя только перед собой, видимо что-то обдумывая и волнуясь в душе.
•— Позвольте мне говорить сидя? — обратился он к Атаману.
— Пожалуйста, пожалуйста, генерал! — быстро ответил Букретов.
В противовес своему обыкновению говорить быстро, порою глотая
слова и заикаясь, генерал Шифнер-Маркевич теперь, с напряженным спокойствием четко произнося каждое слово, коротко и определенно сказал, ни к кому лично не обращаясь:
■— Крым также скоро должен пасть. Крым будет гораздо худшей ловушкой нам, находящимся здесь. К ним, кто в Крыму, условия сдачи, паче чаяния, предъявятся более строгие, чем к нам. Там уже не все спокойно. Там, от лица офицеров, выступил капитан Орлов против главного командования. Уголь для транспорта на исходе.
И вдруг, повернув лицо к полковнику Соламахину и глядя на него, продолжил:
— И ты, Миша, глубоко заблуждаешься, зовя всех продолжать войну. Твои чувства я понимаю и ценю — но ты не все видишь.
И, вновь обращаясь ко всем и ни на кого не глядя, продолжал:
— Война окончена. Надо ясно сознать, что мы побеждены. Денег и снарядов нет. Союзники колеблются в поддержке нас. Вести десятки тысяч людей в неизвестность нельзя. Наш священный долг старших начальников — как можно безболезненно, бескровно спасти людей, не считаясь ни с чем. И по моему глубоко продуманному убеждению, Ваше превосходительство, — он встал и уже обратился к Атаману Букрето-ву, — наилучший исход — НАДО КАПИТУЛИРОВАТЬ АРМИЮ.