Страница 28 из 163
Они потом эвакуировались за границу- Савченко умер в Югославии, а Сердюк в 30-х годах прислал открытку мне в Париж, в наше объединение воспитателей и юнкеров Оренбургского училища, что он работает инженером в Чехословакии. Больше от него вестей не было.
Конная атака Лабинцев под Дмитриевской
В приказе по 2-му Кубанскому корпусу 20 февраля 1920 года была указана диспозиция на случай тревоги. По ней 2-я Кубанская казачья дивизия переходит греблю у западной окраины Дмитриевской станицы и сосредотачивается к северу от нее. От дивизии выставляется сторожевое охранение, а с утра — конная разведка в сторону станицы Ильинской. Как малочисленные полки я назначил 2-й Кубанский полк войскового старшины Савченко в сторожевое охранение, а 1-й Кубанский полк войскового старшины Сердюка с утра должен выслать разъезды.
Пластуны и кавказские гренадеры занимают позиции по бугоркам, что севернее станицы Дмитриевской. 4-я дивизия сосредотачивается к юго-востоку от Дмитриевской. Штаб корпуса будет находиться на высоком кургане, что южнее станицы, у шляха на станицу Кавказскую.
После вчерашнего успешного боя части корпуса отдыхали в квартирах богатой станицы — как неожиданно прискакал ординарец из штаба корпуса с уведомлением, что красные наступают со стороны Ильинской.
Отдавать распоряжения по полкам было уже поздно, почему и «за-цекотал» штаб-трубач Диденко:
Тревогу трубя-ат!.. Скорей седлай коня-а!
Оружие опра-авь!.. Себя осмотри-и!
Быстро на сборное место веди коня —
Стой, равняйсь и приказа жди-и!
Станица моментально взбудоражилась. Полки 2-й дивизии самостоятельно скакали через греблю и выстраивались в резервные колонны севернее ее. В водоворот скачек попал и штаб дивизии.
Гребля. Она была станичной стройки, из одной насыпной земли, очень высокая, с выбоинами, по которой казаки скакали в колонне «по-три».
Лабинская бригада выстроена. Она имеет чуть свыше 1 тысячи шашек. 1-й Кубанский полк маячит на горизонте, на северо-запад. Скачу с начальником штаба генерал-лейтенантом Арпсгофеном109 и гром-;
ко здороваюсь с полками. Казаки отвечают бодро, дружно, молодецки. Поздоровавшись, отъехал в сторону и, повернувшись к генералу, говорю ему:
— Извините меня, Ваше превосходительство, что я поздоровался в Вашем присутствии с полками.
— Зачем же Вы извиняетесь, Федор Иванович? Вы поступили совершенно правильно, — отвечает он.
— Да, конечно, но Вы старше меня в чине, и мне неловко перед Вами, — говорю ему, 65-летнему «старику», Генерального штаба генерал-лейтенанту.
И вдруг слышу от него твердые слова:
— Вы — начальник дивизии, Федор Иванович, а я у Вас — начальник штаба. Это есть абсолютное Ваше право и обязанность.
Его мышление мне понравилось. Об этом очень приятном генерале я напишу еще. Мне тогда было 27 лет, и по возрасту я годился ему во внуки. Вот почему мне и было неловко перед ним.
Лабинская бригада стояла укрыто в небольшой ложбинке впереди гребли и перед малым перекатом местности, который скрывал от казаков все то, что находилось севернее его.
Правее Лабинцев видны были цепи 2-го Кубанского и 4-го Линейного полков, ведущих перестрелку. Восточнее этих спешенных полков должны быть цепи пластунов и гренадер.
Снега здесь почти не было, а стояла все та же тягучая кубанская черноземная грязь, а скучную картину местности дополняло серое бессолнечное утро.
Чтобы хоть немного выяснить, что же происходит впереди, оставив весь штаб дивизии возле полков, один, наметом, выскочил на бугорки-перекат, которые прикрывали Лабинскую бригаду. Они находились шагах в ста от нас. И каково же было мое удивление, когда в 500 шагах к северо-востоку я увидел три густые и длинные цепи красных, спешно наступающих на станицу Дмитриевскую. Между второй и третьей цепями было до двух десятков пулеметных линеек. Они спускались со второго переката местности, что перед станицей Ильинской, почему шли быстро и, как я заметил, с уверенностью в своем наступлении.
Четыре орудия красных, заняв позицию за их перекатом, прямой наводкой обсыпали шрапнелью жидкие цепи казаков, занимавших позиции на главном тракте Ильинская—Дмитриевская. Мне показалось, что сокрушительный огонь красной артиллерии совершенно парализовал ружейный огонь пластунов и малочисленных спешенных полков: 2-го Кубанского и 4-го Линейного. Да и пластунов было немного. Там обозначилось замешательство.
Конница красных широкой рысью с перескоком на намет (галоп) по возвышению правого берега речки Калалы спешила обогнуть станицу Дмитриевскую с востока. Голова ее уже приближалась к околице. Она, видимо, запоздала своим «обходом» перед пехотой и потому заметно торопилась, растянувшись в своей густой колонне. Пехота их наступала стройно, твердо. Левый ее фланг был уже у самых крайних домов. Там, как выяснилось потом, батальон желтопогонных кавказских гренадер Добровольческой армии, схватив своих офицеров, передался на сторону врага, оголив правый фланг пластунов.
Здесь я должен подчеркнуть, что этот батальон гренадер не имел и 150 штыков.
4-я Кубанская казачья дивизия полковника Хоранова не была мне видна, и только на очень высоком, остром кургане южнее станицы, по шляху в Кавказскую, стояло несколько человек, по диспозиции — штаб корпуса генерала Науменко. Картина боя, расположение сторон видны были ему как на ладони.
Красные могли уже торжествовать в своей победе, так как положение сторон было только в их пользу. Корпус был застигнут врасплох, и части заняли свои места по букве диспозиции.
На открытой местности, через неглубокую, но широкую балку, положение наступающих красных было видно всем частям, бывшим в цепи, и говорило не в их пользу.
Спешенные 2-й Кубанский и 4-й Линейный полки уже отступали. 1-й Кубанский полк, в конном строю своего малого состава, маячил на северо-запад от Лабинцев. Лабинскую бригаду, сосредоточенную в ложбине, красные егце не видели, как и Лабинцы еще не видели ничего ни впереди, ни на флангах своих, прикрытые перекатом местности.
Все это определилось в моих глазах в один момент и гораздо меньше того времени, как пишется об этом. Момент был критически опасный и дорогой. Позади Лабинцев — узкая гребля, только что пройденная на широких аллюрах. Ее бригада в 1200 лошадей со всеми пулеметами и санитарными линейками не успеет перейти. Первая красная цепь в 500 шагах от нас. Станица Дмитриевская расположена по обоим склонам балки болотистой речки Калалы. По улицам топкая грязь. У переправ топь буквально по колено.
Раздумывать долго не приходилось. Все это пронеслось в моей голове в течение нескольких секунд. Бригада назад не успеет отойти.
«Перейдя реку — сожги мосты перед боем, чтобы никто не оглядывался бы назад», — сказал какой-то мудрец.
Огорошенный всем виденным, бросился с переката назад, подскакал к Лабинцам и сорвал их с места командой:
— Бригада-а!.. Широкой рысью за мной — ВПЕРЕ-ОД!
Никто из них не знал и не видел — что было впереди? Даже и начальник штаба дивизии, генерал Арпсгофен. Рассказывать «обстановку» было некогда и не нужно. Каждая минута была дорога. В естественном переживании своей души, как к самой надежной части, я стал перед 1-м Аабинским полком, которым тогда временно командовал мой заместитель, полковник Булавинов. Штаб дивизии в 30 коней был между полками. Полки оставались в резервной колонне, в которой они стояли, ожидая приказаний. И в таком скученном строе Лабинская бригада, чуть свыше 1 тысячи всадников, не считая пулеметных команд, неожиданно, таинственно, молча появилась на перекате и, увидев красных, сразу же в упор обрушилась на них.
Кучная, стройная масса казачьей конницы, 15 развевающихся цветных значков на высоких древках-пиках в одну линию с веселыми белыми «фостиковскими» конскими хвостами на них (12 сотенных, 2 полковых флага и 1 штаба дивизии), при гробовом молчании всадников, густо, напористо оказавшихся на перекате и, не останавливаясь ни на секунду, потоком двинувшихся на красных, безусловно, ошеломила их. Передняя, самая сильная цепь красных немедленно остановилась и «стоя» открыла по казакам сильнейший огонь, а потом, повернувшись назад, стала отходить ко второй своей цепи.